Культурные противоречия 1920-х годов

Культурные противоречия 1920-х годов

Согласно общепринятому мнению, в «ревущие двадцатые» американцы отошли от традиций, поддавшись соблазну новых идеалов и безграничной терпимости. Однако следует отметить, что далеко не все общество оказалось в плену у неортодоксальных тенденций. Были и те, кто испытывал отвращение перед излишествами «модернизма» и страх перед его опасностями. Второе десятилетие XX века ознаменовалось как движением за перемены, так и упорным сопротивлением этим переменам.

Первая мировая война пошатнула веру американцев в необратимость прогресса. Многие интеллектуалы усвоили более скептический взгляд на вещи. К этому их подталкивали и открытия современной науки, которые свидетельствовали о ненадежности человеческого опыта, стойком влиянии иррационального начала на психику человека, относительной (а не абсолютной, как считалось прежде) природе истины и надуманном (а не естественном) характере мирового порядка. Все эти новые идеи нашли свое отражение в американской литературе того периода, проникнутой горечью обманутых надежд и страхом перед коллективным безумием.

Мотивы безысходности и сомнения в прежних ценностях явственно звучат в творчестве тех писателей, которые покинули родину, дабы взглянуть на американскую культуру со стороны и составить о ней верное представление. Эзра Паунд, Т. С. Элиот, Эрнест Хемингуэй, Кэтрин Энн Портер, Джон Дон Пассос, Эдна Сент-Винсент Миллэй и другие принадлежат к поколению послевоенных писателей, которое, с легкой руки Гертруды Стайн, стали называть «потерянным поколением». Хемингуэя и Паунда можно по праву назвать революционерами американской литературы. Критически переосмыслив литературные традиции своих предшественников, они решительно отказались от витиеватого, нравоучительного стиля, господствовавшего в конце XIX века Хемингуэй и Паунд выработали собственную – простую и немногословную – манеру письма, которая больше соответствовала окружавшему их миру – миру, где благородные идеалы и величественный строй мысли утратили свое значение. Творчество не только этих авторов, но и всех писателей-эмигрантов было проникнуто чувством потерянности и дезориентации. Так, главным мотивом поэмы Элиота «Бесплодная земля» (1922) стал мотив одиночества и разрушения: «Что там за корни в земле, что за ветви растут из каменистой почвы?»[17] Первые романы Хемингуэя «Фиеста» (1926) и «Прощай, оружие» (1929) представляют собой пронзительное описание изломанных войной человеческих жизней. Как говорит рассказчик из второго романа, «То, что считалось славным, не заслуживало славы, и жертвы очень напоминали чикагские бойни.»

Пока одни писатели оплакивали утраченные иллюзии, другие успели испытать и выразить разочарование по поводу идеалов и навязчивых идей новой эпохи. В одном из своих первых сборников рассказов «Сказки века джаза» (1922) Ф. Скотт Фитцджеральд отдавал должное послевоенному процветанию: «Этот великий город поражал невиданным ранее великолепием, тем изобилием, который принесла с собой война». Однако уже в последующих произведениях, особенно в романе «Великий Гэтсби» (1925), он показал бесплодность лихорадочной погони за материальным благополучием и блестящими приманками нового времени. Разворачивая печальную историю жизни Гэтсби, человека, поднявшегося из самых низов на вершину общества, автор подводил читателя к пониманию, что само по себе богатство не гарантирует счастья, оно лишь иссушает душу человека, лишая его жизненных сил. Созданному Элиотом образу опустошенной земли Фитцджеральд противопоставил собственную «пустыню» – мусорную свалку, забитую гниющими излишками современного производства.

Тема бесплодности и разочарования возникает в американской литературе тех лет. Одни писатели посвятили свое творчество изображению бесцельной и безрадостной жизни в маленьких американских городках. К числу этих авторов относятся Синклер Льюис со своими романами «Главная улица» (1920) и «Бэббит» (1922), Шервуд Андерсон с книгой «Уайнсбург, штат Огайо» (1919) и Г. Л. Менкен с «Американским Меркурием». Мелочность интересов, ограниченное самодовольство и разрушенные мечты – вот что скрывается под обманчивым спокойствием американской глубинки. Андерсон так отзывался о своей героине из «Уайнсбурга»: «В ней жило сильнейшее беспокойство. Было тревожное стремление к переменам, какому-то большому, важному сдвигу в жизни». Уильям Фолкнер избрал темой внутреннюю драму патриархального Юга. Начав с романов «Сарторис» и «Шум и ярость» (1929), он написал целую серию произведений, действие которых разворачивается в вымышленном округе Йокнапатофа. Яркие образы и экспериментальная манера изложения позволили писателю добиться глубокого психологизма в изображении незамысловатой жизни маленького городка на Миссисипи. Его персонажам приходится вести нелегкую борьбу с вековыми традициями, расовыми предрассудками и семейными неурядицами.

Фрэнсис Скотт Фитцджеральд

Двадцатые годы ознаменовались также расцветом афроамериканской культуры. В художественных и критических произведениях, в таких сборниках как «Новый негр» и журналах, подобных «Кризису», представители «гарлемского ренессанса» исследовали историю и культуру чернокожего населения Америки. В своем романе «Домой, в Гарлем» (1925) Клод Маккей изображал жизнь афроамериканцев на промышленном Севере. В противоположность ему Джин Тумер посвятил поэму «Тростник» (1923) описанию быта сельскохозяйственного Юга. Известная негритянская писательница Зора Нил Херстон привнесла в литературу антропологические изыскания в области обычаев и нравов афроамериканского населения. Оторванная от сельских корней и заброшенная в городскую, университетскую жизнь, она чувствовала себя, как «черный мешок, битком набитый всякой всячиной и забытый под стеной. Так он и стоит в компании с другими мешками – белыми, красными и желтыми». Стихи Лэнгстона Хьюза, бросавшие вызов традиционным формам и условностям общественного мнения, стали гимном его черным собратьям. В стихотворении «Негр говорит о реках» (1920) Хьюз провел своеобразную ревизию африканского наследия. «Тоскливый блюз» (1923) посвящен страданиям и многотерпению афроамериканцев.

Черные исполнители внесли неоценимый вклад в мировую музыку, создав собственный, неповторимый стиль, получивший название джаза. Корнями джаз уходил в негритянские музыкальные формы – спиричуэлс, регтайм и блюз. Как правило, джазовые произведения начинались с простой мелодии и устойчивого ритма. Но это было только начало, настоящая игра начиналась позже. Очень часто слушатели уже через несколько минут не узнавали первоначальную вещь: благодаря синкопированной манере исполнения начальный ритм менялся до неузнаваемости, певец отходил от лирической мелодии – либо через использование характерного пения-«ската», либо через бесконечное расширение музыкальной фразы. Ключевым приемом в джазе служила сугубо индивидуальная, непредсказуемая импровизация на заданную тему. Такие исполнители, как «Джелли Ролл» Мортон, Луис Армстронг, Флетчер Хендерсон, Дюк Эллингтон и Бесси Смит наполнили музыку неожиданными сюрпризами и новыми открытиями.

В то время как в одних отраслях американской культуры шел непрерывный эксперимент и поиск, так называемая популярная культура принимала все более стандартизированный вид. И хотя в отдельных регионах еще можно было наблюдать своеобразные местные обычаи, по всей стране уже распространялся однородный, национальный стиль, язык и набор ценностей. Массовая культура Соединенных Штатов – продукт индустрии развлечений, которая по мере своего развития все более властно диктовала американцам, что им читать, смотреть и слушать.

Тысяча девятьсот двадцатые годы отмечены ростом массовых тиражей таких периодических изданий, как «Сатердей ивнинг пост», «Домашний очаг», «Колльерс»; все они общались с читателем в одной и той же наставительной манере. А тут еще оформилось новое начинание под названием «Клуб популярной книги», редакция которого ежемесячно давала рекламу какого-либо литературного произведения, а позже рассылала его подписчикам по всей стране. Члены клуба догадывались, что книжки, которые они получают по почте, – не слишком рафинированное, зато стопроцентно популярное чтиво: те же самые обложки украшали книжные полки миллионов американцев во всех уголках необъятной страны.

Но если люди охотно читали одни и те же романы, то их, несомненно, можно приобщить и к другим унифицированным видам развлечений. Наверное, именно так рассуждали создатели коммерческого радио в начале 1920-х годов. Во второй половине десятилетия уже появились первые широковещательные радиостанции. Эн-би-си (1926) и Си-би-эс (1927) транслировали по всей стране программы, обеспечивая слушателей стандартной смесью из музыки, драмы, комедии и новостей.

Если же американцам приходило желание поразвлечься вне дома, то, как правило, они шли не куда-нибудь, а в ближайший кинотеатр. Там им показывали фильмы, которые во множестве плодили «фабрики грез» американской киноиндустрии. И хотя концентрировалось это производство на юге Калифорнии, финансирование шло из Нью-Йорка. Крупные киностудии не только выпускали фильмы, но и владели целой сетью кинотеатров, в которых демонстрировались фильмы. Одно из изобретений киноиндустрии – система «звезд», в рамках которой с популярными исполнителями заключались контракты на съемки в фильмах, специально подогнанных под их амплуа. Сборы еще больше возросли с появлением звукового кино. Первый такой фильм «Певец джаза» появился в 1927 году, когда Эл Джолсон обратился к миллионам зрителей с исторической фразой: «Вы не то еще услышите». К концу десятилетия кино приобрело небывалую популярность в Америке. Достаточно сказать, что только за одну неделю кинотеатры посещало столько американцев, сколько их всего проживало в стране.

Однако далеко не всем пришлась по вкусу стандартизированная продукция «средств массовой информации». Страстное поклонение одних сталкивалось с неприятием и осуждением других – тех, кто надеялся сдержать и даже, по возможности, устранить современные тенденции, исподволь разрушающие традиционную систему американских ценностей.

Некоторые из этих критиков возлагали вину за беспорядок в стране на группы «неамериканского» населения. Сторонники «нативизма» считали, что все чуждые нравы идут от пришлых граждан – тех, кто не принадлежит к исконной, белой, сельской, протестантской Америке. Истинным, «стопроцентным» американцам следует сплотиться, чтобы противостоять иностранной угрозе и вернуть себе инициативу в собственной стране. Пыл нативистов еще больше подогрел проходивший в 1920–1921 годах суд над двумя иммигрантами, итальянскими анархистами Николой Сакко и Бартоломео Ванцетти, обвинявшимися в убийствах и грабежах. Однако подлинные страсти разгорелись в 1928 году, когда в борьбу за президентский пост включился кандидат от демократов Эл Смит. Мало того что этот человек был ирландцем (он родился в Нью-Йорке в простой иммигрантской семье, политического опыта набирался в Таммани-Холл[18]), так он еще – о ужас! – принадлежал к католической церкви.

В своей борьбе нативисты прежде всего использовали легальные средства, в число которых входило законодательное ограничение иммиграции. Принятый в 1924 году закон о национальном происхождении запрещал въезд в Америку выходцам из Восточной Азии и значительно усложнял иммиграцию из южных и восточных областей Европы. Для этих групп были установлены квоты, базировавшиеся на результатах переписи населения от 1890 года – то есть еще до того, как основная масса евреев, итальянцев и славян приехала в Соединенные Штаты. Сверх того нативисты использовали и нелегальные методы, не гнушаясь прибегать к помощи белых островерхих балахонов – куклуксклановцев. Именно их усилиями это движение, испытавшее некоторый спад после 1870-х годов, снова возродилось в 1915 году в южном штате Джорджия. В том далеком году на экраны страны вышел знаменитый фильм Д. У. Гриффита «Рождение нации», воспевавший чистоту расы и систему вековых американских ценностей. Он оказался весьма ценным идеологическим подспорьем для куклуксклановцев, которые развернули форменный террор не только против афроамериканцев, но и против евреев, католиков и вообще иммигрантов. Вопреки традиционным представлениям, движение широко распространилось не только на патриархальном Юге, но и на развитом промышленном Севере. В середине 1920-х годов эта организация уже охватывала 4 млн человек. Неизвестно, чем бы закончилось дело, но лидеры Ку-клукс-клана изрядно скомпрометировали себя, засветившись в ряде скандалов финансового и сексуального характера. Увы, они стали жертвами тех самых пороков, которые столь страстно порицали в современниках. После этого авторитет организации заметно упал, равно как и сократилось число ее членов.

Кампании за восстановление былых нравов Америки сопровождались попытками реформировать само общество. В январе 1920 года была принята Восемнадцатая поправка к конституции, которая запрещала «производство, транспортировку и продажу опьяняющих напитков» на всей территории США. Этот закон защищал традиционные устои протестантских, в основном сельских, непьющих жителей от культурного вторжения пьющих иммигрантов, преимущественно горожан и католиков по вероисповеданию. Кроме того, запрет представлял собой явное продолжение прогрессистской реформы 1920-х годов – «благородный эксперимент» по искоренению потребления вредоносного, как в социальном, так и в экономическом смысле, алкоголя.

К сожалению, эта поправка, прогрессистская по своему происхождению, была вполне республиканской по исполнению. Федеральные чиновники, склонные экономить на всем, так и не сумели обеспечить достаточных фондов для достойного проведения закона в жизнь. В результате при общем снижении уровня потребления алкоголя количество злостных нарушений принятого закона росло с каждым днем. Если прежде производство крепких напитков было легальным, то теперь оно стало в основном подпольным. Банды городских хулиганов быстро освоили бутлегерство, применив «рационализаторские» методы, почерпнутые из крупного бизнеса. Здесь также происходили слияния и укрупнения, борьба за рынки сбыта и устранение конкурентов при помощи организованной преступности. Подобные неожиданные (и нежелательные) последствия привели к тому, что пришедшие в 1933 году к власти демократы поспешили отменить «сухой закон».

В русле общей борьбы с «модернистскими» тенденциями в 1920-е годы возник и окреп фундаментализм – воинствующее консервативное направление протестантизма. Отрицая либеральную теологию, его сторонники объявили войну «социальному евангелию», которое пыталось примирить традиционные библейские догматы с социальными и экономическими реальностями современности. Фундаменталисты настойчиво доказывали, что мир должен подчиняться Священному Писанию, а не переделывать его под себя. Главным камнем преткновения стало дарвиновское учение об эволюции, которое, по мнению фундаменталистов, отрицало божественное происхождение мира и тем самым ставило под сомнение непогрешимость Библии. Некоторые южные штаты запретили преподавать в школах крамольное учение. В 1925 году внимание всей страны привлекло судебное разбирательство в Теннесси, которое затеял учитель Джон Т. Скоупс. Ставший судебным прецедентом «Обезьяний процесс» вылился в эмоциональный, не всегда корректный спор между наукой и религией. По сути, он олицетворял собой трагедию нации, не желавшей признавать современные тенденции и упорно цеплявшейся за прошлое.