1. Единая власть

1. Единая власть

Жизнь сотворила к августу на территории России 19 автономных правительств. Были правительства с территорией, были правительства без неё; были правительства областного типа, были правительства национальные. Разного калибра были эти подчас эфемерные образования с различными по объёму правительственными функциями. На так называемом Восточном фронте, конечно, только Самарское и Сибирское правительства представляли собой конкурирующие силы, которые так или иначе могли претендовать на всероссийское значение.

Комуч так и ставил свои задачи. Под знаменем возродившегося Учредительного Собрания должно произойти объединение России. Пока же носителем идеи верховной власти является Самарское правительство. Поэтому всякого рода организации с оттенком правительственной власти, возникшие на освобождённой от большевиков территории, эсеровская власть считала как бы «юридически незаконными» [Майский. С. 189].

Сибирское правительство «формально ставило себе только областные задачи, выдвигая лозунг: через Сибирь к возрождению России. В действительности и оно претендовало на всероссийское значение и не очень-то склонно было уступать свою миссию. При установившейся в некоторых кругах социалистической демократии презумции, согласно которой Сибирь с самого начала делалась «осиным гнездом реакции», а Самара воплощением народовластия, было чрезвычайно трудно провести нити соглашения между обоими создавшимися центрами. Соц.-рев. Колосов, в начале революции настроенный «весьма умеренно и государственно»[429], в июне 1918 г. выехал из Петербурга в Сибирь со специальной целью, по его собственным словам, для борьбы с грядущей реакцией [«Былое». XXI, с. 262]. Ввиду непрочности советской власти и неорганизованности демократии он прозорливо предусматривал эту реакцию ещё в мае в статье, напечатанной в эсеровском официозе «Дело Народа». Призрак контрреволюции, болезненная боязнь её, таким образом, надевали повязку на глаза даже «весьма умеренных и государственно настроенных» членов партии. Она лишала их возможности объективно оценивать существовавшее положение. Предвзятость точек зрения заставляла их жить фикциями и гоняться за миражом.

Люди более реалистические, и прежде всего та военная среда, которая с оружием в руках устанавливала первенство в междоусобной борьбе, несколько по-иному подходили к политическим вопросам. Для них объединение фронтов, единое командование, конкретно возможное только при единой политической власти, становилось sine qua non самого успеха противобольшевицкой акции. Я уже приводил беседу Болдырева с Каппелем, в которой Каппель «почти ультимативно» ставил вопрос о политическом объединении разрозненных общественных сил. «Армия и офицерство ждут Всероссийского правительства», — передаёт Утгоф мнение полковника Галкина, который требовал (по выражению Болдырева в «не особенно почтительной форме») в дни уже Уфимского Государственного Совещания от членов У.С. прекратить «болтовню» и реально помочь фронту [с. 34]. Те же члены Уфимского Совещания заслушивают «секретное» сообщение ат. Дутова о необходимости ускорить создание единого командования, а следовательно, и центральной власти, ибо на фронте плохо и «долго при нынешнем положении казаки не в состоянии будут тянуть» [с. 103][430]. У военных сознание это было сильно — ещё полк. Пишон в докладе о возможности интервенции отмечал необходимость в таком случае организовать «временное коалиционное правительство, приемлемое для союзников» [с. 55].

Вопрос об единой власти становился жизненным вопросом и для чехословаков, несмотря на склонность их руководящих политических кругов поддерживать по тактическим соображениям партийную демократию эсеров. В этом отношении они оказывали давление на несговорчивых политиков из Самары. В докладной записке, представленной в Уфимское Совещание, суммируя то, что не раз уже декламировалось в различных обращениях к русскому обществу, Отделение Чехосл. Над. Совета писало:

«Чехословацкое войско, выступая три месяца тому назад против большевицкого насилия, в первый момент должно было защищать свою свободу, но начиная со второго дня нашего наступления мы поставили себе задачу — не продолжать свой прерванный путь через Владивосток во Францию, а оказать содействие братскому русскому народу.

…Чехословацкое войско в надежде, что русское общество возьмётся за дело восстановления своей военной и государственной организации, решило принести посильную жертву во имя спасения братской России. К сожалению, дело восстановления не только политической, но и военной власти подвигается слишком медленно. Вместо того, что было бы более естественным, а именно, чтобы чехословацкая армия помогла русским войскам в деле освобождения их родины, до сих пор тяжесть военных действий неравной мерой падает на чехословацких солдат. Принцип создания Добровольческой армии ни в Сибири, ни на территории самарск. Ком. не дал удовлетворительных результатов. Частичная мобилизация была осуществлена только[431] на территории самарск. Ком. среди казаков и башкир, но результат этого призыва до сих пор мало только был использован на фронте…

Естественно, что при таких обстоятельствах чехословаки должны поставить себе вопрос… какие причины этого бессилия…

Вместо общегосударственного строительства мы являемся свидетелями какой-то таможенной войны между отдельными частями русского государства. Оттуда уже недалеко к незнанию или непризнанию единого русского государства.

При такой обстановке не может быть споров о том, что настоящее политическое положение властно требует немедленного создания центрального Всероссийского правительства, которое могло бы взять на себя задачи восстановления России»… [ «Хроника». Прил. 102].

Основной вопрос ставился ясно и определённо.

* * *

В августе на территории Комуча и Сибири появились представители тех политических организаций, которые объединились в Москве вокруг двух центров — «Союза Возрождения» и «Национального Центра». Они выработали свою платформу и единую тактику борьбы, в основе которой лежало создание единой центральной всероссийской власти. Я не буду касаться деятельности этого «Союза» и отошлю читателя к своей книге «Н. В. Чайковский в годы гражданской войны» [гл. III. «Союз Возрождения России — план создания всероссийской власти»].

Случилось так, что деятели «Нац. Центра» попали на Юг, а на Восток прибыли представители «С.В.», т.е. представители левых течений договорившихся сторон. Они не афишировали московского соглашения, устанавливавшего и форму организации власти, и даже её персональный состав. Деятели «С.В.» должны были в своих партийных организациях проводить выработанную линию и тем самым содействовать соглашениям различных политических кругов. «Союз Возрождения» был как бы полуконспирацией в партийной среде. Такая тактика объяснялась, очевидно, нежеланием раздражать местных людей, как бы навязывая им столичные решения. Было ли это правильно для успеха той агитации, которую надлежало вести членам «Союза Возр.»? С одной стороны, как «будто бы да: Кроль рассказывает, например, как раздражало партийных деятелей, типа Климушкина, упоминание о Москве: «Важно… не то, как смотрит Москва, ибо Правительство здесь, а не в Москве» [с. 60]. Но на весы надо положить и другое. Тактика умолчания сделала в конце концов позицию «С.В.» несколько спутанной и неясной не только для рядовой массы, но отчасти даже и в «сознании официальных представителей «Союза». Они действовали противоречиво, вразброд. Эта тактика помешала развитию «Союза» к тому моменту, когда ему надлежало уже выступить в роли организованной объединённой силы[432]. Во всей печати того времени, которую мне удалось просмотреть, я встретил едва ли не единственную заметку в газете «Сибирь» [№ 46], где, «по слухам», излагался план «представителей к.-д. и правых с,-р.», наметивших персональный состав будущей всероссийской власти[433]. Ни опровержений, ни пояснений на эту заметку не последовало. Думаю, что успех агитации лишь колебался тактикой умолчания. Довольно значителен и показателен был, например, тот факт, что члены «С.В.» не вошли в состав Комитета У.С. (как-то: А.А. Аргунов). Печать этого не отмечала. Впоследствии в газетах писалось, что кандидатура Н.Д. Авксентьева в Москве оказалась неприемлемой для «Нац. Ц.» и что Авксентьев будто бы обещал свою кандидатуру снять. Это не опровергалось и не разъяснялось.

* * *

Я заглянул немного вперёд при характеристике тех общественных сил, которые оказывали давление на несговорчивых представителей существовавших правительств. Официальная обстановка — обстановка недоверия и выжидания содействовала тому, что Челябинское Совещание назначенное на 1 августа, состоялось только в конце месяца. Отвечая Лебедеву, который убеждал Комуч «с этой дрянью», т.е. с Сибирским правительством, не вести «никаких переговоров» [VIII, с. 129], Вольский писал в известном нам письме из Самары 16 августа: «По вопросу о Совещании я также думаю, что не мешает его отложить но, видимо, оно всё же состоится числа 21-го. Жизнь действительно не ждала. По характеристике Утгофа, в августе было лишь два исхода: «или погибнуть в неравной борьбе двух губерний со всей Советской Россией или, создав Всер. пр., обеспечить себя из ресурсов Сибири и союзников» [с. 15]. И Самара вынуждена была, по словам Буревого[434], принять участие в Уфимском Совещании. Комуч рассчитывал, что к нему будут присоединяться освобождающиеся из-под большевицкой власти области. Это не осуществилось. Даже те области, которые были связаны с Комучем, постепенно эмансипировались от него; например, Оренбургский атаман Дутов, лавировавший на первых порах между Комучем и Сибирью, объявил свою территорию 12 августа «особой областью»:

«Войсковое правительство Оренбургского казачьего войска, — гласила декларация, — согласно постановлению всех казачьих кругов о конституции Государства Российского в виде федеративной республики, полагает своевременным и необходимым объявить территорию войска Оренбургского особой областью Государства Российского и впредь именовать её «Область войска Оренбургского»» [«Хроника». Прил. 98].

«Предварительное Государственное Совещание» в Челябинске под председательством Н.Д. Авксентьева происходило три дня (23–25 августа). Мы не имеем подробного отчёта Совещания; в сущности, это Совещание само по себе мало интересно. Довольно бесплодны были споры о праве тех или иных областных правительств участвовать на Совещании в Уфе (Самара возражала против Урала и отстаивала право национальных правительств; Сибирь держалась противоположной позиции), так как заранее было решено, что все вопросы будут решаться по соглашению. Но обстановка была напряжённая и в этом отношении показательная. Споры о мандатах «инородческих» правительств, по выражению Майского, приняли «вулканический характер». Против говорили В.Н. Пепеляев и Иванов-Ринов. Здесь Майский фиксирует такую сцену:

«…Уже послышались личные выпады, уже прозвучали крепкие слова. Председатель, желая ввести дебаты в парламентское русло, поднялся со своего места и, обращаясь к особенно волновавшемуся Пепеляеву, примирительно начал:

— Товарищ Пепеляев, ради Бога успокойтесь!

Пепеляев вскочил как ужаленный и во всё горло заорал:

— Я вам не товарищ, прошу не забываться!

Выпад Пепеляева подействовал на меня как удар хлыста. Я вскипел и, бросившись к кадетскому представителю, угрожающе закричал:

— Да, вы нам не товарищ! Прочь отсюда!..»

Сцена характерна для тех, кто хотел делать общее политическое дело. Но более существенным всё-таки был вопрос о месте Совещания. Комуч намечал Самару. Официальным мотивом выставлялась большая близости Самары к Москве — Совещание, созванное в Самаре, легче будет воспринято страной как всероссийское. «Фактически, — добавляет Майский, — Комитетом руководили несколько иные соображения. Комитет опасался усиления на Совещании правых элементов… В Самаре Совещание было бы в демократическом окружении» [с. 206]. Этот вопрос, как и все остальные, предварительно обсуждался в согласительной комиссии. Она большинством 10 голосов против 9 предложила местом будущего совещания оставить Челябинск. Чрезвычайно интересно, как тогда уже распределились голоса. За Челябинск: представители с.-д. «Единства»; «Союз Возрождения», партия нар. св[ободы]; сибирское войско; Оренбургское войск. прав.; пред. казачьего войска; Сибирское пр.; Уральское войсковое пр.; обл. Пр. Урала.

За Самару: соц.-дем.; Пр. Алаш-Орды, Туркестан; нац. упр. тюрко-татар; Прав. Башкирии; съезд зем. и гор.; эсеры; Комитет У.С.; нар. социалисты[435] [ «Хроника». Прил. 100].

Наметилось два определённых лагеря, которые по трафарету мемуаристов надлежало бы окрестить: лагерем «реакционным» и лагерем «демократическим». Не так это было в действительности…

На другой день делегация Комитета У.С. пошла на компромисс, вместо Самары была выдвинута Уфа. Компромисс этот был как бы «победой» Комуча — ему уступили, показав, что «правый лагерь» действительно хочет соглашения.