ЗАТЕЯ ГЕНЕРАЛА ШКУРО

ЗАТЕЯ ГЕНЕРАЛА ШКУРО

С лета 1931 года в ИНО из загранаппаратов стала поступать информация, из которой следовало, что известный по Гражданской войне казачий генерал Шкуро активно контактирует с Союзом горцев, а предмет обсуждений — перспективы развертывания партизанской войны на Северном Кавказе. Более того, он как кадровый военачальник готов взять на себя общее руководство действиями горцев и позаботиться о поддержке. Шкуро выезжал в Белград, чтобы прощупать настроения нашедших там убежище казаков и их командиров.

Стало известно, что Шкуро посетил Марсель для встречи со своим бывшим сослуживцем генералом Улагаем, который руководил последней крупной операцией армии Врангеля — десантом из Крыма на Черноморское побережье Кавказа. Тогда преследовалась цель, опираясь на сепаратистски настроенные силы Северного Кавказа, установить контроль над этим краем и создать новый фронт против Красной Армии.

В новом плане Шкуро решающее место также в конечном счете отводилось вооруженному выступлению на Кавказе, поддержанному извне. Шкуро и Улагая многое связывало. Оба с Кубани, оба окончили Николаевское кавалерийское училище, и тот и другой генерал-лейтенанты, командовали кавалерийскими корпусами. Правда, потом, в эмиграции, их пути разошлись. Шкуро колесил по европейским столицам, поддерживая боевой дух входивших в РОВС частей, а Улагай поступил на службу в албанскую армию.

Со своим казачьим отрядом Улагай сыграл не последнюю роль в государственном перевороте, осуществленном Зогу, ставшим в 1928 году королем Албании. Опыт Улагая мог, таким образом, быть востребованным и для предприятия, задуманного Шкуро .

Конечно, идеология сепаратизма сильно контрастировала с основным лозунгом Добровольческой армии — «Единая и неделимая», под знаменем которой Шкуро сражался с большевиками. Но теперь он, как оказалось, готов был действовать вместе с Союзом горцев, который изначально был за отторжение Северного Кавказа от России. Сразу же возник вопрос, чьей поддержкой пользуется Шкуро, на чьи деньги может рассчитывать.

В январе 1932 года, как следует из архивных документов, было перехвачено шифрованное письмо известного в эмигрантских кругах своей активностью Ксюнина к своему авторитетному соотечественнику Гучкову, в котором он извещал, что Шкуро занят важным делом, объезжает места расселения казаков, имеет хорошую информацию от берлинских советников. Просит оказать ему содействие, заинтересовать Детердинга, поскольку речь идет о взрыве нефтепромыслов на Кавказе.

Из других источников поступили сведения, что о планах Шкуро осведомлены и Детердинг и крупный нефтепромышленник Нобель, свою поддержку ему обещал председатель ЮВС Миллер. Как Шкуро собирался все это увязать с интересами горцев — оставалось не вполне ясным, но и не реагировать на информацию было нельзя.

Оказалось, что план Шкуро был весьма экзотичен по замыслу и, мягко говоря, достаточно проблематичен по исполнению. Но он существовал и как исторический эпизод, очевидно, имеет право быть упомянутым. Деятельность Шкуро выходила за рамки чисто эмигрантских дел и могла затронуть отношения с иностранным государством, поэтому о существе дела ИНО отдельной запиской доложил руководству ОГПУ. Вырисовывалась следующая картина.

Шкуро после консультаций с кавказскими сепаратистами, которых хотел видеть своими союзниками в замышляемой им комбинации, предложил наследникам низвергнутого персидского шаха Каджарской династии (двум его братьям) восстановить ее на престоле. Естественно, с компенсацией собственных услуг и стараний кавказцев .

Первую часть задачи Шкуро предполагал решить с помощью казаков, что не было столь уж необычным, если говорить о персидской истории. Русские казачьи части на службе персидских шахов всегда считались самыми боеспособными в армии, и нередко за ними было даже решающее слово во внутренних разборках. Да что там далеко ходить, и Реза Пехлеви стал несколько лет назад шахом во многом благодаря тому, что имел в качестве своей лейб-гвардии казачью часть. До него казаки служили и Каджарской династии. Практически сразу после ее восшествия на персидский престол казаков стали охотно брать на военную службу, они составляли, как бы теперь сказали, элитную часть шахского войска, и за отличия в боях русский батальон получил наименование «Багадеран», то есть богатырский, гренадерский. А генерал Баратов, командовавший русским корпусом, размещенным в Персии в годы Первой мировой войны, был отмечен Султан Ахмед-шахом персидским орденом «Темсал» — усыпанным бриллиантами миниатюрным портретом властелина.

В итоге Шкуро заинтересовал своим проектом Каджаров, хотя на самом деле это была соломинка для утопающих. В случае удачного осуществления плана и воцарения старшего из братьев на престол помимо финансирования Шкуро и его людям давалось обещание предоставить возможность действовать против СССР с приграничных территорий. Это открывало, как представлялось Шкуро, хорошие возможности для решения второй части его плана — развертывания с помощью кавказского сепаратизма и теперь уже под его знаменем партизанской войны на Северном Кавказе. Это была стихия генерала.

Каджаров, как следует из архивных документов, Шкуро убеждал, что осуществить его замысел вполне возможно. Действительно, у нового шаха немало недоброжелателей и в Тегеране и на периферии. Вожди племен и часть губернаторов мечтают о прежних временах, при Каджарах у них было гораздо больше власти. Не добавляют Реза Пехлеви популярности и управляющие его имениями — амляки, назначаемые, как правило, из числа преданных ему офицеров. И что еще более серьезно — так это недовольство населения, особенно сельского, что в Персии всегда было барометром настроений общества. На землях, принадлежащих шаху, установлены непомерные налоги: с пяти пудов неполивного хлеба — один пуд, с пяти пудов поливного — два пуда. При созревании хлеба комиссия в составе представителей властей и старшины аула производит опись на корню, определяя количество хлеба, подлежащего сдаче. После покоса хлеб без разрешения не обмолачивается и сдается в качестве налога или, если это излишки, продается по фиксированной цене. Такого и раньше-то никогда не было.

Так что с помощью сравнительно небольшого отряда верных и хорошо обученных людей, убеждал Шкуро, вполне можно осуществить задуманное. Исполнителей он найдет, многие его сподвижники маются без настоящего дела. Об оружии генерал, оказывается, тоже позаботился. Он был на заводах «Шкода » в Чехословакии, где ему обещали уступить шесть тысяч русских винтовок, которые в свое время были вывезены Чехословацким корпусом из Сибири и приведены в заводских условиях в надлежащее состояние. Хотя это трехлинейки старого образца, они, как известно, прекрасно зарекомендовали себя в боевых условиях, да и казаки к ним привычны. Цена чехами была назначена в четыре золотых рубля за единицу. Так что оружие не проблема — были бы деньги.

При всей его замысловатости план Шкуро охотно воспринимали и даже откликались на просьбы. Слишком заманчива была перспектива поворошить тлеющие угли. Детердинг порадовал генерала приличным пожертвованием — пока на личные нужды. На кое-какие субсидии согласился Нобель, энную сумму презентовали сами Каджары, но все это были скорее авансы на будущее, а серьезное финансирование зависело от успеха тех организационных мер, которые наметил Шкуро. Он пытается договориться с казачьей верхушкой, с северокав-казцами и даже курдами, которых хотел приспособить для прорыва в район Бакинских нефтепромыслов. Поскольку с последними переговоры велись в Швейцарии, то местные власти, сочтя эту возню нежелательной, попросили генерала покинуть страну .

Однако поддержки казачества, на которую так рассчитывал Шкуро, он не получил. Улагай, судя по всему, также не воспринял его авантюру. Да и многие из тех, кого Шкуро уговаривал помочь ему (он разговаривал, например, на эту тему с атаманом Войска Донского Богаевским), понимали, что, помимо всего прочего, шах Реза Пехлеви полностью контролирует ситуацию в стране, имеет поддержку армии и большинства губернаторов провинций, утихомирил амбиции вождей племен. Так что караван, как говорится, ушел. Затея Шкуро оказалась несостоятельной.

История эта не столько обеспокоила сама по себе — реакция на Лубянке и выше была весьма спокойной, сколько еще раз показала необходимость пристального отслеживания событий в соседней Персии с учетом возможности превращения ее в опасный плацдарм для действий враждебных по отношению к СССР сил. Последующие исторические события подтвердили оправданность мер, предпринятых для совершенствования деятельности нашей разведки в стране, которую по желанию Реза Пехлеви в 1934 году переименовали в Иран .