8. «Сосут кровь из бедняков»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

8. «Сосут кровь из бедняков»

Но что мог знать простой мельник об этом переплетении политических, социальных и экономических противоречий? Какой образ принимало в его глазах это столкновение могучих сил, которое незримо определяло его существование? Образ, конечно, получался примитивный и упрощенный, но весьма отчетливый. В мире существует много степеней «важности»: есть папа, есть кардиналы, епископы, есть священник в Монтереале; есть император, короли, князья. Но помимо этих иерархических градаций имеется еще одно фундаментальное противопоставление: «бедняков» и «тех, кто на верху», и Меноккио знает, что он принадлежит к числу бедняков. Отчетливо дихотомическая классовая структура, типичная для крестьянского сознания37. Однако в высказываниях Меноккио можно усмотреть и признаки более дифференцированного отношения к власть предержащим. Яростное ниспровержение высших церковных властей — «и еще я думаю про наши порядки, что у нас папа и кардиналы и епископы такие богатые и сильные, что церковь и попы все захватили и сосут кровь из бедняков», — сочетается со значительно более умеренной критикой политической власти. «Я думаю, что венецианские синьоры потворствуют в этом городе ворам: когда пойдешь за покупкой и приценишься, тебе говорят — дукат, хотя цена этому грош». В этих словах чувствуется реакция крестьянина, соприкоснувшегося с чуждой ему реальностью города: между Монтереале или Авиано и таким крупным городом, как Венеция, пролегла целая пропасть. И при этом если папа, кардиналы и епископы прямо обвиняются в том, что «сосут кровь из бедняков», то о «венецианских синьорах» говорится всего лишь, что они «потворствуют в этом городе ворам». Это различие в тоне объясняется чем угодно, только не осторожностью: когда Меноккио произносил эти слова, перед ним восседали не только Аквилейский инквизитор со своим викарием, но и подеста Портогруаро. В глазах Меноккио главным символом угнетения была церковь. Спрашивается, почему?

Объяснение предложил он сам: «церковь и попы все захватили и сосут кровь из бедняков; если берешь в аренду клочок земли, то земля эта — церкви или епископа или кардинала». Как уже говорилось, мы не можем быть уверены, что он имел в виду свои личные обстоятельства. Из кадастра 1596 года, т.е. составленного через двенадцать лет после этих утверждений38, следует, что один из участков, предположительно арендуемых Меноккио, граничил с землями, которые один из местных синьоров, Орацио ди Монтереале, отдавал в аренду серу Джакомо Марньано. Тот же кадастр, однако, указывает на наличие различных земельных участков, находившихся в собственности местных и близлежащих церквей и также отдаваемых в аренду: восемь участков принадлежали церкви Санта Мария, один — церкви Сан Рокко (и та, и другая — монтереальские), один — церкви Санта Мария в Порденоне. И Монтереале, конечно, не был исключением: в конце XVI века во Фриули, как и на прочей венецианской территории, у церкви сохранялись значительные владения39. Там, где они уменьшались количественно, они улучшались и укреплялись качественно. Утверждения Меноккио представляются более чем обоснованными, даже если ему на личном опыте не пришлось сталкиваться с церковной собственностью и жесткими условиями ее аренды (на церковные владения никогда не распространялась политика сдерживания арендных платежей, проводившаяся венецианскими властями). Достаточно было взглянуть вокруг.

И все же какова бы ни была доля церковных владений в Монтереале и окрестностях, этим может объясняться только ожесточенность обвинений Меноккио, но не их обобщенность. Папа, кардиналы и епископы «сосут кровь из бедняков», но, спрашивается, с какой целью и по какому праву? Папа «такой же человек, как мы», за тем исключением, что у него больше власти (он «может приказывать») и, следовательно, он «более важный». Между мирянами и духовенством нет никакой разницы: таинство священства — это «барышничество». Как, впрочем, и все прочие таинства и установления церкви: все это «барышничество», «фальшь», нужные затем, чтобы потуже набить кошельки. Этой колоссальной постройке, скрепленной кровью и потом бедняков, Меноккио противопоставляет иную религию, для которой все равны, ибо дух божий веет, где хочет.

Толчком к осознанию своих прав для Меноккио послужили, следовательно, его размышления о религии. Любой мельник может проповедовать истины веры папе, королю, князю, потому что имеет в себе тот дух, который Господь даровал всем. По той же причине он смеет прямо говорить «о дурных делах тех, кто наверху». К решительному ниспровержению существующих социальных иерархий Меноккио увлекал не только протест против эксплуатации, но и собственно религиозная идеология, утверждавшая присутствие в каждом человеке некоего «духа», которого Меноккио называл то «божьим», то «святым».