В боях за Эльтиген
В боях за Эльтиген
О той обстановке, которая сложилась на эльтигенском плацдарме в первые дни высадки, мне рассказал получивший ранение в одном из боев начальник инженерного отделения КВМБ подполковник И. А. Смирнов, которого я встретил в госпитале. Воспроизвожу этот рассказ.
«Вечером 1 ноября меня как начальника инженерной службы Керченской базы вызвал контр-адмирал Г. Н. Холостяков. Кратко обрисовав обстановку на плацдарме высадки десанта как неблагоприятную, он приказал немедленно выехать на эльтигенский плацдарм. Там я должен был выяснить положение с наплавными причалами, которые намечалось отбуксировать высадочными плавсредствами десанта с первым броском 31 октября и установить на эльтигенском берегу в указанном месте для приемки десантных судов. Нужно было также установить связь с командиром 386-го батальона морпехоты и передать ему новые ключи к шифрам и кодам, поскольку срок действия старых ключей истек и батальон оказался без регулярной связи с Командованием десанта и Новороссийской ВМБ.
И вот в ночь с первого на второе ноября я с десятью саперами вышел на бронекатере в составе одного из очередных бросков десанта от пристани Комсомольск на Тамани курсом на Эльтиген. При волнении моря 4—5 баллов [177] мы шли на огневые вспышки эльтигенского десанта. Приблизившись к району высадки, увидели огненное зарево: на подходе к берегу горело до 15 катеров, наших и вражеских. Бой шел по обеим сторонам места высадки, примерно по центру поселка Эльтиген, на море и на суше. По ранее известным мне данным, моряки батальона майора Белякова под огнем противника успешно высадились и заняли участок севернее Эльтигена в направлении озера Чурубаш, а потом, под нажимом противника, отошли к поселку, где и шел теперь ожесточенный бой. Но где именно сражался батальон пехоты, где причалили к берегу плоты, предстояло выяснить.
У самого берега наш бронекатер был освещен прожекторами, обстрелян минометным огнем и сел на мель. Мы спрыгнули в воду, — где по грудь, где по пояс — вышли к поселку Эльтиген. Вокруг разрывы, лучи прожекторов. Десантники вели бой на высотах, полукругом обрамляющих поселок. Слева от нас также высаживалась и вела бой группа десанта. На берегу нас встретил непрерывный вражеский огонь, свист мин, снарядов и грохот разрывов. При перебежке по небольшому пляжику к береговому обрыву меня ранило осколком в ногу. Санитар-сапер сделал перевязку. Мы остановились в сарае у обрыва — там же был и медсанбат дивизии. Во дворе медсанбата лежали вповалку раненые солдаты и матросы, по моим подсчетам, их было свыше трехсот. Помню, раненые матросы говорили между собой о Галине Петровой, которая первой поднялась в атаку на минном поле. Тяжело раненная, она также была здесь.
Из медсанбата меня отправили в домик, стоявший ближе к воде. Когда рассвело, я через разбитое окно увидел панораму боя — как на наблюдательном пункте. Видел бой катеров в море, наблюдал, как фашисты ведут огонь по плацдарму с левого и правого флангов. В это время передний край нашей обороны проходил километрах в двух от моря. С рассветом бой усилился. Слева и справа вели огонь танки противника, прорвавшиеся от озера Чурубаш. Один танк загорелся на моих глазах — его подбили десантники.
Весь следующий день вражеские самолеты на бреющем полете наносили удары по нашему десанту. Много наших пало в эти первые ноябрьские дни. Но сражались отчаянно, и паники не было. Боезапаса у нас было мало — как старый солдат, я это воспринимал на слух. Да и раненые в медсанбате говорили.
Эвакуировать раненых не было возможности, и они гибли под неистовым огнем противника — ведь в ожидании [178] эвакуации люди находились на открытой местности, почти у самой воды...
В течение дня мои саперы разузнали, что причальные плоты до Эльтигена не дошли, их раскидало штормом, а катера-буксировщики частично потоплены. Кодовые ключи мы все-таки успели доставить в батальон Белякова.
Днем 2 ноября наши и армейские саперы отрыли в обрыве над морем ниши — маленькие пещерки для раненых. Меня перенесли в нишу. Но вражеские самолеты простреливали на бреющем полете и эти ниши, и люди гибли.
3 ноября, часов в пять утра, прорвался одиночный катер, и меня с другими ранеными отправили в Тамань».
...Раненый подполковник умолк. Трагичная картина недавних событий на Керченском побережье, видно, продолжала волновать его, не давая покоя ни днем, ни ночью... Позднее я узнал, что за активное участие в десантной операции и проявленное мужество И. А. Смирнов был награжден орденом Отечественной войны I степени.
Как в первый день высадки, так и в последующие дни боев за Крым моряки-черноморцы вместе с бойцами сухопутных десантных частей самоотверженно шли на штурм вражеских позиций, не щадя своей жизни.
Сторожевой катер «МО-0102» первого новороссийского дивизиона сторожевых катеров под командованием старшего лейтенанта А. С. Маркова при переходах через пролив и высадках на Эльтиген шесть раз вступал в неравный бой с десантными баржами и торпедными катерами противника. В последнем бою катер сильно пострадал от вражеского огня, но все же сумел отбиться от наседавших кораблей и с большими трудностями добрался своим ходом до Таманского берега. На этом катере был смертельно ранен командир 1-го дивизиона капитан 3 ранга Д. А. Глухов, которому посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Все другие катера этого дивизиона также успешно воевали в Керченском проливе в течение всей операции.
Бронекатер Азовской флотилии № 71 под командованием лейтенанта Г. К. Прокуса в первые два дня высадки совершил несколько рейсов с десантниками от Кроткова к Эльтигену, каждый раз вступая в бой с быстроходными десантными баржами и торпедными катерами противника. В один из очередных рейсов бронекатер был окружен тремя вражескими быстроходными десантными баржами и пятью торпедными катерами. На баржах было по два 88-миллиметровых орудия, на катерах — крупнокалиберные пулеметы, а на [179] нашем бронекатере — одна 76-миллиметровая пушка и два пулемета. Однако, несмотря на явное превосходство неприятеля, командир бронекатера принял решение идти на прорыв. Ведя огонь с повышенной скорострельностью, бронекатер на полном ходу прорвался между двумя баржами, хотя расстояние между ними не превышало тридцати метров, и высадил десантников на эльтигенский берег. После этого раненый командир довел свой корабль обратно до Тамани и, приняв на борт десантников, совершил еще один рейс к керченскому берегу.
Подвиг, совершенный лейтенантом Г. К. Прокусом и его экипажем в дни Великой Отечественной войны, как бы повторил подвиг русского военного моряка капитан-лейтенанта Казарского, который в далеком 1829 году, командуя на Черном море бригом «Меркурий», отважно вступил в бой с превосходящими силами турецкой эскадры и вышел победителем.
Непревзойденное мужество и героизм проявили при высадке десанта моряки малых десантных средств — славные черноморские мотоботчики. Малотоннажные, плоскодонные и тихоходные, эти кораблики брали на борт более 50 десантников с вооружением каждый и перебрасывали их через штормовой пролив. Мотоботы подходили к берегу вплотную, и часто члены команды первыми соскакивали на сушу, увлекая за собой десантников. Так действовал и экипаж мотобота № 10. Старшина А. А. Елизаров, впоследствии Герой Советского Союза, заметив у самого берега подводное проволочное заграждение, бросил на него ватник и первым устремился на берег. Его примеру последовали десантники. Они забросали проволочные заграждения ватниками и, встав на твердую землю, автоматным огнем и гранатами стали выбивать из окопов и дотов засевших там гитлеровцев.
Так же смело действовал и личный состав мотобота № 15 во главе со старшим лейтенантом Головченко. Бойцы этого бота, сойдя на берег, штурмом овладели вражеским дотом, уничтожили находившихся там фашистов и, отбив яростные атаки врага, обеспечили высадку десанта с других кораблей.
Об этих и других подвигах десантников мы узнавали из многотиражек, а также из устной информации политотделовских работников Керченской ВМБ, частенько наведывавшихся на 743-ю. Помню, политотдел тогда отметил хорошую работу на десанте заместителя по политчасти командира 6-го дивизиона сторожевых катеров капитан-лейтенанта [180] Г. М. Седуха. Участник предыдущих десантных операций — Новороссийской и Таманской, он умело организовал политработу при высадке на Эльтиген, неоднократно сам ходил на катерах с десантниками к крымскому берегу, увлекая других личным мужеством и отвагой в бою.
Неутомимо проводил повседневную работу среди личного состава и десантников комсорг отряда десантных кораблей старшина 1-й статьи П. М. Рогачев. Умело опираясь на комсомольский актив отряда, он подмечал яркие примеры мужественного поведения бойцов, рассказывал о них морякам и десантникам. Как правило, комсорги, а вслед за ними и все комсомольцы в трудных условиях высадки десанта были в бою первыми. Комсорг отряда Петр Рогачев ежедневно выходил на катерах на боевые задания, неоднократно подменял пулеметчика или становился к замку катерной «сорокапятимиллиметровки». Позднее Рогачев стал кадровым политработником, работал в частях и на кораблях Черноморского флота, в Политуправлении ЧФ, был награжден многими орденами и медалями.
После успешно проведенной высадки нашего десанта на Эльтиген гитлеровское командование стянуло сюда значительные резервы своих войск. Это создало более благоприятные условия для высадки десанта 56-й армии на главном направлении — севернее Керчи, в районе Еникале, Жуковки и Глейки.
Десантные отряды Азовской флотилии, имевшие пункты посадки в Темрюке и на причалах косы Чушка, высаживались на главном направлении в ночь на 2 ноября, а основная масса войск — днем и ночью 3 ноября. Всего в первые дни десантной операции было высажено более 12,5 тысячи солдат и офицеров 2-й и 55-й гвардейских стрелковых дивизий со всей артиллерией и боеприпасами. В последующие дни и месяцы на этом главном направлении регулярно работала переправа, снабжая войска на плацдарме всем необходимым для боев и продвижения вперед.
На обоих захваченных плацдармах — северном и южном — сразу же завязались упорные и тяжелые бои за их расширение.
Особенно сложное положение было на эльтигенском направлении, к которому была целиком привязана 743-я батарея, как и весь 167-й артдивизион майора Н. В. Зиновьева. Дело в том, что обеспечение 318-й дивизии необходимыми перевозками через Керченский пролив было чрезвычайно затруднено вражеской блокадой с моря, осуществлявшейся мощными боевыми плавсредствами — [181] быстроходными десантными баржами, торпедными и сторожевыми катерами.
Севернее Керчи, на еникальско-жуковском направлении, всестороннее обеспечение наших частей с таманского берега было значительно лучше как по перевозкам морем, так и по артподдержке. А морская блокада там не представляла реальной угрозы, поскольку расстояние между враждующими берегами было всего 4—5 километров. На эльтигенском направлении сказывались и большие потери боевых и подсобных плавсредств Черноморского флота, которые восполнить пока что было нечем. Артиллерии и боеприпасов на эльтигенском плацдарме было также крайне недостаточно, и поэтому высадившиеся части вынуждены были постоянно пользоваться поддержкой тяжелой артиллерии с Таманского полуострова, без которой они неизбежно были бы сброшены в море.
Наша штурмовая и бомбардировочная авиация также периодически поддерживала 318-ю дивизию, сбрасывая на парашютах продовольствие, боеприпасы и медикаменты. Но из плавсредств через пролив, начиная с 10 ноября, прорывались только отдельные катера.
Обстановка для наших войск на эльтигенском плацдарме с самого начала сложилась весьма напряженно. Им приходилось отражать почти непрерывные вражеские атаки при поддержке танков, а также подвергаться беспрестанным артобстрелам и ударам вражеской авиации. Да и общее соотношение сил было явно не в нашу пользу.
С нашей стороны — одна стрелковая дивизия с батальоном морской пехоты, без танков и фактически без артиллерии, удерживающая клочок земли площадью три километра на полтора с поселком Эльтиген в центре. С вражеской стороны — глубокая оборона и неограниченные возможности ее усиления, полный оперативный простор для наступления, маневрирования и перегруппировок.
Но даже те малые десантные средства, которыми располагали наши воины, помноженные на беспримерное мужество, стойкость и самоотверженность советских моряков и солдат, стали для врага непреодолимой грозной силой.
С момента высадки десантов на плацдармах и во время боев за них стационарные батареи 167-го артдивизиона майора Н. В. Зиновьева, 163-го артдивизиона майора П. И. Скрипника и батареи 214-го подвижного артдивизиона майора В. Н. Солуянова поддерживали их действия своим огнем. Они прикрывали десантные суда на переходе, а также [182] обеспечивали воинские перевозки по Керченскому проливу из портов Новороссийска и Анапы в порты Таманского полуострова.
Огонь береговых батарей корректировался корпостами, высаженными в боевые порядки 318-й стрелковой дивизии и на затопленное судно в Керченском проливе южнее косы Тузла. Командовали постами старшие лейтенанты С. И. Ходосевич и И. П. Еременко. Хорошо было налажено целеуказание. Его производили подразделения звуковой и оптической разведки под руководством старшего лейтенанта Л. И. Русланцева. Часто огонь наших батарей по целям в глубине обороны противника корректировал самолет-корректировщик авиации Черноморского флота. Действенность огня батарей 167-го артдивизиона обеспечивалась оперативной работой по обобщению данных о противнике и его огневых средствах. Этим в основном занимался штаб артдивизиона под руководством капитана В. И. Лаврентьева.
Наша 743-я батарея была установлена на холмах мыса Панагия и поэтому имела возможность вести огонь через весь Керченский пролив. Слева от огневой позиции батареи хорошо просматривался водный плес до мыса Железный рог, прямо против нас по фронту лежали мысы Кыз-Аул, Такиль и Чангелек. А дальше — поселки Эльтиген и Камыш-Бурун, Керченская крепость и гора Митридат. При помощи оптики, а в ясную погоду даже простым глазом были видны таманский берег и коса Тузла. А когда наши батареи вели огонь ночью, частичная корректировка производилась по вспышкам разрывов на противоположном берегу.
743-я батарея в основном вела огонь по приказанию с командного пункта артдивизиона. Так, в середине ноября, ночью, на командный пункт батареи позвонил командир дивизиона майор Н. В. Зиновьев и приказал немедленно открыть огонь, чтобы подавить батарею противника на мысу Такиль. Нужно было обеспечить безопасный проход каравана судов в порт Тамань.
— Боевая тревога! По батарее противника, азимут... прицел... снаряд фугасный! Два снаряда! Огонь!
Цель была пристреляна, но несмотря на это, были даны контрольные выстрелы. Дальномерщик Тропинин, зорко следивший за вспышками разрывов, доложил: «Попадание в цель!»
— Батарея — беглым, по десять снарядов, огонь! — прозвучала команда.
Загудели снаряды, рассекая ночное небо над Керченским проливом. Неприятельская батарея молчала. Очевидно, [183] разрывы наших снарядов не дали противнику возможности открыть заградительный огонь по судам. Его прожекторы безуспешно шарили по проливу в поисках наших судов, которые уже прошли через Тузлинскую промоину и теперь уверенно держали курс на порт Тамань.
Трудность проводки судов состояла в том, что весь Керченский пролив был сильно заминирован. В минных полях наши тральщики пробили фарватер, но малейшее отклонение от него вело к подрыву судов на минах.
С момента высадки десантов на Эльтиген и Еникале нашим батареям было приказано постоянно обеспечивать проход судов в порт Тамань и подавлять артогнем батареи противника. Иногда вражеская батарея на мысе Такиль внезапно открывала огонь по 743-й батарее. Тогда мне звонил командир огневого взвода лейтенант В. П. Беспалов: «Товарищ командир, личный состав просит дать фашистам сдачи».
Командир дивизиона и замполит иногда поддерживали подобную боевую инициативу личного состава, но при этом всегда напоминали о бережливом расходовании боезапаса и о том, что нашей задачей является поддержка войск и обеспечение прохода судов через пролив.
Как-то в середине ноября мы открыли огонь по позиции вражеской батареи и заставили ее замолчать. В течение этого артиллерийского поединка вся позиция нашей батареи усиленно бомбардировалась противником, тяжелые снаряды врага падали недалеко от орудий, осыпая их градом осколков. На первом орудии старшины 1-й статьи В. И. Макеева взрывной волной были сорваны прицелы, два краснофлотца ранены, но «коминтерновцы» не прекращали огня, пока батарея противника не замолчала. В этом бою отличились командир подачи старшина 2-й статьи М. К. Чекус, краснофлотцы К. А. Джолия, В. И. Немце-Петровский, И. Д. Павловский, Ф. И. Воропаев.
В этом же бою с батареей противника на мысе Такиль осколки снарядов попали в нишу с боеприпасами, и возникла угроза взрыва боезапаса. Как и под Туапсе в октябре 1942 года, бросились к горящему боезапасу краснофлотцы Джолия, Воропаев, Павликовский, Довженко, Чекус. Рискуя жизнью, они песком и матами тушили загоревшиеся заряды, пока не ликвидировали пожар. За самоотверженные действия все они были награждены орденами и медалями.
В дни, когда 743-я батарея поддерживала огнем эльтигенский и керченский десанты, авиация противника [184] систематически бомбила наши батареи на Таманском полуострове. Ее налеты успешно отражали зенитчики батареи под командой старшины 1-й статьи Сучкова. Их меткий огонь из пулеметов и 45-миллиметровых орудий лишал противника возможности наносить удары на низкой высоте.
Хочется добрым словом вспомнить краснофлотцев, которые занимались снабжением батареи. В трудных условиях бездорожья и распутицы работал взвод снабжения во главе со старшиной батареи главным старшиной П. А. Левченко, старшинами 1-й статьи Василенко и Тарасовым. Невзирая на бомбардировку неприятельской авиацией сухопутных дорог и тылов, краснофлотцы взвода бесперебойно обеспечивали батарею боезапасом и другими материальными средствами. Большая заслуга в этом была начальника боепитания дивизиона старшего лейтенанта Ф. И. Резниченко.