§ 3. Курс на колониальную индустриализацию

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

§ 3. Курс на колониальную индустриализацию

Между двумя мировыми войнами Корейский полуостров стал ареной форсированной колониальной индустриализации военизированного типа. Не имея ничего общего с так называемой «цивилизаторской миссией», милитаристски ориентированная экономическая стратегия Токио основывалась на ускоренном переносе в колонию наиболее трудоемких и экологически вредных производств: металлургического, химического, горнорудных разработок и т. п., хищнической разработке природных ресурсов, наконец, на предельных масштабах эксплуатации местной рабочей силы. Колониальный промышленный переворот, приобщивший Корею к индустриальной цивилизации японского и мирового капитализма, обошелся ей довольно дорого.

После установления японского протектората Корея становится основной кладовой, из которой метрополия извлекала за бесценок все возрастающую массу минерально-сырьевых ресурсов.

О том, какое место колониальная Корея играла в обеспечении метрополии уникальными видами стратегического сырья, убедительно говорят следующие данные. В военном 1943 г. в общей добыче минеральных ресурсов японской империи на долю Корейского полуострова приходилось около 100 % графита, 100 % слюды, 100 % магнезита, 88 % вольфрама, 85 % молибдена, 95 % плавикового шпата, 70 % бария, 68 % свинца и т. п. Ключевые позиции в колониальной индустриализации Кореи занимали японские монополистические корпорации – дзайбацу («Мицуи», «Мори», «Ничидзу», «Сумимото» и др.). По данным 1944 г., на их долю приходилось 74 % капитальных вложений, причем 70–80 % этих инвестиций шли в военно-ориентированные отрасли хозяйства. Львиная доля продукции тяжелой промышленности вывозилась в Японию на нужды военного производства (по данным 1944 г., 89,4 % металлических болванок, произведенных в Корее, были направлены на военные заводы в Японию).

Одной из деструктивных черт колониальной индустриализации являлось искусственное сдерживание развития машиностроения, на которое в 1943 г. приходилось лишь 6 % валовой промышленной продукции страны. Все базовые отрасли народного хозяйства Кореи, включая металлургию, энергетику, химию, строительство и др., были полностью зависимы от поставок оборудования из метрополии. «Это означало, что корейские предприниматели были лишены возможности совершенствовать свой технологический потенциал, особенно в сфере машиностроительного производства», – отмечает южнокорейский ученый Кан Ман Гил.

С помощью финансовых и административных рычагов японский акционерный капитал установил абсолютное господство в промышленности закабаленной Кореи. Нижеследующая таблица раскрывает соотношение корейского и японского акционерных капиталов в основных отраслях народного хозяйства (по данным 1944 г.).

Таким образом, общее число японских акционерных компаний в металлургической и машиностроительной отраслях превышало число корейских компаний в 10 раз, в текстильной – в 6, продовольственной – в 10,5, строительстве – в 4 раза. Японский колониальный капитал абсолютно преобладал над капиталом корейских компаний и по размерам акционерного капитала, а стало быть, по удельному весу и масштабам извлечения прибавочной стоимости, что служило процветанию метрополии.

Поставив под свой контроль природные ресурсы Кореи, колонизаторы значительно ускорили на ее территории развитие добывающей промышленности, энергетики, транспорта, средств связи и т. п. Форсированная разработка месторождений золота в Корее позволила метрополии реорганизовать свою валютно-финансовую систему и перейти к единой системе золотого стандарта в масштабах всей империи. Японское генерал-губернаторство захватило железные дороги, морские гавани и порты, телеграфные линии, огромные лесные массивы, а также монопольные права на торговлю женьшенем, солью, табаком, опиумом. Еще в 1909 г. японцы учредили в Сеуле Корейский центральный банк (Хангук ынхэн), во главе которого находились финансовые магнаты метрополии. Его задача состояла в том, чтобы огромные и все растущие расходы на содержание колониального чиновничества, переложить военные приготовления полностью на плечи самих корейцев и усилить систему финансовой монополии.

После полной аннексии в Корее резко меняется соотношение между колониальным и национальным капиталом. Тому в немалой степени содействовали дискриминационные декреты японского генерал-губернаторства. Так, по закону о горном деле (1915), запрещалась выдача лицензий на предпринимательскую деятельность любому иностранному капиталу, кроме японского, что позволило последнему монопольно завладеть горнорудными предприятиями, находившимися ранее в ведении властей Кореи. Одновременно с дискриминационными ограничениями для корейского предпринимательства устанавливались крупные льготы для японского капитала. Кроме прочего, был снят налог на добычу золота, серебра, железа, меди на вновь создаваемых рудниках, принадлежавших японцам; отменены пошлины на импорт оборудования для горнорудных предприятий японского капитала. Последним предоставлялись также особо льготные условия приобретения земли в зоне их предпринимательской деятельности. Колониальной администрацией был составлен длинный перечень ключевых должностей, на которые было запрещено назначать корейцев. Зарплата последних, как правило, была в два раза ниже зарплаты японских специалистов той же категории. Японский империализм насаждал в Корее деспотическую систему иноземного порабощения, которая была значительно жестче, чем колониальные структуры других мировых имперских держав того времени (Великобритания, Франция, США и др.).

О том, какими темпами в народном хозяйстве Кореи развертывалась экономическая экспансия японского монополистического капитала, свидетельствуют следующие данные по горнодобывающей промышленности Кореи в период с 1909 по 1918 г. Удельный вес корейского капитала в продукции горнодобывающей промышленности в 1909 г. составил 325 тыс. вон, а японского – более 1,2 млн вон. К 1914 г. это соотношение составило соответственно 313 тыс. и 1,7 млн вон, в 1918 г. – 299 тыс. и 24,6 млн вон. К 1918 г. валовая горнорудная продукция предприятий японского капитала превышала продукцию предприятий национального капитала примерно в 8 раз.

Капитал метрополии контролировал и многие другие так называемые нестратегические отрасли хозяйства колонии. Соотношение между корейским национальным и японским колониальным капиталами в 1917 г. составило соответственно: в обработке хлопка – 236 тыс. и 6,8 млн иен; в кожевенном производстве – 52 тыс. и 1,9 млн иен; лесозаготовке – 33 тыс. и 544 тыс. иен; мукомольном и рисоочистительном производстве – 546 тыс. и 3,6 млн иен; табачной промышленности – 211 тыс. и 6,1 млн иен; виноделии – 101 тыс. и 1,9 млн иен; в выработке электроэнергии и газоснабжении – 384 тыс. и 4,4 млн иен. В целом же на долю национального корейского капитала приходилось 1,8 млн иен, японского – 33,6 млн иен и смешанного (японо-корейского) – 409 тыс. иен.

При опоре на искусственно созданный военно-индустриальный потенциал Корейского полуострова в Токио рассчитывали установить свое владычество над обширным пространством Евразии в тесном блоке с фашистскими дер жавами «оси». В секретном меморандуме экс-премьера Японии генерала Танаки от 25 января 1927 г. говорилось: «Нам нужно осуществить продвижение до озера Байкал. Что касается дальнейшего наступления на Запад, то это должно быть решено в зависимости от обстановки, которая сложится к тому времени. Япония должна будет включить оккупированный Дальневосточный край полностью в состав своих владений <…> Япония должна завоевать мир, а для этого она должна завоевать Европу и Азию, и в первую очередь Китай и СССР».[4]

Подготовка к войне в Евразии стала сильным стимулом для создания в Корее японским крупным капиталом целого комплекса предприятий первого подразделения (тяжелая промышленность). В их число вошли: металлургический комбинат в городе Чхонджин, завод азотных удобрений и пороха в городе Хыннаме, химический комбинат в городе Пхеньяне, завод жидкого топлива в Вонсане, Супхунская ГЭС на реке Амноккан, новые железнодорожные линии, цементные заводы, автосборочные и авиасборочные предприятия, шахты и рудники по добыче железной руды, цветных и драгоценных металлов, стратегические дороги, средства связи, судостроительные верфи.

Только за период с 1937 по 1944 г. добыча магнезита в Корее выросла в 4,3 раза, вольфрама – в 5,5 раз, молибдена – в 9 раз, железной руды – в 16 раз. Общее число промышленных предприятий в колонии с 1939 по 1945 г. возросло с 6952 до 14856, т. е. более чем в 2 раза. Вместе с тем колониально-индустриальный комплекс Кореи носил глубоко деформированный характер с незавершенным циклом воспроизводства, чрезвычайно низким удельным весом машиностроения, которое производило лишь 2,5 % промышленной продукции колонии.

Однако условия жизни производительного населения не улучшались адекватно форсированным масштабам колониальной индустриализации и урбанизации. Каторжный труд и мизерная оплата наряду с поголовным обнищанием сельской бедноты становятся причиной все возрастающего исхода беднейшего населения в соседние Китай, Россию, а также в США и Японию. Накануне Второй мировой войны общее число корейцев, переселившихся в Маньчжурию, составило 1 млн, а на российский Дальний Восток – около 200 тыс. человек. На начальном этапе корейской эмиграции (в дореволюционную Россию) в ней абсолютно преобладали трудовые слои: крестьяне – 80 %, рабочие – 5 %, интеллигенция – 5 %, городская мелкая буржуазия – 10 %. Однако в последующем в эмиграции оказалось немало выходцев из верхних янбанско-буржуазных семей, участников антиколониального сопротивления.

Невероятные лишения и страдания испытали на себе корейцы, эмигрировавшие в США. Первые поколения корейских эмигрантов на Гавайских островах испытали на себе всю тяжесть подневольного, полурабского труда. А в Японии официальные идеологи нередко представляли корейскую диаспору как сборище людей с низким интеллектом, к тому же еще и «грубых, грязных, ленивых», которым надо платить не более 50 % зарплаты самих японцев за тот же труд. Преодолевая неравноправие, дискриминацию, другие формы угнетения, зарубежные корейские диаспоры постепенно становились своего рода внешним катализатором активизации освободительного и патриотического движения, выдвинув из своей среды видных национальных лидеров.

Превращение Кореи из крайне неразвитой аграрной страны в аграрно-индустриальную в годы японского владычества – уникальное явление в истории мирового колониализма. Но этот феномен не дает оснований говорить о какой-либо причастности метрополии к общественному прогрессу на полуострове. Во-первых, без колониальных цепей, т. е. в границах самостоятельного государственного развития, корейцы, безусловно, могли достичьб олее значительного прогресса, а во-вторых, методы и орудия японской «цивилизаторской» оккупациии эксплуатации оказались более бесчеловечными и изощренными, чем в любой другой колонии того времени.