Этническая история Ямато

Этническая история Ямато

Этническая история Японии, вступая в «полуисторический» или предписьменный период, тем не менее скрывает в себе много неясного даже по основной проблеме: наличия или отсутствия новых миграций. Согласно наиболее широко распространенному мнению, предложенному японскими учеными, изложенному и развитому в работах С.А.Арутюнова [Арутюнов, 1961, с. 155–173], М. Г. Левина [Левин, 1971, с. 186 и сл.], дело происходило таким образом.

Культура раннего железного века, курганная и культура Ямато развились на основе двух бронзовых культур без новых миграций — о них ничего не говорят уже существовавшие в то время китайские летописи. Утверждения некоторых ученых о связи пластинчатых лат, наездничества, соколиной охоты с культурой кочевников Центральной Азии сторонники этого мнения считают малоубедительными. Эти элементы, по их предположению, могли занести в Японию и китайцы, в частности беженцы из разгромленного царства У (280 г.)Лингвисты твердо выделяют в японском языке два пласта китайских заимствований — уский (III в.) иханьский (доVII в.) [Арутюнов, 1961, с. 155–173].Эти японские ученые возводят культуру Ямато к культуре бронзы в Кинай, но надо помнить, что в момент формирования культуры Ямато район Кинай был, в сущности, островком в море культуры с центром на Северном Кюсю (представленной, например, каменными ящиками). Знаменитые квадратно-круглые курганы Кинай возникли под влиянием Китая (квадратная пристройка напоминает китайскую алтарную насыпь), но все же из более ранних, архаичных круглых курганов Северного Кюсю. Даже почитатели глиняных цилиндров- кругляков по основанию курганов (ханива), по-видимому, унаследовали идею кюсюских циклопических каменных оград вокруг холмов (когоиси), служивших объектом поклонения. Знаменитая впоследствии триада — меч, яшма, зеркало — еще в I в. до н. э. почиталась на Северном Кюсю.

В общетеоретическом плане в японской этнографии замечается крен в сторону автохтонности в результате боязни вульгарного миграционизма. Этот крен сказывается и в прямолинейном выведении культуры Ямато из недр культуры яёи. Между культурой «бронзы в Кинай и культурой Ямато существует несомненная преемственность. Она проявляется в тождественности керамики, медных наконечников стрел, бронзовых сельскохозяйственных орудий, типа жилища, бытовой утвари. В этом смысле верно мнение, что культура бронзы в Кинай легла в основу общеяпонской культуры. Но неверно, что распространение культуры Кинай происходило путем завоеваний, проходивших из этого центра на окраины, — в таком случае мы всюду находили бы там дотаку, оставленные завоевателями. Этого не случилось, и в 674 г. находка этого предмета привела современников в недоумение. Более того, этот факт как раз говорит о завоевании области Кинай пришельцами с Северного Кюсю и о последующей гибели, уходе в клады дотаку. Бурный расцвет грандиозных памятников Ямато обязан своим происхождением завоевателям, имевшим возможность сгонять население на возведение огромных курганов и камер.

В результате завоевания Кинай выходцами с Кюсю сложилась синтетическая культура Ямато, основа которой была местной. Религия и быт знати занесены сюда с Кюсю. Эта культура Ямато распространилась по всей Японии уже из области Кинай [Kinoshi- ta, 1971]. Население Ямато в этническом отношении можно считать японцами, основываясь на параллелях между обычаями и этнографическими чертами средневековых японцев.

События, связанные с победой выходцев Северного Кюсю над жителями Кинай, нашли отражение в мифах, зафиксированных в «Кодзики». Имя правительницы Ематай Химико может быть расшифровано либо как «княжна» (химэко), либо как «жрица солнца» (хи-мико), слово «ва» — как часть выражения «вага куни» — («наша страна»). Миф о споре божеств Аматэрасу и Сусаноо может рассматриваться как косвенное свидетельство о победе северо- кюсюских сил над кинайскими. В одном из вариантов этого мифа в результате борьбы Аматэрасу производит женские божества из своего меча, а Сусаноо — мужские из своего ожерелья. Божества, порожденные Аматэрасу, почитались на Кюсю, а божесчва, рожденные Сусаноо, — в Центральной Японии [ср. Kojiki, I, 15–17].

Миф положительно оценивает Аматэрасу, связанную с Кюсю (и с мечом), и отрицательно — Сусаноо, отождествляемого с Восточной Японией, и утверждает победу Аматэрасу (Кюсю) над Сусаноо (Кинай). Дзимму, возглавивший восточный поход, по одной версии, считался правнуком Аматэрасу [Nihongi, I, 62]. Приготовление к походу, вероятный объезд вокруг Кюсю напоминают сбор сил союзников Ематай. Поход сопровождался уничтожением местной знати, кото. рая в основном была жреческого происхождения… На это указывают применяемый к ним титул «хофури» (жрец), расположение их ставки на вершине горы, где зарывали и дотаку.

В III в. на Кюсю существовала федерация племен, говоривших на японском языке, развивавших культуру бронзы, связанных с материком. Центр в Кинай, враждебный первому, был слабо связан с материком. В конце III в. федерация на Кюсю разгромила федерацию в Кинай, истребив жреческую знать. Кинай стал центром складывающегося японского государства. Историко-религиозная, мифологическая традиция средневековой Японии восходит по преимуществу к вадзин с Кюсю [Sakazume, 1963].

Существуют и другие изложения этой же позиции, варьирующие частности. Многие высказанные положения безусловно справедливы, как, например, замечание о тесной связи культуры Ямато с культурой яёи. Более проблематично возведение происхождения квадратно-круглых курганов Кинай к китайским, а ханива из Кинай— к когоиси с Кюсю. Трактовка мифов об Аматэрасу допускает иной вывод. Последовательность и направление завоеваний с Кюсю на Кинай, из Кинай — на всю Японию, включая и Кюсю, безоговорочно не подтверждаются объективными данными.

Поэтому в 50-х годах XX в. распространилась новая теория, иначе объясняющая сложившуюся ситуацию. Она попала в том «Япония», изданный ЮНЕСКО в 1964 г., и, следовательно, твердо заявила права на гражданство [Japan… 1964].

В своем полном, развернутом, авторском виде она изложена Эгами Намио, развита его сторонниками [Egami, 1964, 1963]. Доводы СВОДЯТСЯ к следующему. Курганный период можно разделить на два этапа с разными по облику- культурами. Ранний сложился где-то в Кинай на базе культуры яёи (конец III — конец V в.). На этом этапе господствовали круглые курганы, гробы из двух выдолбленных плах, вертикальная камера; инвентарь уже нес ритуальную, символическую нагрузку; во всем чувствовались традиции культуры яёи. Магическо-религиозная окраска сближает раннекурганиое общество с обществом вожэнь, описанным в «Вэй чжи». Оно закономерно развилось на месте из предшествующего.

На позднем этапе (конец V — конец VII в.) появились квадратно-круглые курганы в виде замочной скважины, каменные и деревянные гробы материкового типа, зарытые в землю, а за ними горизонтальные камеры и даже фрески. В погребальный инвентарь включаются: оружие, упряжь, каменные имитаций бытовых вещей, а затем и ханива. Погребальный инвентарь принимает характер заупокойного. Большинство оружия, упряжь, одежда и украшения, включая и опознаваемое на ханива, аналогично тому, которое связывают с хусцами из Центральной и Восточной Азии, появившимися в III–V вв. за Китайской стеной. Культура хусцев предстает перед нами уже китаизированной. Развитие упряжи, лука и стрел, пригодных для стрельбы с коня, одежды и лат, удобных для наездника, приобретает практический, военный уклон. На ханива, изображающих воинов, можно опознать цилиндрический рукав куртки, расширяющийся кверху; широкие мешковидные шаровары, перехваченные кожаным поясом с застежкой; с пояса свисают цепочки. Этот обычный наряд наездника дополнен высокими кожаными — сапогами. Доспехи короткие, по пояс, из мелких пластин с отверстиями. Рукоятка меча украшена изображением головы феникса или дракона. На стрелах есть приспособление для того, чтобы в полете раздавался свист. В III–V вв. такая китаизированная культура процветала в Северном Китае у сяньби и хунну, у когурё и пуё.

Различие в образе жизни, погребениях, в представлениях о будущей жизни наблюдается на стадиях ранней и поздней курганной культуры, но оно не ощущалось на стадии яёи. Магические, жреческие черты мирного земледельческого общества юго-восточного происхождения, присущие яёи и ранней курганной культуре, слабеют, а военные признаки наезднического аристократического коллектива североазиатского корня растут на поздней стадии курганной культуры. Это говорит о резком, скачкообразном переходе от ранней курганной культуры к поздней. Разумеется, кроме притока новой культуры из-за моря этот переход был обусловлен и важными внутренними причинами. Подобное различие в археологических комплексах наблюдается и на памятниках Кореи, Маньчжурии, Северного Китая, Центральной Азии, даже Южной России и Венгрии в III–V вв. В этих районах действовали воинственные кочевники центральноазиатского происхождения, чья культура напоминает культуру поздних курганов Японии.

В обозначение японских (кабанэ) и корейских (кольпхун) клановых званий входит один и тот же знак, означающий «кость» (яп. бонэ). Среди монгольских племен слово «бонэ» определяет патриархальный клан. Японское «удзи», или «уди» (патриархальный клан), обнаруживается в корейском в форме «ул»; уру-г (родичи) — в монгольском, ури (потомки) — в бурятском, уру (родственники) — в тюркском, ур (сыновья) — в тунгусском. Эти лингвистические сближения в недрах алтайских языков, несомненно, подтверждают родство указанных народностей.

В японских мифах выделяются две категории божеств: небесные (Аматэрасу) и земные, или местные, причем небесные пришли извне и стали властителями над местными. Возможно, это разделение отражает какую-то реальность в недавнем прошлом страны. Верховное божество называлось Такамимусуби, т. е. «Высокая троица». Центральное место в системе мифов занял миф о завоевании божественным внуком Ниниги «Срединной страны» (Японии) и о пожаловании ему трех священных регалий. Таким образом, миф обосновывает права клана тэнно на Японию. Очень похоже объясняет корейский миф о Танкуне условия основания древнекорейского Чосон. Сходство наблюдается и в деталях: упомянуты «три небесных знака», сошествие духа на дерево на горе; другое имя Такамимусуби — Такаги — как раз и означает «высокое дерево», японская вершина Кусифуру подозрительно похожа на корейскую Куси. Оба мифа, вероятно, одного происхождения [Kojiki, I, 38, 39]. Миф о пришествии в Идзумо по требованию местных богов является одним из таких примеров, а восточный поход «царя» Дзимму-другим. Согласно одной из версий, предок Дзимму по воле Аматэрасу спустился на гору в Кюсю, чтобы управлять страной, но аналогичное предание существует и в Южной Корее — в шести владениях кара. Основываясь на этом, некоторые ученые раскрывают японский миф о «сошествии тэнсон» — «небесного внука» Аматэрасу — с приближенными (народа тэнсон) как переселение на острова во II–III вв. выходцев из корейского образования Кара [Ким Сокхён, 1965].

В ходе восточного похода Дзимму сталкивается с местным божеством Утохико, который перевозит героя в новое царство через реку на черепахе. Аналогичная сцена есть в мифах у когурё и у пэкче. Дзимму носил титул «первого правителя страны», но аналогичным титулом обладал и «царь» Судзин, собственное имя (или второй титул) которого звучало как «принц Мима» (может быть, Мимана?). Возможно, Судзин (первая половина IV в.) и был в действительности первым царем Японии (см. [Kojiki, I, 63–68]).

В китайских летописях есть сообщение о пяти государях Японии, которые просили у китайского двора подтвердить их титулы государей Японии и Южной Кореи, ссылаясь на положение, существовавшее в эпоху трех хан в Корее. Но из истории мы знаем о двух объединителях хан — о царе Цинь (III в.) и о выходце из дома царя Фуюй (первая половина IV в.). Смещенный царь Цинь ушел из Махан до 280 г. н. э. и поселился в Пёнхан (Мимана). Возможно, последний царь Цинь и есть Судзин, н тогда понятны его претензии.

Другой китайский источник отличает Японию (Эрбянь) от Ва, говоря, что Япония первоначально была маленькой страной, но потом заняла земли Ва. Правда, эти сведения поздние (VII в.), но они предшествуют составлению официозных «Нихонги». И в то время как последняя отстаивает местное происхождение царской династии, первые указывали на ее иноземные корни.

В «Нихонги» содержится любопытное сообщение об охоте на оленей, в которой в 611 г. участвовала царица [Nihongi, XXII, 24]. Охотились в охотничьих угодьях в определенное время на оленей ради рогов-пантов, обладавших целебными свойствами. Она неоднократно упоминается в «Манъёсю» [Sugiyama, 1971]. Но кроме этой практической цели существовал еще и аспект ритуальный, уходящий корнями в идеологию северных кочевников, которые через Китай и Корею добрались до архипелага. В «Самкук саги» описывается весенняя охота на оленей на холмах Лолана. Король со свитой убили оленей и кабанов и принесли их в жертву богам неба, гор и рек. Среди петроглифов Северной Азии можно встретить изображение оленя, а «олень — золотые рога» стал символом солнца, бессмертия, вечного счастья. Большие рога благородного оленя — это панты, содержащие тоническое средство, которое всегда отождествлялось с бессмертием и счастьем. Такое же значение, по-видимому, имели золотые короны — Силлы и бронзовая корона из кургана Фунаяма у Эда на Кюсю с украшениями в виде рогов.

Гипотеза о воинственных кочевниках из Азии, ставших господами над «мирным и религиозным» народом, покоится, как утверждают сторонники этой концепции, на дуалистическом характере древнеяпонской мифологии, религии, общественной структуры, обычаев.

Итак, по мысли Эгами Намио, процесс образования японского народа, безусловно, происходил уже в период яёи, когда разведение риса стало основой японского хозяйства, и до нашей эры; уже тогда появился японский язык. Формирование японской народности в экономическом отношении обязано тому обстоятельству, что аборигены Центрального и Южного Китая занесли в Японию культуру поливного риса. Сам народ открыл культурное общение между Японией, с одной стороны, и Маньчжурией и Северным Китаем — с другой (через Корею). Культура металла маньчжурского и корейского происхождения была занесена в Японию, а кровь их носителей смещалась с кровью населения Западной Японии. По Эгами, по археологическим, этнографическим и историческим данным происхождение японского народа и государства предстает в следующем свете. Режим в Ямато был создан наездниками Восточной Маньчжурии одинакового происхождения с пуё и когурё. Эти наездники первоначально двигались на юг со своей родины и завоевали Южную Корею. После краха их завоевания им пришлось затвориться в Мимана, откуда они двинулись на Северное Кюсю примерно в первой половине IV в., в правление Мимаки-ири хико (Судзина). В конце IV или в начале V в. при Одзине они настолько усилились, что смогли вернуть господство над Южной Кореей, перенести политический центр в Кинай, основать там режим Ямато и перейти к объединению страны.

Если отвлечься от сильного крена в сторону признания новой миграции творцом перечисленных событий, то сама характеристика этнической истории Японии этого времени находит подтверждение в трудах советских ученых. «Очевидно, ко времени сложения государства Ямато следует отнести формирование японской народности. В аспекте этнической истории это означало завершение в Центральной и Южной Японии процесса смешения различных по происхождению групп в единое этническое образование, начавшегося еще в последних веках до нашей эры» [Левин, 1971, с. 186].