«Вечевому колоколу в Новгороде не быть!»
«Вечевому колоколу в Новгороде не быть!»
Договор на Коростыни юридически закрепил власть великого князя над Новгородом, но с сепаратистскими настроениями высшего новгородского боярства не покончил.
На первый взгляд многим участникам дела могло показаться, что приход великого князя с войском всей земли не выходил из ряда обычных демонстраций силы. Начиная с Симеона Гордого, князья приходили и уходили, а порядки возвращались в обычное русло. Московский князь и его суд были далеко, власть на месте — в руках бояр. Несомненно, что пролитовская сторона принимала в расчет и трудности Ивана Васильевича на юге, и содружество Казимира с ханом Большой Орды Ахматом.
На этот раз оппозицию великокняжеской власти возглавил посадник степенный Василий Ананьин. Трудно сказать, насколько он лично «тянул» к Литве, но опирался он на Борецких и «пролитовскую сторону».
Троице-Сергиевская лавра. Духовская церковь. 1476 год.
Они всячески утесняли «житьих» и «молодших» людей, то есть те сословия, которые стояли за единовластие великого князя. Страсти постепенно накалялись, и дело кончилось побоищем, которое развязал и возглавил Василий Ананьин. Побили множество народа, пограбили дворы, словом, учинили погром сторонников Москвы.
В Москву побежали жалобщики. Псковский летописец прямо указывает, что «житьи» и «молодшие» люди призвали в Новгород великого князя. Для Ивана Васильевича это побоище стало новым предлогом для давления на Новгород.
22 октября 1475 года (заметим, что это было время окончательного подчинения Крыма Османской империи, а вместе с тем и время установления тесного сотрудничества Москвы с Менгли-Гиреем) Иван Васильевич выехал из Москвы в Новгород. В Вышнем Волочке великого князя встретил посол владыки Феофила с дарами, сюда же явились и первые жалобщики. Великий князь принимал челобитные от жалобщиков без гнева на них. А их собиралось все больше, они встречали князя чуть ли не на каждом погосте, отнюдь не стесняясь новгородских чиновников. Наконец в 90 верстах от Новгорода навстречу вышли посадник степенный Ананьин, а с ним и владыка Феофил.
21 ноября 1475 года Иван Васильевич вошел в Новгород. Был гневен, принимал жалобщиков, не «пожаловал» отобедать ни у владыки, ни у кого-либо другого. Вся эта медлительность была прекрасным спектаклем «государева гнева». «Потому что, — говорит летописец, — земля эта давно уже в своей воле жила, о великих князьях небрегла и не слушала их, и много зла было в ней: убийства, грабежи, домам разорение напрасное; кто кого мог, тот того и обижал».
23 ноября Иван Васильевич въехал в крепость, был встречен владыкой и духовенством, отстоял обедню у святой Софии, пожаловал владыку согласием отобедать у него. Еще два дня слушал жалобщиков, затем призвал владыку и посадников. То был его первый княжеский суд. Думается, что гнев и ярость владели Иваном Васильевичем немалые, но он всегда умел себя сдерживать и понимал, что малейший просчет принесет новых врагов, а строгость и справедливость оторвут от противной стороны на его сторону новых людей. Он заявил: «Ты, богомолец наш, и вы, посадники, объявите отчине нашей, Великому Новгороду, чтобы дали на обидчиков своих приставов, как я дал на них своих, потому что я хочу дело рассмотреть; и ты, богомолец мой, и вы, посадники, тогда у меня были; хочется мне обиженным управу дать».
Каждое слово здесь взвешено, за каждым оборотом глубокий политический смысл. Новгород всего лишь «отчина» великого князя, а не равноправная сторона. Но суд великий князь из уважения к Новгороду творит с его владыкой и посадниками. Их право пока не узурпировано.
26 ноября обидчики и обиженные предстали перед великим князем на Городище. Великий князь признал жалобы справедливыми. Посадник степенный Ананьин, а также посадник Иван Афанасьев с сыном, что звали Новгород за литовского короля, тут же были схвачены.
Вспомним, что шел 1475 год. Большая Орда и Казимир были как бы отсечены друг от друга Менгли-Гиреем. Имелась возможность проявить милость. Остальных виновных великий князь отдал на поруки архиепископу Феофилу.
Обиженные были удовлетворены, обидчикам дана возможность по достоинству оценить отеческую милость нового государя. Иван Васильевич ждал, что последует: какая реакция будет в городе и в боярской среде и среди «житьих» и «молодших» людей. «Житьи» и «молодшие» не волновались. Боярская верхушка во главе с владыкой Феофилом явилась через три дня с челобитьем, дабы великий князь освободил схваченных на поруки.
Корни измены еще не вырваны, не покончено и со старыми представлениями о новгородской вольности. Не во все сплетения заговора проник князь. Его беспокоила позиция архиепископа. Видимо, в этот раз Иван Васильевич не вполне ее оценил, а принял приход Феофила как вынужденную уступку новгородскому боярству. Тогда еще ничто не говорило, что и сам архиепископ тянул к Литве.
Князь проявил твердость: «Известно тебе, богомольцу нашему, — заявил Иван Васильевич, — и всему Новгороду, отчине нашей, сколько от этих бояр и прежде зла было, а нынче, что ни есть дурного в нашей отчине, все от них; так как же мне их за это дурное жаловать?»
Ананьин и Афанасьевы были тут же отправлены в Москву. Тогда Феофил с посадниками и с многими новгородцами просили о помиловании тех, кто был взят на поруки. На этот раз князь принял челобитье, этим явно поддержав авторитет архиепископа. После суда Иван Васильевич провел в Новгороде более месяца, всячески показывая свое расположение к новгородцам.
Княжеский суд пришелся по душе новгородцам. Но князь уехал в Москву, ожидать его вновь можно было только через несколько лет. Сумятица же в Новгороде не улеглась. Пролитовская сторона не оценила княжеской милости.
Не исключено, что Иван Васильевич не очень-то и надеялся, что его противники утихомирятся. Скорее всего он хотел, чтобы они были повергнуты руками самих же новгородцев. Так оно и вышло. В Москву потянулись жалобщики, чего раньше никогда не случалось и что стояло в прямом противоречии с новгородским понятием «старины».
В это время совершает свой очередной зигзаг политика Ивана Васильевича на юге. Выше упоминалось, что в 1476 году в Крыму на ханский престол сел сын хана Ахмата. Создавался неразрывный антимосковский фронт: хан Ахмат в Большой Орде, его сын Джанибек в Крыму, Казимир в Литве и Польше.
С приходом Джанибека в Крым Казимир решился активизировать свои происки в Новгороде. Иван Васильевич незамедлительно вступает в переговоры с Ахматом и спешит восстановить видимость былой зависимости Руси от ордынской власти. Он соглашается выплачивать ордынские «выходы», как прежде, и в 1476 году принимает из рук Ахмата ярлык на великое княжение.
Однако не только видимая покорность Ивана Васильевича побудила Ахмата на примирение с Русью. Воцарение в Крыму Джанибека вызвало раздражение в Османской империи. Надвигалась гроза из Константинополя, и Ахмат старался заручиться поддержкой Москвы, опасаясь двойного давления на Крым. Имея в виду обострение отношений Османской империи и Польско-Литовского королевства, хан Ахмат начал сворачивать контакты с Казимиром.
К 1478 году расстановка сил вполне определилась. Султан начал открытые военные действия против Джанибека в Крыму. Хану Ахмату было не до Москвы. Казимир лишился поддержки хана Ахмата и Джанибека. Образовалась брешь во враждебной Москве коалиции, наступил момент завершить дела с Новгородом.
Надо полагать, не без зова в марте 1 477 года в Москву явились послами из Новгорода Назар Подвойский и Захар, вечевой дьяк. В челобитье они назвали Ивана Васильевича «государем», чего никогда ранее ни в одном новгородском документе не было. Летописи не сообщают, чья это была инициатива, но по тому, как цепко ухватился великий кпязь за это слово, есть основания предположить, что слово «государь» в челобитную попало по его подсказке.
24 апреля в Новгород отправились московские послы с поручением спросить новгородцев: «Какого они хотят государства? Хотят ли, чтоб в Новгороде был один суд государя, чтобы тиуны его сидели по всем улицам, хотят ли двор Ярославов очистить для великого князя?» (Московский летописный свод.)
Тонкий политик, умеющий рассчитывать свои действия, Иван Васильевич, конечно, представлял себе, что после столь дерзкого запроса все враждебные Москве и его власти силы в Новгороде обнаружат себя.
Пролитовская сторона подняла мятеж. Опять побили много народу. Тех, кто ходил жалобщиками в Москву, изрубили топорами. Московских послов отправили назад с наказом великим князьям Ивану Васильевичу и его сыну: «Вам, своим господам, челом бьем, но государями вас не зовем; суд вашим наместникам на Городище по старине, а тиунам вашим у нас не быть, и двора Ярославова не даем; хотим с вами жить, как договорились в последний раз на Коростыни; кто же взялся без нашего ведома иначе сделать, тех казните, как сами знаете, и мы здесь будем их также казнить, кого поймаем; а вам, своим господам, челом бьем, чтобы держали нас в старине, по крестному целованию» (Московский летописный свод).
«Господам», но не «государям». Вызов сделан!
В Москву пришли и посадники, что держали сторону великого князя. Они поведали о новгородском мятеже. Дальше медлить было нельзя. Большая Орда была нейтрализована, без нее Казимир не мог вступиться за своих прозелитов, и Иван Васильевич объявил митрополиту, братьям и московским боярам: «Я не хотел у них государства, сами присылали, а теперь запираются, и на нас ложь положили».
Дано было повеление собираться полкам. Новгородцы поспешили прислать гонца с просьбой об «опасной грамоте». Иван Васильевич «опасной грамоты» не дал. 30 сентября послал в Новгород «складную грамоту» (грамоту об отмене прежних соглашений, «сложение» прежних обязательств). 9 октября выехал из Москвы, оставив город на сына. Опять, как в 1471 году, на Новгород со всех концов надвигались московские, тверские и татарские полки. На этот раз шли быстро и успели занять посады, Городище, монастыри, дабы новгородцы их не пожгли.
23 ноября в 30 верстах от Новгорода великого князя встретили Феофил и посадники. Архиепископ от имени Новгорода бил челом: «Господин государь князь великий Иван Васильевич всея Руси! Ты положил гнев свой на отчину свою, на Великий Новгород, меч твой и огонь ходят по Новгородской земле, кровь христианская льется, смилуйся над отчиной своею, меч уйми, огонь утоли, чтобы кровь христианская не лилась: господин государь, пожалуй!»
Столь смиренное обращение, казалось, выражало полную покорность. Но зачем тогда обращение в два слова «господин государь»? Это еще можно было как-то сгладить, но, начав с просьбы о милости, Феофил далее показал, что в Новгороде не оценили трезво происходящее, и закончил: «Да положил ты опалу на бояр новгородских и на Москву свел их в свой первый приезд: смилуйся, отпусти их в свою отчину в Новгород Великий» (Московский летописный свод).
Иван Васильевич не ответил послам. На переговоры выставил бояр. И здесь позиция Новгорода прояснилась. Послы предлагали князю ездить в Новгород каждые четыре года, велел бы суд судить своему наместнику и посаднику совместно, если те не управятся, управу чинить великому князю по приезде в Новгород, а в Москву на суд на вызывал бы. И чтобы княжеские наместники не вмешивались в суды владычьи и посадничьи.
Получив эти условия от новгородских послов, Иван Васильевич опять же ничего не ответил, а приказал подвинуть полки к городу. И как только город был взят в плотную осаду, призвал послов и заявил им: «Сами вы знаете, что посылали к нам Назара Подвойского и Захара вечевого дьяка и позвали нас великих князей себе государями; мы, великие князья, по вашей присылке и челобитью послали бояр спросить вас: „Какого нашего государства хотите?“ И вы заперлись, что послов с тем не посыловали, и говорили, что мы вас притесняем. Но, кроме того, что вы объявили нас лжецами, много и других ваших к нам неисправлений и нечести. Мы сперва поудержались, ожидая вашего обращения, посылались к вам с увещаниями; но вы не послушались и потому стали нам как чужие. Вы теперь поставили речь о боярах новгородских, на которых я положил опалу, просили, чтоб я их пожаловал, отпустил; но вы хорошо знаете, что на них бил мне челом весь Великий Новгород, как на грабителей, проливавших кровь христианскую. Я, обыскавши владыкою, посадниками и всем Новгородом, нашел, что много зла делается от них нашей отчине, и хотел их казнить; но ты же, владыка, и вы, наша отчина, просили меня за них, и я их помиловал, казнить не велел, а теперь вы о тех же виноватых речь вставляете, чего вам делать не годилось, и после того как нам вас жаловать? Князь великий вам говорит: „Захочет Великий Новгород бить нам челом, и он знает, как ему нам, великим князьям, челом бить“» (Московский летописный свод).
Яснее не скажешь. Не силой оружия и даже не силой убеждения навечно присоединял Новгород к Москве Иван Васильевич, а ободрением тех, кто в Новгороде осознал необходимость этого акта.
Послов отпустили.
27 ноября Иван Васильевич перешел Ильмень по льду и встал со всеми полками у стен города. Новгородцы укрепили стены, но в городе шел раздор: боролись стороны, московская брала верх.
4 декабря Феофил с посадниками пришли к Ивану Васильевичу и просили указать, какого челобитья он ждет от Новгорода. Князь ответил: «Захочет наша отчина бить нам челом, и она знает, как бить челом».
Пролитовская сторона не могла более держаться. Послы вернулись на другой же день и принесли повинную, что Новгород действительно посылал Захара, вечевого дьяка, назвать великого князя «государем». «Если так, — ответил великий князь, — если вы, владыка, и вся наша отчина, Великий Новгород, сказались перед нами виноватыми и спрашиваете, как нашему государству быть в нашей отчине, Новгороде, то объявляем, что хотим такого же государства и в Новгороде, какое в Москве» (Московский летописный свод). Теперь шла речь уже не только об интересах пролитовской стороны. Раздоры в Новгороде не утихали. Началась торговля, послы возвращались к великому князю с просьбой всяческих уступок, в особенности отстаивалось право судить посадникам совместно с наместниками и чтобы не было «вывода» и «позвов» из Новгородской земли.
Великий князь стоял на своем. Наконец последовало и разъяснение, как мнит великий князь свое государство Новгород: «Государство наше таково: вечевому колоколу в Новгороде не быть; посаднику не быть, а государство все нам держать; волостями, селами нам владеть, как владеем в Низовой земле, чтоб было на чем нам быть в нашей отчине, а которые земли наши за вами, и вы их нам отдайте; вывода не бойтесь, в боярские вотчины не вступаемся, а суду быть по старине, как в земле суд стоит» (Московский летописный свод).
Новгородцы думали шесть дней. Явились к князю владыка и посадники, согласились снять вечевой колокол, отказались от посадника, лишь бы государь не вступался в их вотчины. Это уже был голос новгородского боярства.
После еще нескольких встреч с послами наконец пришли к соглашению.
Иван Васильевич «пожаловал новгородцев согласием» в имения и отчины людские не вступать, судить по старине, в низовскую землю не выводить и на суд в Москву не вызывать, выговорил себе десять волостей владычных и монастырских, к тому же все волости новоторжские, кому бы они ни принадлежали.
В обратный путь Иван Васильевич тронулся 14 февраля. Вслед за ним везли вечевой колокол. Ярославов двор занял великокняжеский наместник. Марфу Борецкую с ее внуком схватили, а их имение отписали на великого князя. Забрали в Москву все договоры, заключенные новгородцами с литовскими князьями.
Трудно сказать, считал ли Иван Васильевич на этом дела новгородские законченными. Ведь он сделал Новгороду ряд уступок и ограничился арестом лишь самых активных противников.
К 1478 году общая внешнеполитическая обстановка опять изменилась. Турецкие войска изгнали из Крыма Ахматова сына Джанибека и поставили ханом Менгли-Гирея. Менгли-Гирей, наученный горьким опытом, более решительно пошел на сближение с Москвой, теперь уже относя к общим недругам и Казимира. Формировался военный союз между Менгли-Гиреем и Иваном Васильевичем: оборонительно-наступательный по отношению к Казимиру, оборонительный по отношению к хану Ахмату. Намечапось сближение Москвы с Османской империей.
Управившись с Новгородом и начав сближение с Менгли-Гиреем, Иван Васильевич счел возможным нарушить свои обещания хану Ахмату. Дани ему не послал, уклонялся от выражения покорности. Хан Ахмат понял, что Русь окончательно ускользает из-под какой-либо даже относительной зависимости от Большой Орды. Опасен был для него и союз Москвы с Крымом.
Ахмат, а с ним и Казимир начали подготовку большого нашествия на Москву и, конечно же, поспешили заручиться союзом с противниками великокняжеской власти внутри Московского государства. Сепаратистским силам в Московском государстве предоставлялась возможность дать последний бой единодержавию великокняжеской власти.
Мы никогда не узнаем, сразу ли Иван Васильевич получил известия о всем объеме заговора против него или полная картина деятельности внутренних враждебных сил предстала уже в момент дознания. Некоторые намеки на то, что у него не все благополучно в семье, имелись и ранее. Опять, как это было в годы феодальной усобицы, поднялись на единовластие великого князя его родные братья. И опять, как и во все времена ордынского соседства, действия хана Большой Орды и княжеских братьев подозрительно совпали.