Оценка реформ Тайка

Оценка реформ Тайка

В оценке реформ Тайка наблюдается заметный разнобой, который обусловлен различными, иногда противоположными взглядами на характер дотайковского и послетайковского общества, на движущие силы реформ и т. п. Старая японская, а вслед за ней и мировая историография очень высоко оценивали реформы, считая их подлинной революцией во всех сторонах жизни древней Японии, открывшей эру существования единой японской империи [Сакамото, 1949, с. 1—29]. Сейчас господствует тенденция сводить суть реформ к политическим изменениям, а период реформ растворять в веках.

Дворцовый переворот 645 г. и последующие реформы Тайка, пишет Дж. Холл, обычно считаются важным поворотным пунктом в истории Японии, водоразделом между гегемонией Ямато, основанной на семейной организации, и новым централизованным государством по типу китайского. Но, в сущности, термин «реформы» введен, чтобы обозначить серию новшеств, которые вошли в жизнь куда более случайно и менее драматично на протяжении нескольких веков. Хотя переворот 645 г. изменил соотношение политических сил при дворе Ямато и обеспечил реализацию политики реформ, он ни в коей степени не означал начала радикальных социальных и политических нововведений. Он даже не являлся истоком таких реформ в будущем или залогом их осуществления. Это в особенности справедливо для отдельных регионов, таких, как Киби, где стимул для культурных и организационных перемен отнюдь не действовал автоматически под влиянием перемен при дворе Ямато [Hall, 1966, с. 45].

Сторонники этой концепции для ее подтверждения приводят факты и соображения, сами по себе небезынтересные для понимания сущности реформаторской деятельности в Японии в середине VII в. и ее результатов.

Разумеется, реформы Тайка не являлись непосредственным результатом китайского влияния на Ямато. Даже в окончательном виде (в кодексе Тайхорё) реформы содержали отличия и новшества по сравнению с китайской моделью, заботливо и со знанием дела разработанные и введенные в стране. Главной целью реформ было укрепление центральной власти и упорядочение управления.

Объявление о создании столицы с чиновничеством, рационализация местного управления, налогообложения, военного дела оказались целенаправленными и принесли первоначальный успех. В той мере, в какой частные интересы не подвергались опасности, это были усовершенствования, которые вдохновляли в Японии многих. Но главный вопрос заключался в том, как реформа затрагивала частные интересы отдельных общественных групп и целых регионов в Японии.

Неудачи Ямато на Корейском полуострове, поражение от войск Силлы и Тан рождали на островах чувство бессилия, если не боязнь вторжения. Но заставило ли это вождей кланов поступиться своими правами в пользу императора? Многочисленные заверения в лояльности как бы сглаживали процесс национализации земель, перераспределения рангов и постов. Но была ли это только национализация? Если не считать сильные кланы в Центральной Японии, утратившие свое влияние не столько в ходе реформ, сколько в ходе политической борьбы, то от реформ Тайка, казалось, по-страдали власть и богатство кланов в целом. Но почему же кланы не отстаивали своих прав любыми средствами? Дело не столько в непреоборимом авторитете императорской власти, сколько в том, что кланы, вероятно, теряли значительно меньше в своих личных доходах и политическом влиянии, чем это кажется на первый взгляд. Похоже, многие их традиционные привилегии настолько превратились в номинальные, что они рассчитывали не прогадать при перераспределении прав.

Хотя правители Ямато еще в начале VI в. искали средств сломить иерархию, сами вожди кланов тоже. ощущали необходимость нового подхода к религии, управлению, земле. На деле реформа Тайка не лишала кланы всех привилегий и богатства, а поставила между ними государственные институты. В результате сложилась очень эффективная комбинация традиционных и новых средств господства и подчинения.

Новые законы не отрицали частной собственности, но они исключили из ее сферы рисовые поля. На них государство распространяло не только суверенитет, но и право собственности. Но пострадали ли доходы кланов при этом? Нет никаких указаний на упадок доходов кланов после реформ. Новая система предусматривала выполнение повинностей в зависимости от ранга и должности служащего лица. То, что раньше поступало с земель и от работников для клана, теперь выдавалось им от императора в виде бенефиций. А поскольку новое государство провозгласило приверженность к закону и порядку, новая налоговая система могла оказать более надежную поддержку привилегированному сословию, чем старая. Это тем более справедливо, что административную систему не сделали конкурсной. Результатом стала уверенность знати и аристократии в экономической поддержке государства. Реформы Тайка предполагали перераспределение власти внутри правящего слоя. Именно по этому пункту и шла борьба, и она коснулась провинций [Hall, 1966, с. 60–63] ^[58].

В свою очередь, Г. Б. Сансом правильно замечает, что, с точки зрения реформаторов, проблема состояла в том, как заставить местную знать поступиться своей независимостью и признать себя слугами императора и временными владельцами их собственности. Китайская литература помогала сформулировать идею вроде той, что «суверен не может допустить двух правительств, а подданный не может служить двум господам». Но надо было убедить частных земельных собственников, что они и при новом режиме не утратят своего привилегированного положения. Проблема упиралась в землю и в земледельцев, а реформаторы не обладали достаточной мощью, чтобы подавить кланы силой.

Сразу же по воцарении Котоку глав кланов собрали при дворе и объявили доктрину монарха, точнее — реформаторов. Эти мероприятия в случае успеха могли принять революционный характер, поскольку вели к концентрации административной и фискальной власти в руках центрального правительства. Но в земледельческой стране положение знати всецело определялось землей. И чтобы избежать всеобщей оппозиции глав кланов, правительство должно было пойти на компромисс. Поэтому на вновь созданные посты в провинциях назначали преимущественно местную знать, и раньше исполнявшую сходные обязанности, дав ей соответствующие ранг и жалованье, которые в целом возмещали утраченные звания и непосредственные доходы. Это явилось одной из причин того, что первый этап реформ прошел сравнительно спокойно. Более того, новые посты и звания повышали престиж их обладателей — теперь они превращались в носителей части высшего авторитета императорской власти. Гарантированный и постоянный характер жалованья гораздо надежнее обеспечивал стабильность материального положения служащих; само правительство брало на себя неблагодарную и трудную задачу Собирания налогов и податей. Идея реформ оказалась не лишенной привлекательности и для низших слоев населения. Земледельцы освобождались от притязаний местной знати, должны были получить наделы по числу едоков, что обеспечивало существование хозяйства, и — в теории, во всяком случае, — должны были платить лишь строго определенные налоги и нести повинности, размер которых не зависел от произвола местных властей [Sansom, 1958, с. 56–58]. Таковы наиболее серьезные оценки реформ Тайка учеными Западной Европы и США.

Последние японские издания типа университетских учебников, курсов лекций видят историческое значение реформ Тайка в том, что это был первый практический шаг по пути утверждения централизованного правления в стране, разработанного на примере аналогичной китайской системы. Суть реформ, политической по характеру, и заключалась в модернизации механизма власти господствующего слоя, в результате чего Япония встала в один ряд с другими государствами Дальнего Востока. Для оценки же ее как социальной революции, считают авторы подобных работ, еще надо разрешить такие неясные пока вопросы, как, например: каким силам требовалась система централизованного господства и какое развитие избрала такая система в будущем [Нюмон…, 1968, с. 56; Иванами…, 1960, т. 2, с. 220–228]?

Для нас эти вопросы не такие уж «неясные». Основную силу переворота составили зависимые и общинники, находившиеся на грани закабаления. Однако реформа, внешне нацеленная против клановой знати, была проведена наиболее дальновидными представителями той же знати и царского дома в интересах эксплуататорского класса в целом и, следовательно, в конечном счете в интересах той же клановой знати. В этом и заключается реформистский, не революционный характер новшеств. Эти новшества коснулись, в сущности, всех тех сторон жизни общества, которые в те времена считались значимыми с точки зрения общества, но коснулись по-разному: в одних сферах больше, в других — меньше. И тем не менее неверно сводить значение реформ Тайка к одному лишь политическому обновлению. Просто мероприятия в этой сфере оказались более наглядными. Если можно спорить о том, насколько реформы затронули богатство и авторитет старой знати, то бесспорно, что после реформы они уже покоились на другой основе. Это, может быть, не всегда важно для их обладателей, но важно для историка. Впрочем, и сами кланы не оказались безразличными к нововведениям. Основные мероприятия периода Тайка прочно проведены лишь после окончания смуты года дзинсин (672 г.): широкое освобождение зависимых, введение надельной системы по всей стране после принятия кодекса Киёмихарарё, назначение на должности губернаторов провинций по всей Японии на рубеже VIII в.

Разумеется, реформы не всегда были последовательными, даже таили в себе противоречия (признание привилегированного положения кланов и отстаивание монопольного статуса чиновничества в сфере управления, сосуществование казенных уравнительных наделов и привилегированных получастновладельческих земель). Однако в итоге они привели к появлению кодекса Тайхорё (702 г.) и к созданию на его основе так называемого «правового государства» («рицурё кокка»).

Провозглашение государственной собственности на землю, освобождение прежних категорий зависимых, введение надельной системы (хандэн) для сельского населения и бенифиций — для служилых (дзикифу), распространение на них государственного троякого налога, создание центрального и местного аппарата управления, служилого чиновничества и государственных вооруженных сил как единственных проводников воли суверена в стране, получившей новое административно-территориальное деление, — все это свидетельствует о сложении раннефеодального единого государства (см. [ «Всемирная история», 1957, с. 54; Эйдус, 1968, с. 15]).