ВВЕДЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Изучение истории античного мира начато было еще жившими в древней Греции и Риме историками, проявлявшими исключительный интерес к прошлому и настоящему образу жизни, политическому строю, верованиям, обычаям своих, а часто и чужих народов, так или иначе соприкасавшихся с античными государствами. Недаром греческого историка V в. до н.э. Геродота называют «отцом истории». В последующие эпохи внимание к истории античности не ослабевало. И каждая эпоха в соответствии с господствовавшими философскими, историко-философскими, политическими концепциями по-своему ее интерпретировала. Расширялся и продолжает все более расширяться объем источников за счет поставленных на научное основание раскопок, находок папирусов, между прочим и содержащих отрывки из древних авторов или даже целые их сочинения, успехов лингвистики, расшифровки прежде непонятной письменности и неизвестных языков за счет таких новых возможностей, как аэрофотосъемка отдельных местностей, дающая представление о древнем размежевании земли, границах поселений, плотности застройки. Совершенствуются методы интерпретации источников, их комплексного изучения. О разных сторонах жизни античного мира теперь известно во много раз больше, чем столетие назад.

Но несмотря на многовековое изучение античности, на многочисленные посвященные ей труды, многое в истории античной Европы еще остается предметом дискуссий, многие проблемы еще не нашли однозначного решения, что естественно для всякой развивающейся науки. 

Видимо, началом истории античной Европы можно считать возникновение на Европейском континенте среди безбрежного моря племен первых классовых обществ, создавших свои более или менее высокие культуры. Таковыми были царства Ахейской Греции и позже Тартесское царство на юге Иберийского полуострова, хотя значение последнего было неизмеримо меньше. Влияние Финикии, финикийских колоний (наиболее значительной из них был Гадир, римский Гадес, современный Кадикс, основанный около 1100 г. до н.э.) на племена юга Испании не подлежит сомнению. Следы его в разных областях жизни сохранялись до романизации этой области. Сложнее вопрос с Ахейской Грецией. Одни исследователи подчеркивают ее контакты с Востоком и видят восточное влияние в ее искусстве, религии, в самой организации дворцового хозяйства во II тыс. до н.э. и роли дворцов в экономической и политической жизни, сходной с такой же организацией на Востоке. Другие авторы, напротив, считают, что ахейские греки от Востока почти ничего не заимствовали, создали своеобразную культуру, творцы которой, свободные общинники, ремесленники, художники, носители научных знаний, были гораздо менее, чем на Востоке, зависимы от царей, что и сказалось в ином духе созданных ими памятников. Археологические памятники показывают широкие связи и влияние Ахейской Греции на племенной мир Европы. Оно прослеживается на севере Балканского полуострова, на юге Испании, на юге Италии, где было основано несколько колоний, в Лации, где согласно традиции, подтверждаемой археологией и лингвистикой, на месте будущего Рима поселились выходцы из Аркадии во главе с царем Евандром, принесшие некоторые заимствованные римлянами культы и некоторые сельскохозяйственные навыки. Контакты Ахейской Греции, ее влияние были первым соприкосновением классовых обществ Европы с ее племенным миром.

Однако эти общества в конце концов оказались нежизнеспособными. Причины их гибели и влияние их на дальнейшее развитие античной Европы — вторая спорная проблема. Их гибель в XII в. до н.э. приписывали и природным катаклизмам, и внутренней непрочности их строя, и междоусобной борьбе, но большинство исследователей приписывают их гибель нашествию пришедших с севера завоевателей (традиция считает их дорийцами), стоявших на значительно более примитивном уровне и разгромивших не только Ахейскую Грецию, но и ряд восточных государств. В связи с этими событиями возникает вопрос, по существу аналогичный тому, который ставится в связи с событиями неизмеримо более крупного масштаба, происшедшими более полутора тысяч лет спустя, т.е. с гибелью Западной Римской империи под ударами варварских нашествий. Наблюдался ли в обоих случаях полный перерыв в развитии общества — дисконтинуитет, или достижения разрушенных цивилизаций в большей или меньшей степени легли в основу эволюции возникших на их месте социальных и этнических общностей, т.е. можно говорить о континуитете. Одни исследователи считают, что наступившие после гибели Ахейских царств «темные века» практически ничего не сохранили от прошлого; другие полагают, что разрушения не были полными, что, хотя упадок, разрыв старых связей несомненен, многое из достигнутого сохранилось, впоследствии было переработано, развито греками и вошло как важная составная часть в их культуру.

Суждения по поводу континуитета и дисконтинуитета в обоих случаях перекликаются с существенной для всей истории античной Европы проблемой соотношения создавших высокие цивилизации классовых обществ с племенным миром, лимитов и предпосылок культурного заимствования, взаимовлияния культур. Как известно, эта проблема одна из центральных в культурологии и вызывает самые различные суждения — от отрицания возможности заимствований одной культуры у другой (исключение иногда делается для заимствований из области техники) до признания значительной роли культурных взаимовлияний как в обществах, существующих одновременно, так и сменяющих друг друга. История античного мира, и в частности Европы, дает широкие возможности для изучения этой проблемы как на материале взаимопроникновения высокоразвитых культур — восточных, греческой, римской, так и этих культур и культур племенного мира, синхронных и диахронных. Связи высоких культур и племенного мира проходят красной нитью через всю историю античной Европы, начиная от контактов Ахейской Греции и Тартесса с окружающими племенами, а затем влияния Греции и Рима на пришедшие им на смену народы.

Самый племенной мир Европы не был однороден ни этнически, ни по уровню развития. Одни племена находились на стадии первобытнообщинного строя, экономика их была примитивной, еще не была достигнута полная оседлость, перемещение с одних мест на другие сопровождалось военными конфликтами, племенные союзы быстро распадались. У других, уже полностью оседлых племен первобытнообщинный строй разлагался: росли производительные силы, ремесло отделялось от земледелия, выделялась родоплеменная знать, появлялись вожди, заводившие свои дружины, подчинявшие соседние племена. Союзы племен, часто объединявшиеся вокруг общих святилищ, становились более прочными. Наряду с поселениями земледельческих общин, строившихся на смешении кровнородственного и территориального принципа, возникали и поселения типа ранних укрепленных городов, где жили ремесленники, организовывались ярмарки, селилась уже накопившая большие, чем рядовые соплеменники, богатства знать, стремившаяся подчинить и эксплуатировать простой народ. У одних племен сохранялась примитивная царская власть, у других — она сменялась правлением родо-племенной знати. Большую роль начинали играть жрецы, руководители культа, хранители тайных религиозных доктрин, а отчасти и практических знаний по астрономии, медицине и т.п. Так формировались сословия жрецов, знати и простого народа, предшествовавшие образованию классов; но большинство сосуществовавших с античными обществами племен, за исключением части фракийцев, до стадии становления классового общества и государства еще не дошли.

С начала греческой колонизации средиземноморского и черноморского побережий отношения с туземными племенами все расширялись, принимали разнообразные формы — военных столкновений, торговых связей, интеграции племен в создаваемые греками государственные образования, как равноправных сочленов или зависимых земледельцев, культурных заимствований. Такие связи стимулировали развитие у племен экономики, социальных отношений, политической организации, искусства. Перевес не всегда был на стороне греков, неоднократно терпевших поражения в военных столкновениях и вынужденных идти на неравноправные союзы с племенными вождями. Но в целом античные центры становятся уже не отдельными островками, а связанными между собой компактными образованиями и именно они (чем далее, тем более) определяют ход исторического процесса. Новый этап взаимоотношений античного и племенного мира начинается с формирования римской державы, включившей постепенно в свой состав все европейские территории, примыкавшие к Средиземному морю. Ход римского завоевания и дальнейшую судьбу покоренных племен во многом определяла прочность или разложение у них первобытнообщинного строя. Так, юг Испании, где под влиянием финикийской, а затем греческой колонизации первобытнообщинный строй у иберийских племен значительно разложился, был покорен римлянами за 12 лет. Остальная часть Иберийского полуострова, населенная кельтиберами и кельтами с крепкими родо-племенными отношениями, завоевывалась 200 лет. Галлия, раздираемая борьбой между племенами и между знатью и закабаляемым ею народом, была обращена Цезарем в провинцию за 10 лет; от попыток же покорить зарейнских германцев, еще не дошедших до стадии острых социальных противоречий, римлянам пришлось отказаться. Соответственно социально-экономическая и культурная романизация племен обусловливалась во многом стадией развития, на которой их застало римское завоевание, их внутренней способностью воспринять римские формы организации и жизни как в базисе, так и в надстройке. В эпоху Римской империи было достигнуто максимальное для древности объединение как античных центров, так и соседних с ними племен, максимальное расширение контактов и с племенами вне империи. Казалось, было достигнуто абсолютное преобладание античного уклада, избавление от вторжения внеимперских племен, прежде постоянно нападавших на античные государства. Однако это преобладание было недолговечно. Уже с конца II в., чем далее, тем более оно переходит к союзам, складывавшимся в племенном мире. Их перевес сказывался и в военном, и в культурном отношении. Начинается так называемая «варваризация» Западной Римской империи. Оживляются местные традиции, культы, языки, искусство. Когда европейская часть империи переходит под власть варваров, снова встает, как уже упоминалось, проблема континуитета и дисконтинуитета, вклада различных обществ в синтез, легший в основу нового общественного строя, новой культуры, проблема, которая не может быть решена без тщательного анализа взаимоотношений на всем протяжении истории античной Европы между племенным миром и миром античным и выявления закономерностей, регулировавших колебания в таких взаимоотношениях и их варианты.

Важнейшая проблема — это определение того, что собой представлял сам античный мир? Современные исследователи признают, что основу его составляла античная городская гражданская община, греческий полис, римская цивитас (о степени их сходства и различия существуют разные мнения). Для западных историков она выступает в основном как город-государство. Сложившийся на такой базе строй античной городской общины отличался характерными для нее особенностями: верховной властью народного собрания граждан с правом распоряжения землей и контроля за землей, как общественной, так и частной, которая могла быть отобрана у нерадивого земледельца; с правом принимать законы, избирать магистратов и судей, осуществлять функцию высшей апелляционной инстанции; обязанностью гражданского коллектива обеспечить каждого гражданина землей или иными средствами существования; запрещением порабощать граждан за долги или иным путем; равенством граждан перед законом; обязанностью граждан участвовать в военных действиях своего города с правом на часть добычи, принципом, согласно которому наиболее знатные и богатые граждане были обязаны «для общей пользы» нести большие труды и затраты — являться на войну в более дорогом вооружении, вносить в казну большие суммы на военные и другие нужды, активно и безвозмездно участвовать в политической жизни. Соответственной была и идеология граждан, их система ценностей: высшей ценностью была сама община и ее благо, обусловливающие благо каждого гражданина, вне своего города становившегося бесправным, неимущим, беззащитным изгоем; патриотизм, выражавшийся не только в готовности жертвовать жизнью за родину, но и в высоком уважении к ее прошлому, ее истории, богам и героям, к установленным «предками» традициям, к мнению сограждан как высшей этической санкции; культ свободы, понимавшейся и как свобода политическая, и как; экономическая независимость собственника (в первую очередь земли), подчинявшегося только обычаю и закону, установленному «для общей пользы».

Античные гражданские общины были первыми в мировой истории демократиями, и возникли они как в Греции, так и в Риме в результате борьбы народа (греческого демоса, римского плебса) против родовой знати, пришедшей к власти после уничтожения власти царей. Победы демоса и плебса, обусловившие рождение античной демократии, — ярчайший пример роли народных масс в историческом процессе, пошедшем здесь по другому пути, чем у большинства других народов, стоявших на той же ступени общественного развития. А этот своеобразный путь обусловил и своеобразие греческой и римской культур, постепенно слившихся в одну греко-римскую, античную культуру, основу позднейшей европейской культуры. Ее отличал в первую очередь, так сказать, светский характер, так как при всем значении почитания богов в античном мире не религия, а само общество санкционировало существующий социальный строй и его этику, а значит, не возникала и некая обязательная, якобы освященная богами догма. Мышление, поиски научного, философского осмысления мира, дискуссии о наилучшем устройстве общества ничем не были стеснены, а активная политическая, гражданская жизнь развивала умение логически рассуждать, познавать психологию людей, человеческую природу, видеть в человеческой деятельности, в человеческой личности ценность, ставшую центром в философии, литературе, искусстве.

Но конституирование античной гражданской общины имело и другое следствие. Запрет порабощения граждан и обеспечение, по крайней мере на первых порах, граждан средствами к существованию (землей за счет установления земельного максимума, выведения колоний, аренды общественных земель, заработками на общественных строительных работах, различными субсидиями и т.п.) снизили крайне возможность эксплуатации сограждан, так что постепенно возраставшая потребность в дополнительном труде могла удовлетворяться только за счет рабов-иноплеменников. Так возникло античное рабовладельческое общество, рабовладельческое не только потому, что там было много рабов (попытки подсчитать количество рабов в разных регионах и в разные эпохи дают лишь очень гипотетические результаты), а потому, что по крайней мере в эпоху расцвета античного мира, рабы были столь же необходимым условием его функционирования, как зависимое крестьянство при феодализме, пролетариат при капитализме независимо от его численности.

Становление рабовладельческого общества в Греции и Риме в той или иной мере определяло и пути развития сосуществующих с ними обществ, как включенных в эллинистические царства и Римскую империю, так и остававшихся за их пределами, хотя рабовладельческий способ производства мог и не играть в них большой роли. Но влияние Греции и Рима — эллинизация и романизация — стимулировавшие прогресс техники, организации хозяйства, городского устройства, культуры, действовало в направлении усиления значения рабовладельческого уклада, разделения труда, характерного для цивилизации, основанной на рабстве. Поэтому, мы и имеем возможность говорить об эпохе середины I тыс. до н.э. — середины I тыс. н.э. как о рабовладельческой формации. Как и формации феодальная и капиталистическая, она не была господствующей во всем современном ей мире, но именно она определяла характер всей эпохи, пути эволюции сосуществовавших с Грецией и Римом обществ, основные, глубинные черты античной культуры, ставшей основой культуры европейских стран средневековья и нового времени.

Следует также учитывать многоукладность античных обществ, возникавших при объединении в одном государстве народов с античными и родо-племенными отношениями. Даже на территории самой Греции первый был ведущим, но не единственным. В ряде областей, начиная со Спарты, существовали формы эксплуатации, возникавшие у многих примитивных народов в результате завоеваний, когда покоренные, не становясь рабами, не имели гражданства, прикреплялись к земле и были обязаны своим трудом содержать завоевателей. В Италии, особенно на севере, где было многочисленно кельто-лигурийское население, преобладали сельские общины, а в крупных имениях трудились преимущественно арендаторы-колоны. Тем более ярко выражена была многоукладность в римских провинциях, что обусловливало многообразие форм классовой борьбы. Судить о ее характере и влиянии на ход исторического процесса следует не «вообще», а дифференцированно для отдельных эпох и регионов, с учетом форм и интенсивности эксплуатации трудящихся, форм присвоения прибавочного продукта, положения классов-сословий, в одни эпохи более монолитных, в другие — разлагавшихся, так что сословная принадлежность не совпадала в ряде случаев с местом в производстве и положением в обществе. Для Рима особенно важен цензовый принцип в периоды наибольшего развития товарно-денежных отношений, превалировавший над происхождением, так что «потомки Энея», по словам Ювенала, вынужденные пасти свиней, выбывали из первых сословий, тогда как богатый сын вольноотпущенника мог стать всадником и сенатором.

  Многие исследователи считают, что греческий полис в IV в. до н.э., римская цивитас в I в. до н.э. приходят в состояние кризиса, что было одной из важных причин возникновения античных монархий: эллинистических царств, Римской империи. До недавнего времени одним из капитальных признаков кризиса греческого полиса (отчасти по аналогии с Римом) считали обезземеливание крестьян и концентрацию земельной собственности. Однако последние исследования показали, что по крайней мере в Аттике даже считавшиеся крупными имения были невелики, а среднезажиточное крестьянское население оставалось многочисленным. Другие кризисные явления видят в развитии товарно-денежных отношений, рабства, возрастании в экономике роли лиц, не принадлежавших к гражданству, в некотором нарушении взаимосвязи прав гражданства с правом владения землей на территории полиса, в ослаблении полисного патриотизма, что вело к замене ополчения граждан наемниками, в обострении борьбы между демократией и олигархией, в стремлении к более широким межполисным объединениям вплоть до готовности войти в состав эллинистического царства, хотя, и войдя в него, полисы и их союзы старались сохранить известную независимость и автаркию. Однако не все историки считают, что такие явления можно безоговорочно считать симптомами кризиса полиса, если говорить не о каком-либо отдельно взятом полисе, который мог прийти в упадок, а о гражданской общине как основной структурной единице античного мира. Некие изменения в полисе, как и во всяком «социальном организме», шли непрерывно, но были ли они в IV в. до н.э. достаточно коренными, чтобы можно было говорить о кризисе? Само понятие кризиса в применении к обществу, не кризиса временного и преодолеваемого без изменений сущности общества, а кризиса в его рамках непреодолимого, видимо, предполагает переход ряда присущих обществу базисных и надстроечных характеристик в их противоположность (как, например, при империализме как кризисной стадии капитализма). Как расценить кризис полиса в IV в. до н.э. с такой точки зрения? Нельзя же учитывать, что античная гражданская община оставалась ведущим образованием и в эллинистических царствах, и в Римской империи. Правда, она уже потеряла политическую независимость. Но решающим это соображение может быть, если определять полис в первую очередь как «город-государство». Такое определение, однако, не передает специфику полиса. Во-первых, неясен вопрос, в какой мере греческую и римскую общину в период их расцвета можно в полной мере считать государством. Во-вторых, города-государства были на древнем Востоке, в средние века, их считают возможным видеть у древних майя, у йорубов, так что такое определение может быть приложено к ряду городов любого докапиталистического общества, оно ничего не говорит о его характере, а специфика общества исчезает. Но если исходить из вышеприведенных обязательных признаков античного города, то они, хотя и с теми или иными модификациями, сохраняются до полного разложения античного мира, и самое умножение числа городов в разных районах было надежнейшим свидетельством распространения в них античного способа производства и античной культуры. Что касается Рима, то он действительно перестал быть гражданской общиной с размыванием крестьянства, бывшего ее основной опорой, с распространением римского гражданства на всю Италию, с превращением Рима в столицу мировой державы. Но и ее оплотом были распространявшиеся по провинциям городские общины, копировавшие по их социально-экономическому и политическому строю римскую цивитас. Видимо, для Греции следует различать политический кризис классического независимого полиса, сопровождавшийся обострением имущественного неравенства и борьбы между различными социальными слоями, выступавшими одни за олигархию, другие за расширение демократии, за сохранение или преодоление полисной автаркии, и экономическое положение в полисе, которое могло даже улучшиться за счет роста производительных сил, дальнейшего разделения труда, применения труда рабов на наиболее трудоемких работах (например, в рудниках), расширения торговых связей. Но, повторяем, вопрос о кризисе полиса остается дискуссионным.

Предметом длительной дискуссии в нашей науке служит проблема эллинизма. Самый этот термин в значительной мере условен и был в прошлом веке введен для обозначения культуры, возникшей из синтеза греческих и восточных начал после завоевания востока Александром Македонским и образования там управлявшихся его преемниками царств. Впоследствии термин «эллинизм» получил более широкое значение, не только культурного, но и социально-экономического синтеза отношений, существовавших на Востоке и привнесенных греками. Греческими были основывавшиеся и поддерживавшиеся эллинистическими царями полисы, туземными — более или менее зависимое земледельческое население, сидевшее на землях полисов (без права гражданства в них), царей, храмов, приближенных правителя; большее или меньшее значение сельских общин; развитой бюрократический аппарат. Одни историки видели и видят в эллинизме определенный этап развития как греческих полисов, преодолевавших свою замкнутость, так и покоренных греками восточных стран, где уже развивались и города, и рабство, и экономика в целом. Эти исследователи подчеркивают большое значение восточного элемента в формировании синтеза, выступая против преувеличения роли греков в складывавшихся новых формах. Другие авторы отрицают толкование эллинизма как закономерного этапа в истории древности, определяют его как некое «конкретно-историческое явление», подчеркивают, что эллинистические царства были не единообразны, каждое имело свою специфику, общими были только некоторые черты в экономике и культуре. Некоторые понимают эллинизм расширительно, считая возможным видеть его и там, где греко-македонское завоевание не имело места, но где в результате взаимодействия греков из колоний и туземного населения сложились характерные для эллинистических государств элементы: греческие полисы, туземное население и царская власть. В общем, проблема эллинизма еще не решена и, видимо, еще не раз будет предметом обсуждения.

Недостаточно выяснен и вопрос о войнах, в конце концов приведших к образованию античных монархий. Войны свойственны различным формациям, но, очевидно, в каждой формации вызываются всей ее спецификой и спецификой отдельных ее эпох. Часто приводившееся в работах по античности утверждение, будто войны тогда вызывались торговой конкуренцией, борьбой за рынки сбыта, основано на аналогии с колониальными войнами при капитализме, преувеличении роли торговли в античности и невнимании к разнице между результатами капиталистических и, например, римских войн: в первом случае экономический прогресс в колониях тормозился, в метрополиях ускорялся, в Римской же империи производство развивалось в провинциях и приходило в упадок в Италии. Не подтверждается и бытовавшее у нас представление, что войны велись для добывания рабов. Видимо, в различные периоды и в разных античных обществах причины войн были различны. На первых, примитивных этапах они, как и войны племен, имели целью захват земли и добычи. Аналогичные цели оставались и впоследствии, приняв, однако, более сложные формы. С одной стороны, наиболее демократические общины стремились обеспечить граждан индивидуальными земельными наделами и необходимой для функционирования хозяйства общественной землей, а также средствами на частные и общественные нужды, что, например, приводило Афины к эксплуатации своих союзников и подавлению их сопротивления. С другой стороны, хотя распространение рабства первоначально обеспечивало усовершенствование как сельского хозяйства, так и ремесла, дававшийся ведущей отраслью экономики — земледелием доход, особенно по мере роста роли денег в экономической и социальной жизни, никогда не был достаточно высок, чтобы обеспечить расширенное воспроизводство и потребности общества в целом. Рабовладельческое хозяйство постоянно нуждалось в притоке ценностей извне, за счет подчинения и эксплуатации других обществ, путем захвата добычи, взимания дани, ростовщических операций, неэквивалентного обмена, что неизбежно вело к войнам. Целью было и стремление завладеть областями, богатыми разными ресурсами. Так, борьба за испанские серебряные рудники играла немалую роль в войнах между пунами, греками и римлянами; страны с малоплодородной землей старались получить доступ к территориям, богатым зерном, и т.д. Возникновение разделения труда между странами и районами с разными природными условиями обусловливало объективную тенденцию к объединению их, а также к превращению внешней, в основном племенной, периферии (грабить которую можно было лишь ценой тяжелых войн) во внутреннюю, эксплуатируемую более упорядоченно и с меньшими затратами сил. Объединительные тенденции могли проявиться в создании мирных союзов, но в большинстве случаев вели к войнам. Кандидатами в объединители выступали разные города, государства и их правители, в частности Македония. Но как бы ни трактовать эллинизм в целом, в Европе за неимением внеполисного населения эллинизм приобретал особые формы, полисы были более независимы, власть царей слабее, и объединить под своей властью европейское Средиземноморье они не смогли. Эту роль сыграл Рим. При рассмотрении его успехов, очевидно, надо иметь в виду и третью причину античных войн: в силу особого значения политики внешние войны постоянно переплетались с гражданскими, с борьбой в городах и у разных племен демократии и олигархии, народа с родо-племенной знатью, причем противники извне неизменно поддерживали одну из борющихся сторон, находили в ней опору и союзника, победив, приводили ее к власти и репрессировали ее врагов. Подобную тактику освоил и Рим, позже, чем Греция, вышедший, так сказать, на «международную арену» и после уравнения сословий имевший наиболее сплоченный коллектив граждан, земледельцев и воинов, непосредственно заинтересованных в земле и добыче, вдохновляемых идеей миссии Рима править всем миром. Демократизируясь внутри, Рим во внешних войнах, вмешиваясь в конфликты между знатью и народом, неизменно поддерживал знать, что помогало ему и в завоеваниях и в подавлении антиримских восстаний.

Острейшие дискуссии, породившие необозримую литературу, вызывают проблемы христианства — такие, в частности, вопросы, как историчность его основателя и его учеников, время написания различных христианских книг и степень их достоверности, состав ранних христианских общин, суть и роль раннего христианства.

Таковы некоторые наиболее важные проблемы, стоящие перед исследователями истории Европы в античную эпоху, проблемы, еще не нашедшие общепризнанного решения, но по возможности освещенные авторами предлагаемых разделов данного тома.