Антисемитизм и национальное мироощущение населения УССР
Антисемитизм и национальное мироощущение населения УССР
Необходимо отметить, что, хотя случаи антиеврейских настроений имели место по всему СССР, на Украине они получили гораздо большее распространение, чем, скажем, в РСФСР. Причины этого крылись в многовековом совместном проживании малороссов (украинцев) и евреев бок о бок на одной территории, что приводило к накапливанию взаимных претензий. В Великороссии же основная масса населения, прежде всего на селе и в провинции, сталкивалась с евреями гораздо реже, и поэтому антиеврейские настроения получили там меньшее распространение.
Еврейский фактор стал играть заметную роль на малорусских землях еще в Средневековье. Крупные еврейские общины имелись уже в городах Древней Руси. Позже на территорию будущей Украины стали прибывать переселенцы из Западной Европы. В Речи Посполитой, куда направлялся главный поток переселенцев, евреи получали от королевской власти и магнатов различные льготы и привилегии: откупа таможенных, питейных пошлин, право иметь земельные владения и арендовать шляхетские поместья. Это привело к тому, что «к началу XVI века еврейство в Польше сделалось уже крупной экономической и общественной силой»[316]. Обладающие внутренним самоуправлением, замкнутые и сплоченные еврейские общины путем предоставления денежных ссуд, управления имениями (в том числе королевскими) приобрели сильные рычаги влияния на королевскую власть, магнатов и шляхту, а через них и на православное крестьянское и городское население. «Сталкиваясь чаще с арендатором-евреем, чем с польским паном, русский крестьянин считал первого главным виновником своих бедствий и стремился отомстить ему», – отмечал известный еврейский историк С. М. Дубнов[317]. Подспудное противостояние, имевшее социально-экономические и религиозные корни, порой перерастало в открытое противоборство, достигшее своего апогея в середине XVII в. во время восстания под предводительством Богдана Хмельницкого. По причине закабаления широких масс крестьянства, сильной конкуренции со стороны еврейских торговцев и ремесленников восстание из собственно казацкого мятежа молниеносно переросло в социально-этническое и проходило под лозунгом «Бій жидів та ляхів!», причем именно в такой последовательности[318].
Отношения между славянским и еврейским населением на Украине принимали столь острые формы все же довольно редко. И тем не менее, несмотря на то что народы были вынуждены притираться друг к другу, множество отличий, порожденных разным вероучением, разным отношением к людям другой веры и культуры, не могло не стать почвой для взаимной неприязни (которая вовсе не обязательно должна была перерастать в «выяснение отношений»)[319]. Но дело было не только в религиозных различиях. Евреи принимали весьма активное участие в экономической жизни. Опять, как и в XVII в., главная подоплека лежала в той значительной роли, которую играл еврейский капитал в торговле и мелкой промышленности. Евреи занимали доминирующее положение в торговле зерном: в 1910 г. из 55 торгово-экспортных компаний Одессы (главных хлебных ворот страны) им принадлежало 46 компаний, доля оборота которых составляла 89,2 %[320]. В начале XX в. еврейскому капиталу принадлежало 90,6 % торговли в Подольской губернии, 75 % – в Киевской, 62,9 % – в Харьковской, 40,1 % – в Екатеринославской, 27,4 % – в Полтавской[321].
Надо учесть, что эти цифры характеризуют внутреннюю торговлю, непосредственно затрагивавшую интересы каждого крестьянина. По данным на 1897 г., евреи владели 33,9 % предприятий пищевой промышленности, 24 % сахарных заводов. А слова арендатор и еврей в те времена звучали практически как синонимы[322].
Непростым отношениям способствовала и политика государства, отказывавшего иудеям в получении широких гражданских прав. При помощи ограничительных мер власти пытались не допустить политического влияния экономически сильной еврейской буржуазии, получая в ответ массовое участие еврейской молодежи в национальном и общероссийском социалистическом движении.
Украинско-еврейские противоречия обострялись во время революции 1905 г. и, особенно, в 1918–1920 гг., в период многовластия и воцарившейся на Украине анархии. Взаимное ожесточение, помимо «обычных» крайностей Гражданской войны, подпитывалось исторической памятью, давней и недавней. Огнем и мечом прошлись по местечкам петлюровцы, григорьевцы, многочисленные «батьки» всевозможных политических и уголовных оттенков. Жестокость больше всего отражалась на мирном, ни в чем не повинном еврейском населении, подчас таком же бедном, как и соседнее украинское. Но нельзя забывать, что жестокость была обоюдной. Массовое присутствие еврейской молодежи в левых партиях, карательных органах большевиков, на постах различного рода уполномоченных и комиссаров, с не меньшим ожесточением действовавших по отношению уже к мирному украинскому населению, не оставалось незамеченным и не могло способствовать установлению межэтнического мира.
В ходе Гражданской войны в глазах значительной части населения Украины, в первую очередь крестьянства, понятия коммунисты и евреи стали совмещаться. Мероприятия большевиков, осуществляемые в рамках политики военного коммунизма и вызывавшие сильное озлобление крестьян, – учреждение коммун, продразверстка, реквизиции, – изображались делом рук евреев. Подобные слухи и настроения подхватывались и культивировались противниками большевиков по всей стране. Но для жителей великорусских губерний, реже сталкивавшихся с евреями, подобная агитация была менее актуальна, чем для жителей губерний малорусских. Сюда надо добавить массовые расстрелы, проводимые чекистами в Киеве и других городах Украины и в Крыму[323], а также действия отрядов еврейской самообороны, принимавших активное участие еще в революции 1905 г. и сыгравших важную роль в ликвидации крестьянских банд во время и после Гражданской войны[324]. Если факты расстрелов оказывали сильное воздействие на горожан, интеллигенцию, особенно русскую, то борьба с крестьянскими восстаниями и бунтами касалась уже непосредственно селян. А в бандах состояли чьи-то родственники, дети, отцы, мужья. Конечно, в начале 1920-х гг. крестьянство устало от войн и партизанщины, и это обстоятельство во многом способствовало ликвидации бандитизма. Но память осталась…
Материалы ГПУ на протяжении всего десятилетия говорят о наличии антисемитских настроений среди различных групп населения УССР, а временами и об их росте. Такие заключения, как «наблюдается рост антисемитизма», «антисемитизм характерен», встречаются довольно часто[325]. Подметил распространение такого рода настроений и С. Ефремов, записавший в своих дневниках, что «под прессом коммунизма развернулось… страшное юдофобство, что поневоле охватывает ужас»[326]. В чем же выражались антиеврейские настроения, чем они были вызваны, насколько широко были распространены и представляли ли опасность для советской власти?
Почва для таких настроений имелась во всех слоях населения, вне зависимости от национальности, социального положения, партийности или образовательного уровня человека. Поразительное единство в оценках еврейской проблемы проявляли не только националисты, проникнутые, как тогда говорили, «шовинистическим духом», но и далекие от национализма люди. По словам секретаря одного из окружных комитетов КП(б)У, «бывает очень хороший человек, даже бедняк, активный, развитый, подготовленный», а когда речь заходит о нацполитике советской власти, «то он предстает самым заядлым антисемитом»[327].
Немалую роль в распространении антисемитских настроений играл этнопсихологический фактор. Характер расселения, род занятий, религиозные различия, а также замкнутость и нежелание иудейского населения вплоть до XX в. ассимилироваться (за некоторыми исключениями) не могли не наложить отпечаток как на мировоззрение еврейского народа, так и на отношение к нему его соседей. Своеобразное отношение иудеев к неевреям и отношение к ним самим окружающего христианского населения, в первую очередь губерний, входящих в черту оседлости, было зеркальным: евреев продолжали считать чужеродным, а подчас и враждебным элементом.
Это находило свое выражение в юдофобстве. Например, когда в селе Шепеличи Киевского округа приехал заведующий Агитпропом Богданов с лекцией об антисемитизме, местный житель член КП(б)У Хоменко выступил с «крестьянским» видением причин, возбуждающих антисемитизм. Он указал на этнорелигиозные причины, порожденные различиями в иудейском и христианском вероучениях: «Евреи говорят на крестьян: гой и мужик, и никто не принимает это за оскорбление, а слово “жид” евреи принимают за оскорбление, что и предусмотрено законом». Как подчеркивает сводка, «последние слова Хоменко были встречены аплодисментами»[328]. Этнопсихологический фактор давал о себе знать при проведении антирелигиозной политики, которая нередко увязывалась с еврейским вопросом. Примером может служить поведение рабочих завода «Красная звезда» (Зиновьевский округ), которые, узнав (или пользуясь слухами), что в Москве в Колонном зале состоялось празднование еврейского религиозного праздника Пурим, открыто возмущались тем, что, поскольку «теперь Россия продана, евреи будут скоро устраивать концерты в наших церквах»[329]. А между тем культовые сооружения отбирались и у иудейских общин. Например, в городе Калиновка местные власти отобрали еврейскую религиозную школу и переделали ее в пивную[330].
Но, несмотря на то что культурные, религиозные, психологические мотивы подчас играли заметную роль в утверждении антиеврейских настроений, юдофобия являлась лишь одним из их проявлений, внешней оболочкой антисемитизма – явления более сложного и многогранного, не исчерпывающегося только этнопсихологическими причинами. В выступлении того же Хоменко последние тесно переплетались с социальным фактором и «ревностью» к городу вообще. Он утверждал, что крестьяне трудятся в поте лица, у крестьянок натруженные ноги, «они с утра до ночи работают, а еврейки ничего не делают, только одеваются, мажутся да погуливают»[331]. Вообще социально-политический фактор был основным побуждающим мотивом при появлении антисемитских настроений в УССР в те годы.
Главной же причиной, порождающей недовольство, стала резко изменившаяся за послереволюционные годы роль, которую стали играть евреи в различных сферах общественно-политической жизни Советской страны. Прежде всего в глаза бросалось деятельное участие евреев в советской экономике. Отказ от политики военного коммунизма и переход к нэпу был с энтузиазмом воспринят «деловыми людьми» и прочими «социальными осколками» старого мира. Образ еврея-нэпмана, прибравшего к рукам торговлю, прочно закрепился в народном сознании. Нередкими были разговоры вроде тех, что «Троцкий устроил НЭП в Советской России специально для евреев. Украинцы сеют и продают свое зерно евреям для того, чтобы они наживались, нас обманывали». Любые хозяйственные трудности, которые в то время возникали на каждом шагу, – рост цен, высокие налоги – зачастую объяснялись тем, что «у власти стоят жиды, мучащие крестьян». Так, бедняки Я. Гаврилюк и П. Глухарёв (Уманский округ) жаловались, что до 1914 г. сапоги стоили 5 пудов пшеницы, а теперь (в 1926 г.) – 15. Причину несправедливости они видели в отсутствии твердых цен на мануфактуру, а также в том, что «жиды захватили торговлю». Чаще всего в поле зрения оказывались местные советские и хозяйственные органы, например кооперация. Впрочем, в трудностях и дефицитах обвиняли и евреев, работающих в центральных органах. Подобные речи неизменно поддерживались сочувствовавшими слушателями[332].
Настроения, аналогичные крестьянским, довольно широко были представлены и в городе. Подвержена им оказалась не только «мелкобуржуазная мещанская среда», но и опора советской власти – рабочий класс. Причин этому можно назвать несколько. Во-первых, социальный состав послереволюционного пролетариата сильно отличался от дореволюционного. Не обошлось и без воздействия «бывших» людей, старавшихся скрыться от бдительного ока ГПУ в партии и рабочей среде. Нетрудно догадаться, как такие люди относились к новой власти. А во-вторых, и крестьяне, и рабочие ежедневно сталкивались со специфическими условиями советской действительности, которые поневоле пробуждали ассоциации между трудной жизнью и национальным вопросом.
Городские условия и образовательный уровень придавали антиеврейским настроениям рабочих несколько иное звучание. Больше внимания уделялось не только экономике, но и политике. Поступавшие в ЦК КП(б)У сводки о настроениях рабочих крупных предприятий подчеркивают, что «в отдельных случаях антисемитские разговоры охватывают целые группы рабочих»[333]. Особенно возмущал рабочих тот факт, что евреи, по их мнению, не работали на заводах, а сидели в финотделах, кооперативных, потребительских организациях и прочих «теплых местах», расхищали народные средства и эксплуатировали рабочий класс[334]. Недовольство разговорами не ограничивалось. Например, от рабочих Зиновьевского округа на имя руководителей УССР постоянно следовали тревожные сигналы, поступали письма и петиции, отражающие их точку зрения на еврейскую проблему в СССР.
Антиеврейские настроения порождались также несоответствием между тем, чего от революции ожидали, и тем, что получили. Немало рабочих и крестьян, участвовавших в революции и сбросивших иго капитала, думали, что «себе добыли власть, а она вышла не себе, а жидам», в то время как «русские остаются рабочими». А пролетариат-гегемон, трудовое крестьянство остались «у разбитого корыта», живя в бараках и надрываясь на тяжелых производствах, где работали «одни только украинцы и русские», а евреев не было «ни одного»[335]. Причем подобные взгляды высказывали те люди, которые лояльно относились к советской власти и даже поддерживали ее.
Опасность проникновения евреев во власть волновала их не только из-за опасения социальной «конкуренции», но и потому, что в евреях они усматривали нелояльный, враждебный элемент. Подтверждения этому сплошь и рядом можно встретить в информационных материалах ГПУ. «Напрасно евреев допускают в различные учреждения, так как продадут Советскую власть»[336], – считали крестьяне. «Все евреи – большие националисты, будь они хоть тридцать раз партийцами», – рассуждали студенты из Умани[337]. Негативное отношение к приему евреев в «святую нашу партию» или на государственную службу было свойственно представителям всех социальных категорий и даже коммунистам[338]. В основе недоверия к руководителям-евреям лежало представление, что таковой не будет делать для людей ничего хорошего, а «прется на высший пост» только для того, чтобы «власть заграбастать себе» и своим знакомым[339].
Совсем неприятным для руководства страны становилось проникновение антиеврейских настроений в армию. Новобранцы приносили в казармы взгляды, бытовавшие в той среде, из которой они вышли. Помимо общих мотивов, антисемитизм в РККА возникал и под влиянием специфических армейских условий. Многих военнослужащих интересовало, кто же воевал в Гражданскую войну, почему евреев было так мало в армии и занимали они главным образом нестроевые должности в хозяйственных командах. Подобные настроения имели место не только у рядового и командирского состава, но и у некоторых политработников[340].
Довольно прочно антиеврейские настроения укоренились и в интеллигенции. В основном взгляды представителей этой прослойки ничем не отличались от указанных выше, разве что больше внимания ими уделялось политике и внутрипартийной ситуации. Служащие, боявшиеся попасть под сокращение, смотрели на проблему с точки зрения, которую весьма точно выразил сотрудник Томашпольского райисполкома Тульчинского округа некий Архангельский, сожалевший, что «куда бы ни хотел бы пристроиться, да все мешают жиды»[341]. Социальная конкуренция порождала антисемитизм и в учебных заведениях. Национальный состав послереволюционного студенчества вузов и специальных учебных заведений сильно отличался от дореволюционного. Старая интеллигенция, в большинстве своем не принявшая большевиков, не пользовалась у властей доверием, а государство остро нуждалось в образованных кадрах. Ситуацией воспользовалась еврейская интеллигенция. Процент евреев в учебных заведениях был очень высоким. Скажем, в 1923 г. они составляли 39,3 % от числа всех студентов УССР; среди принятых в вузы в 1924 г. евреев было 35,1 %[342]. В некоторых учебных заведениях процент мог быть еще выше. Так, в 1923 г. среди студентов Коммунистического университета имени Артема 41 % составляли евреи[343], среди студентов Киевского политехникума в 1924 г. – 58 %[344]. По гуманитарным факультетам и отделениям доля студентов-евреев могла быть значительнее. Поэтому часто проскальзывало недовольство тем, что «их дети» учатся, а «наши беспризорные шляются по улицам»[345]. Недовольны были и студенты других национальностей, причем не только выходцы из «старых классов», но и вчерашние крестьяне и рабочие. В Гайсинском педагогическом техникуме комсомолец Цымбалюк, подойдя к студентке-еврейке, высказал свое мнение насчет решения еврейского вопроса: «Тобі тут не місце, твое місце в Палестині»[346]. Не отставали от него и его товарищи, комсомольцы и беспартийные[347]. Подобных примеров можно привести множество.
Но не только крестьянство или город питали антиеврейские настроения интеллигенции. Процесс был двусторонним. «Совесть нации» также оказывала сильнейшее идеологическое воздействие на массы. Так, некий учитель Михневич сетовал кооператорам своего села на то, что они пускают к себе кооператоров-евреев. «Вся власть в руках жидов, а украинец как при царизме ничего не имел, так и сейчас» – это уже из речи другого учителя. «Подобные выступления чутко воспринимаются селянской массой и дают крайне нежелательные последствия», – отмечали сотрудники ГПУ[348]. А последствия могли быть такими, как, скажем, в Сосницкой школе № 11, где имели место драки между украинскими и еврейскими учениками[349]. Сосницкий район (Черниговщина) был одним из оплотов автокефалистского движения. Именно там начинал свою деятельность один из руководителей Украинской автокефальной православной церкви В. Потиенко. Там продолжали работать сильные организаторы-автокефалисты. Возможно, неосторожное слово (а может быть, и вполне продуманное) упало на хорошо подготовленную церковными и светскими националистами почву.
К еще одной разновидности антисемитских настроений можно отнести изображение партии большевиков как еврейской организации. «Жид стоит у власти, а всеми этими Рыковыми, Каменевыми, Петровскими, Чубарями жиды помыкают», «а русских в правительстве посадили как лакеев, делай, мол, что прикажут»[350]. С. Ефремов приводит высказывание крестьянки-молочницы из пригородного киевского села, которая пусть и весьма своеобразно представляла себе политическую жизнь, но, без сомнения, отражала некий «глас народа»: «Сначала был один царь, а теперь стало два: Ленин – наш как будто – да жидовский – Троцкин или как там. Так ихний про них беспокоится – вот им и хорошо живется, а наш о нас не заботится – то нам и горе»[351].
Впрочем, есть одно интересное обстоятельство, позволяющее взглянуть на проблему антисемитизма с неожиданной стороны. Выяснилось, например, что одесские безработные (а безработных в годы нэпа было немало, причем их ряды пополняли представители разных социальных групп) «обычно под понятие “жид”… подводят евреев-коммунистов», а не всех представителей еврейской национальности. Более того, «среди примыкающих к антисемитам встречаются и евреи, которые… тоже кричат: “Бей коммунистов и жидов!”», тем самым отождествляя эти понятия. Прочие безработные «к этой категории… беспартийных евреев не причисляют, считая их в некоторой степени русифицированными»[352]. На беспартийной крестьянской конференции в селе Березнеговатом произошел еще один характерный случай. На конференции присутствовал некий еврей Беркман, до революции имевший 800 десятин земли и арендовавший ряд мельниц. Будучи лишен всего этого народной властью, он не пропал, стал селькором нескольких газет, его дочка была кандидатом в члены партии, а зять – ответственным коммунистом. Беркман попросил выступить вне очереди, в чем ему было отказано. Но собравшиеся крестьяне, несмотря на то что в районе было «сильно развито» юдофобство, слово ему предоставили, мотивировав свои действия тем, что он «из бывших» и ненавидит советскую власть и коммунистическую партию[353]. Сказанное позволяет несколько пересмотреть точку зрения на антисемитизм как на проявление этнической или религиозной нетерпимости и на первый план выдвигает социально-политический фактор формирования антиеврейских настроений.
Разговорами «за жизнь», пусть даже весьма грозными, содержащими намеки на погромы, на сходах и посиделках дело не ограничивалось[354]. Помимо уже упоминавшихся писем в государственные органы, к «активным» выражениям антисемитизма можно отнести разнообразные листовки. Большинство из них лишь рисуют сложившуюся ситуацию, другие же призывают к определенным действиям. К числу последних можно отнести плакаты и листовки, в течение некоторого времени появлявшиеся в Мелитопольском и Херсонском округах. Так, в селе Большая Александровка (1925 г.) милицией были обнаружены приклеенные к столбам и разбросанные на улицах плакаты, на которых был изображен конный красноармеец с красным флагом, впереди которого «бежал еврей с чемоданом». Под рисунком стояла подпись: «Символ – евреи очень опасны для нашей Украины, пора изгнать их». Еще ниже следовал призыв: «Бей жидов – спасай Россию»[355].
Данная листовка интересна скорее не своим содержанием и даже не художественным исполнением, а тем, что в ней упоминаются одновременно и Украина, и Россия. При этом они не противопоставляются, а дополняют друг друга. Это свидетельствует о том, что для той части жителей южных регионов Украины, для которой национальный вопрос играл, как видно, не последнюю роль, и Россия, и «наша Украина» представлялись не антагонистами, а частями единого целого, переходящими одна в другую, только стоящими на разных ступенях национально-политической иерархии, где Россия занимала более высокий «этаж». Вообще подобная точка зрения была довольно характерна для крестьянства, особенно когда речь заходила о противопоставлении украинцев и русских представителям какого-либо другого народа – немцам, полякам, евреям и т. д. Хотя, как и всегда, бывали исключения. Возвращаясь к листовкам, следует сказать, что то ли благодаря инертности населения, то ли благодаря оперативности милиции и твердости политики советской власти, их запал в основном уходил «в песок». А вот «красный конник» некоторых результатов достиг: по свидетельству местного отдела ГПУ, фотограф и портной, евреи по национальности, вместе со своими семьями были вынуждены покинуть Большую Александровку. «Некоторые крестьяне, узнав о плакатах, злорадствовали, считая, что из-за евреев стоит такая дороговизна»[356].
Помимо листовок, к реальным поступкам можно отнести отказы работать в одном цехе с коллегами-евреями, драки на национальной почве, имевшие место на производстве и в публичных местах. Так, на браиловских сахароварнях несколько рабочих толкнули своего коллегу-еврея в газовую печь, но, к счастью, обошлось без жертв[357]. Правда, сводка не позволяет судить, чем был вызван данный инцидент: национальностью рабочего или чем-то еще. Тем не менее этот случай приводится как иллюстрация антисемитских настроений рабочих. В Одессе на собрании грузчиков, на котором проходили выборы месткома, к неудовольствию коммунистической ячейки был провален список ее кандидатов, на 90 % состоявший из евреев[358].
Впрочем, к подобным фактам надо подходить с осторожностью. Такие случаи, несомненно, имели место, но сказать с уверенностью, в каких из них имелась национальная подоплека, а в каких ее не было, сейчас не представляется возможным. Трудно это было сделать и тогда. Большинство столкновений возникало на бытовой почве, а участие евреев в уличных драках, кухонных склоках или скандалах на работе при желании можно было легко квалифицировать как факты проявления антисемитизма. Вероятно, так произошло и в Проскуровском округе, где из одной организации было уволено несколько евреев, причем они объясняли произошедшее антисемитизмом правления организации и комиссии, проводившей чистку[359].
Иногда раздуванием фактов занимались местные отделения ГПУ, желавшие показать свою бурную деятельность и убедить вышестоящее начальство, что они бдительно следят за вверенным населением и не зря едят хлеб. На чудесное превращение «бытовухи» в «политику» могло повлиять очередное спускаемое «сверху» напоминание о необходимости усилить борьбу с проявлениями национализма и антисемитизма. Похоже, только этим можно объяснить, почему увольнение на одном харьковском винзаводе сотрудника-еврея и прием на работу украинца, русского и поляка было расценено как проявление антисемитизма[360]. Вероятнее всего, что и на упомянутом собрании одесских грузчиков список кандидатов был провален, если можно так выразиться, не столько из-за нелюбви к евреям, сколько из-за нелюбви к коммунистам.
Как уже упоминалось выше, распространенность антисемитских настроений оставалась примерно на одном и том же уровне на протяжении всех 1920-х гг. Они занимали хотя и немалое, но все же далеко не главное место в выступлениях трудящихся. Например, в августе-ноябре 1926 г. органами ГПУ УССР на селе было зарегистрировано 182 случая проявления антисемитизма, тогда как прочих контрреволюционных выступлений – 208, случаев «ревности» к рабочим – 175, а жалоб на «ножницы цен» – 325. И это при том, что на середину года пришелся пик антисемитских выступлений. Такая динамика сохранилась и в два последних месяца года: антисемитизм – 16, недовольство «ножницами цен» – 45, требования создания крестьянских союзов – 53[361]. Рабочих также больше волновали социальные вопросы. Скажем, в январе-марте 1927 г. было зафиксировано 38 случаев антисемитских настроений, тогда как случаев недовольства условиями труда – 129, ставками и нормами выработки – 198, сокращениями – 27[362]. Подобное соотношение, при котором проявления антисемитизма занимали по количеству третье-четвертое место, но в целом составляли восьмую или десятую часть от всех требований, было характерно для всего рассматриваемого периода.
Усиление антисемитских настроений происходило в связи с изменением внутри– и внешнеполитической ситуации – при увеличении налогообложения, росте цен, инфляции, обострении международного положения и угрозе войны. Причем многие события, даже не имевшие отношения к еврейскому вопросу, непременно с ним увязывались[363]. Значительный рост антиеврейских настроений пришелся на середину 1926 и осень 1927 г. и был связан с убийством (25 мая 1926 г.) в Париже С. Петлюры и судебным процессом над его убийцей – евреем Ш. Шварцбартом[364]. Причем дело было не в особой любви к Петлюре как к таковому и даже не столько в национальности убийцы, сколько в той атмосфере, в которой проходил судебный процесс. Оправдательный приговор[365] вызвал «страшное возмущение» у определенной части людей, «особенно среди молодежи», воспринявшей его «как национальное оскорбление»[366].
Чем же можно объяснить высокий накал антиеврейских настроений, пришедшийся на 1920-е гг.? Конечно, факты антисемитизма на Украине имели место, но они (особенно те, о которых говорилось в прессе) не могли не насторожить своей односторонностью. Трудно объяснить поразительное сходство взглядов на проблему у людей разных национальных, политических пристрастий, с различным образовательным и культурным уровнем, принадлежащих ко всем слоям и классам, одним лишь невежеством или врожденной зоологической юдофобией. Материалы ГПУ и ЦК КП(б)У позволяют шире взглянуть на этот вопрос.
Даже Главное бюро евсекции ЦК КП(б)У признавало «наличие в еврейской среде особых условий, питающих правый уклон» и выражающихся в господстве мелкобуржуазной идеологии, недооценке роста «кулацко-эксплуататорского» элемента, недовольстве политикой индустриализации и наступления на частный сектор[367]. «Господство мелкобуржуазной идеологии» являлось питательной почвой для национализма всех населявших Украину народов – украинцев, русских, поляков, немцев. С неожиданной стороны освещает украинско-еврейские отношения председатель одного из райисполкомов Мариупольского округа, выступивший на собрании представителей еврейского населения с просьбой, чтобы евреи «не обижали крестьян в торговые дни», потому что тогда «и последние будут хорошо относиться к евреям»[368].
Порой национальные отношения обострялись на пустом месте из-за непродуманных действий власти предержащей. Ясно, что возникавшие планы введения в школьный курс «еврейских истории и религии в связи с критикой русского “закона божьего”» привели бы, вопреки ожиданиям, не к искоренению антисемитизма, а к его росту. А призывы к коммунистам и коммунисткам, комсомольцам и комсомолкам «кровно, путем браков, переплетаться, слиться» с еврейками и евреями[369] усилили бы брожение не только в массах, но и в партии и комсомоле. В том же Мариупольском округе комсомольская ячейка была разделена на украинскую и еврейскую части, что привело к «определенным шовинистическим тенденциям в среде комсомольцев»[370]. Разыгрывались национальные чувства и из-за невнимательного, а порой пренебрежительного отношения представителей разных национальностей друг к другу. О комсомольце Цымбалюке и его товарищах уже говорилось выше. А вот еще один пример невнимательности. На состоявшейся в Кременчуге общегородской конференции беспартийной молодежи, где большинство участников были евреями, один оратор начал выступать на идиш. В ответ на это украинцы и русские, комсомольцы и беспартийные покинули зал[371]. Если же обратиться к национальному составу партии, ЛКСМУ, государственных учреждений, учебных заведений, то становится более понятным, почему во всех ошибках советской власти многие винили «засилье евреев».
По данным Центрального статистического управления, составленным на основании переписи 1920 г. и городской переписи 1923 г., в УССР проживало 28 711 961 человек, в том числе 1 554 376 евреев, что составляло примерно 5,4 % от всего населения республики. Из них в селах компактно проживало и занималось сельским хозяйством приблизительно 100 тысяч человек, то есть 6,3 % от всего еврейского населения УССР[372]. Остальные жили в городах и местечках. О представленности евреев в высших и прочих учебных заведениях уже упоминалось. В партии процентное соотношение было хотя и не столь велико, но тоже более чем в два раза превышало их долю в составе населения республики. Согласно справке организационно-распределительного отдела ЦК КП(б)У, на 1 января 1924 г. в КП(б)У насчитывалось 14 % евреев, на 1 января 1925 г. – 11,9, на 1 января 1926 г. – 11,2 %[373]. Если же не брать массу рядовых партийцев, а посмотреть на состав ответственных работников аппарата ЦК (не ниже руководителей губернского и окружного масштаба), то картина начинает выглядеть несколько по-иному. На 1 января 1925 г. работников русской национальности насчитывалось девять человек, украинской – четыре, прочих – пять, еврейской – восемь, то есть около 31 %. Ровно через год украинцев было уже 22 человека, русских – 19, прочих – 2, евреев – 21 (13 %). В указанный период среди инструкторов окружных партийных комитетов евреи составляли 32,2 %. Для сравнения: украинцев – 37,2 %, русских – 24,8 %. Даже на селе во главе парткомов стояло 222 еврея – 7,2 % от всего числа секретарей, что превышало численность лиц еврейской национальности в УССР, не говоря уже о сельском еврейском населении[374].
Аналогичная ситуация наблюдалась и в комсомоле. На конец 1925 г. в ЛКСМУ насчитывалось 14,1 % евреев. В составе пленумов окружных комитетов (ОК) их было уже 18,1 %, а в рядах рабочих пятерок ОК – уже почти 34,5 %, среди инструкторов ОК – 33,3 %. Среди актива комсомольских работников Полтавской и Донецкой губерний в 1923 г. насчитывалось: евреев – 65,8 %, украинцев -21,1, русских – 10,5, поляков – 2,6 %[375]. Еще выше был процентный состав актива детского коммунистического движения: среди председателей ОДБ – 46,3 % (больше, чем русских и украинцев), среди инструкторов ОДБ – 60 %[376]. Не были исключением и профсоюзные организации: среди их руководящего состава (1924 г.) евреи составляли 38,8 %, столько же насчитывалось работников русской национальности и 17,4 % – украинцев[377].
Интересно взглянуть и на национальный состав ответственных работников народных комиссариатов и органов власти УССР за 1926 г. (табл. 1).
Из табл. 1 следует, что в 7 из 13 наркоматов и учреждений число ответственных работников-евреев по национальности составляет более трети, причем в двух (здравоохранения и труда) – более половины. Ниже всего процент евреев был в командовании Украинского военного округа и в Рабоче-крестьянской инспекции[378]. Особенно показательны данные по ГПУ: если на 1926 г. евреев в руководящем составе насчитывалось 34,3 %, то за все 1920-е – первую половину 1930-х гг. среди руководящих работников ГПУ – НКВД их было 60,5 %[379].
Стоит посмотреть и на состав ответственных работников ряда центральных учреждений УССР за тот же год (см. табл. 2).
Таблица 1. Национальный состав ответственных работников народных комиссариатов (НК) УССР на 1 марта 1926 г.[380]
Таблица 2. Национальный состав ответственных работников центральных учреждений УССР на 1 марта 1926 г.[381]
Таблица 2 свидетельствует, что из 609 ответственных работников на долю евреев приходится 37,3 % (227 человек). В девяти организациях их доля превышает 50 %, еще в девяти – треть от числа руководящих сотрудников[382].
Приведенные выше статистические данные характеризуют национальный состав руководящих органов УССР и общественных организаций. Аналогичная картина наблюдается на уровне низового аппарата, мелких советских и хозяйственных учреждений и организаций, различных кооперативов и финансовых отделов. Естественно, что такой удельный вес евреев в государственных, советских, хозяйственных организациях, сфере образования, партии и комсомоле не мог оставаться незамеченным и провоцировал возникновение антиеврейских и антисоветских настроений, влияя на рост национализма. Понимало сложность ситуации и большевистское руководство. Поэтому в какой-то мере борьба с проявлениями антисемитизма выходила за рамки борьбы с национальной рознью, превращаясь в борьбу с антигосударственными выступлениями.
Существовала еще одна причина распространения антисемитизма среди населения УССР. Речь идет о еврейской сельскохозяйственной колонизации и создании еврейских земледельческих поселений на юге Украины[383]. Ее проведение было продиктовано несколькими причинами. Во-первых, власти старались решить проблему «оздоровления экономического и культурного положения еврейской трудящейся массы» путем привлечения «еврейского трудящегося населения к производительному труду» – земледельческому и, особенно, промышленному[384] – и тем самым ликвидировать бедность и нищету значительной части населения местечек. Во-вторых, приостановить эмиграцию евреев, лишить еврейские националистические и сионистские организации благодатной почвы для их деятельности. В-третьих, приобщение еврейских масс к производительному труду служило ответом на рост антисемитизма. Первые попытки посадить евреев на землю и тем самым сделать из них «благонадежных» подданных империи и устранить ряд моментов, вызывающих их трения с крестьянством, относятся еще ко времени царствования императора Александра I. Но экономические трудности и отсутствие у переселенцев навыков к земледелию привели к упадку многих колоний. Правда, некоторым из них удалось окрепнуть и перенести нелегкую послереволюционную пору[385].
Поскольку значительная часть еврейского населения – рантье, арендаторы, лавочники, мелкие и средние предприниматели и члены их семей, согласно коммунистической доктрине, относились к категории эксплуататоров, политика наступления на частный сектор приводила к тому, что эти группы неизбежно должны были стать жертвой экономической политики Страны Советов. Как указывалось в докладной записке заместителя председателя ГПУ УССР К. М. Карлсона генеральному секретарю ЦК КП(б)У Л. М. Кагановичу от 15 августа 1925 г., «борьба в местечках и в небольших городках с мелкой буржуазией за обладание рынком, за непосредственную связь с крестьянством в целях удовлетворения его продуктами нашей крупной и мелкой промышленности – есть в общем и целом борьба с еврейскими массами, олицетворяющими целиком почти эту мелкую буржуазию»[386]. Иными словами, борьба за крестьянство, за установление прочной, без посредников, смычки города и деревни наталкивалась на национальный вопрос, на этот раз еврейский. Борьба с еврейской мелкой буржуазией стала еще одной причиной, по которой советская власть решила занять евреев, особенно молодежь, производительным трудом – крестьянским и промышленным – и с помощью этого ликвидировать и его бедность, и национальные предрассудки[387].
Однако это важное государственное начинание вызвало неоднозначную реакцию со стороны местного населения. Ее лейтмотивом стало представление, что якобы евреи «занимают украинскую землю». Сводки ГПУ тех лет пестрят подобными высказываниями. Недовольство состояло в том, что евреям давали земли на Кавказе, в Крыму, на Херсонщине и Екатеринославщине, а переселенцев-украинцев направляли в отдаленные регионы страны – в Сибирь, на Дальний Восток. Подобные настроения быстро охватили не только те округа, в которых отводили земли под колонизацию, но и те, откуда шли потоки переселенцев[388]. Проникали они и в города.
Помимо самого факта передачи земли, зависть крестьян вызывал уровень материального обеспечения переселенцев всем необходимым и оказываемая им поддержка: более крупные земельные наделы и размеры предоставляемых кредитов[389]. Справедливости ради надо отметить, что более выгодное положение, в котором находились переселенцы-евреи по сравнению с переселенцами других национальностей или местным населением, возникало в основном не за счет государственных средств, а за счет финансировавших переселение заграничных организаций, занимавшихся поддержкой еврейской диаспоры в мире (Общества ремесленного и земледельческого труда, Джойнта, Еврейского колонизационного общества и др.)[390]. Иногда поселенцы сами подливали масла в огонь, хвастаясь, что «государство им больше помогает, чем украинцам»[391].
Все это порождало «антагонизм между крестьянами и еврейскими коллективами», часто принимавший обостренный характер, а иногда даже «характер активных враждебных выступлений против евреев». На почве борьбы за землю между переселенцами и местным населением происходили открытые столкновения: драки, поджоги, потравы посевов. Надо отметить, что под влиянием колонизации усиление антиеврейских настроений стало отмечаться не только у славянского населения, но и у представителей других народов, например у немцев[392]. Власти республики были встревожены обстановкой, сложившейся вокруг еврейских поселений. Изучение ситуации было взято под контроль председателем ГПУ УССР В. А. Балицким[393]. После всестороннего анализа жизни колонистов и жалоб их соседей стало ясно, что в основе антисемитизма лежали «экономические взаимоотношения украинско-русского населения и переселенцев», то есть все тот же социально-экономический фактор. В основном это была борьба за землю: за аренду земель из государственного фонда, за величину надела. Рост антиеврейских настроений происходил также из-за отсутствия у переселенцев навыков сельскохозяйственного труда[394]. Собственно, такие инциденты часто случались и между «своими». Но в данном случае конфликт по мере углубления приобретал национальную окраску.
Кроме этого, а также зависти к обеспеченности евреев всем необходимым, страсти разжигал и недостаточный контроль за социальным составом переселяющихся и за жизнью колонистов[395]. В ходе расследований стали известны случаи, когда переселенцы-евреи сдавали полученную землю в аренду местным крестьянам, а сами жили за счет получаемой ренты. Нередко колонисты возвращались к прежним занятиям – торговле, ростовщичеству, а то и вовсе уезжали в большие города[396]. Некоторые становились колонистами ради получения нужной справки о трудовом характере деятельности ее владельца. Эти негативные явления накладывались на борьбу за землю и вызывали резкое недовольство крестьянства, начавшего поговаривать о «новых помещиках»[397].
Итак, в 1920-х гг. на Украине были распространены антиеврейские настроения, в той или иной степени присущие всем социальным слоям и национальным группам. Этнический и религиозный моменты при этом, конечно, имели значение. Именно они бросались в глаза, порой заслоняя настоящие причины явления. Однако это было только внешней, видимой оболочкой, под которой просматривались истинные социально-экономические причины. Их главной составляющей была резко изменившаяся за годы революции и Гражданской войны роль, которую стало играть еврейское население в общественно-политической жизни страны. Тяжелые условия жизни, налоговый пресс плюс особенности социально-экономической политики нередко вызывали у людей ассоциации между неустроенной жизнью и изменениями в национальном составе советского политического и хозяйственного руководства, интеллигенции. Это могло повлечь за собой отчуждение между властью и народом, способствовать росту националистических настроений, а в случае вполне вероятной войны негативным образом отразиться на боевом духе армии и тыла.
Но при всем том было бы некорректно и преувеличивать распространение антисемитизма в советском обществе и ту опасность, которая, согласно советской пропаганде, исходила от него советскому строю. В подавляющем большинстве случаев он носил глухой характер, приобретая резкие формы лишь в борьбе за землю. По мере улучшения экономического положения в стране, укрепления власти, по мере того как идея строительства новой жизни завоевывала сердца людей, а во властные структуры, интеллигенцию увеличивался приток украинцев, русских, представителей других национальностей, по мере ассимиляции евреев и стирания имущественных, социальных, национальных, религиозных различий между народами, сужалась и почва, питающая антисемитизм.
Теперь следует перейти к другим аспектам преломления национального вопроса в народном сознании.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.