ОПАСНЫЙ ХЛЕБ

ОПАСНЫЙ ХЛЕБ

По льду Ладожского озера машины ехали ночью. В каждой машине – по несколько человек. Мама объяснила Лёньке, что машины – это фронтовые радиостанции. Они отправляются на фронт.

Лёнька хотел спросить маму, как же радиостанции попадут на фронт, если они едут в тыл. Хотел, но передумал. Зато он спросил:

– А почему дверь открыта?

– На всякий случай, – сказала мама, – мало ли что. До другого берега Ладожского озера машины доехали под утро.

– Это и есть тыл? – спросил Лёнька.

– В тыл мы поедем на поезде, – ответила мама и ушла оформлять вместе со всеми взрослыми эвакодокументы. Лёнька получил приказ сидеть на чемодане и никуда не уходить.

Лёнька осмотрелся и понял, что никакой это не тыл. Потому что были здесь и разбитые дома, и военные машины с красноармейцами. А еще – какие-то странные военные… Можно было бы спросить, кто они такие, но уходить было нельзя.

И тут к Лёньке подошел красноармеец:

– Скажи-ка, ты не у Володарского моста живешь?

– Нет, я с Голодая.

– У меня в городе такой же остался, – сказал красноармеец. – Ты сиди, никуда не уходи, я тебе хлеба принесу. Может, и моему сынку кто-то хлеба даст.

– А кто эти? – спросил Лёнька и показал на странных военных.

– А это испанцы-засранцы. Отвоевались, – ответил красноармеец и убежал.

Лёнька сидел на чемодане, запеленутый в мамин платок, в папиной буденовке и папиных крагах-перчатках. Он ждал обещанный хлеб. Где-то началась стрельба, и Лёнька понял, что это еще не тыл. Вскоре к нему подошел красноармеец и спросил:

– Пацан, это ты с Володарского?

– Нет, я с Голодая.

– Ну, все равно, раз в буденовке, значит, ты. Тебе хлеб обещали? – красноармеец вынул из-за пазухи полушубка краюху хлеба, сказал: – Держи, малец. Андрюху ранило, а то бы он сам принес.

Ничего, его не шибко…

Лёнька спрятал краюху в папину перчатку и сразу стал выщипывать из краюхи мякоть. Пока мама занималась эвакодокументами, Лёнька незаметно почти всю мякоть съел. Когда мама пришла, Лёнька отдал ей остаток краюхи, и они пошли к поезду, который мама назвала эшелоном.

– А вот и наша теплушка, – сказала мама, – давай-ка забросим в нее чемодан.

Но Лёнька ничего никуда не мог забрасывать: у него так схватило живот, что он сел на снег и заплакал. Из теплушки выглянула женщина, спросила, в чем дело. Мама посмотрела на Лёньку и ничего не ответила. Она с трудом подняла чемодан, сунула его в теплушку, схватила Лёньку за руку, и они пошли вдоль поезда. Лёнька не хотел идти, плакал, падал, но мама тащила его, умоляла, что надо ходить обязательно, а то будет заворот кишок. Они обошли эшелон три раза и забрались в теплушку, когда паровоз прогудел три раза.

Лёньку уложили на нары, он поджал колени к животу и слушал, как соседка мамы по нарам выговаривала ей:

– Куда же вы смотрели? Он же умереть может.