Двойная революция в России: капитализм — в экономике, коммунизм — в политике

Двойная революция в России: капитализм — в экономике, коммунизм — в политике

Для того, чтобы понять значение борьбы в большевистской партии в годы последовавшие после смерти Ленина, абсолютно необходимо иметь четкое понимание того, чем была русская революция, в т. ч. каким было и каким должно было быть ее социально-экономическое содержание. Сегодняшние троцкисты в своем необоснованном энтузиазме по отношению к теории перманентной революции, которая сама по себе ошибочна и которую некоторые из них сделали подлинно метафизической, имеют привычку считать Октябрьскую революцию социалистической, не задавая себе более вопросов на эту тему. Здесь и начинаются их ошибки. В самом деле, если верно будет напомнить, что большевистская партия была партией марксистской и имела целью, в качестве таковой, разрушение капитализма, то нет ничего более смешного, чем называть «социалистическими» «производственные отношения, вышедшие из Октябрьской революции» или претендовать на то, что эта революция «разрушила капитализм». Это утверждение могло бы вызвать у Ленина гомерический хохот, если бы он имел возможность его услышать из уст троцкистов, которые ссылаются на его имя.

В первые годы XX века в России все течения, ссылаясь на Маркса, которого фальсифицировали тогда с меньшим бесстыдством, чем сейчас, сходились в признании того, что предстоящая революция будет буржуазной. Сам Троцкий, который в статье, озаглавленной «Три концепции русской революции», представил, соответственно, взгляды меньшевиков, Ленина и свои собственные, сам это недвусмысленно признал. Одна из самых серьезных слабостей Троцкого выразится именно в том, что он забудет впоследствии, что в области экономики Октябрьская революция была революцией буржуазной, даже если политически именно пролетариат возглавил ее и смог использовать ее, посредством большевистской партии, для установления своей собственной диктатуры. Перед Октябрьской революцией, во всяком случае, никаких сомнений не было; экономические задачи революции были очевидны: земельные собственники должны быть лишены своих привилегий, а феодализм уничтожен, должна была получить развитие современная крупная промышленность, а законы рынка пущены в ход на всей территории старой России. Социально-экономические мероприятия, которые осуществила бы революционная власть, должны были быть буржуазными, т. е. имевшими единственную цель: разбить препятствия к капиталистическому развитию производительных сил.

Однако пролетариат не мог оставаться совершенно нейтральным между буржуазией и царизмом. Его интересы были на стороне буржуазно-демократической революции как можно более радикальной. Сколько раз Ленин, прямой последователь Маркса, противопоставлял буржуазно-демократическую революцию «по-французски» буржуазно-демократической революции «по-русски», революцию «снизу» и революцию «сверху». Неотвратимое развитие капитализма в России могло осуществиться либо в результате восстания широких крестьянских масс, ведомых пролетариатом, либо компромиссом между буржуазией и земельными собственниками. Этот последний, весьма вероятный путь развития капитализма, был путем на который вступил Столыпин, который хотел с помощью умеренной аграрной реформы создать слой среднего крестьянства, который мог бы служить буфером между крестьянскими массами, лишенными земли, и властью дворянства. Если бы эти маневры имели успех, детонатор крестьянского восстания был бы вынут, и земельные собственники смогли бы мирно трансформироваться в капиталистов. Русский капитализм приобрел бы неразвитые формы, а рабочий класс, целиком включенный в средневековые условия, складывался бы с трудом.

Ленин был за восстание. Тот, которого промосковские партии представляют сегодня как настоящего Ганди земли русской и (насмешка!) как сторонника мирного перехода к социализму, не прекращал всю свою жизнь призывать от имени рабочей партии крестьянские массы к восстанию. Свободный от всякого пацифизма, он признавал плодотворность революционного насилия. Он знал, что только оно способно вовлечь в свой очистительный поток всю грязь цивилизации попов, господ и погромов и расчистить почву для прямого столкновения между пролетариатом и капиталом. Перспективой партии большевиков была, следовательно, перспектива радикальной буржуазной революции. Но этот тезис будет совершенно ошибочным, если к нему тут же не добавить уточнение фундаментальной важности. С самого начала партия большевиков была партией пролетариата и имела, в качестве таковой, ясное осознание его интересов в демократической революции. Затем партия большевиков боролась за то, чтобы возглавить революционную демократию против либеральной буржуазии. Ленин напоминает об этом в 1915 году в «Нескольких тезисах»: «На вопрос, возможна ли руководящая роль пролетариата в буржуазной русской революции, мы отвечаем: да, возможна, если мелкая буржуазия в решающие моменты качнется влево». (В. И. Ленин, ПСС, т.27, стр.50)

Однако, защищая этот тезис, Ленин абсолютно ничего нового не вводил. Он оставался в точности верным позиции марксистов в буржуазно-демократической революции и он это полностью сознавал. В письме Скворцову-Степанову он пишет, что «диктатура пролетариата и крестьянства» — это «классическая постановка» вопроса (В. И. Ленин, ПСС, т.47, стр.229). В «Двух тактиках социал-демократии в демократической революции» он постоянно ссылается на опыт 1848 года в Европе и на перспективу Маркса и Энгельса: чистую революцию против капитализма, двойную против феодализма. Таким образом, политическая перспектива большевиков не была ни более оригинальной, ни более парадоксальной, чем перспектива членов Союза коммунистов в Германии 1848 года: взять власть в стране, которую еще абсолютно невозможно социализировать, т. е. разрушить производство на отдельных предприятиях, но где, напротив, нужно пройти через всю цепь капиталистической трансформации. Действительно, эта теория была бы абсурдной и радикально отрицала бы все основные тезисы исторического материализма, если бы марксисты не были, прежде всего, интернационалистами и если бы они рассматривали коммунистическую революцию как национальный феномен. Но так как они всегда рассматривали рабочий класс (растворенный во всех национальностях) как один интернациональный класс, их видение оставалось последовательным и неизменным: во всех странах мира рабочий класс борется за власть. В странах старого капитализма он борется один против всех других классов. В странах, которые еще не совершили своих буржуазных революций, он борется за то, чтобы избежать всегда губительной мирной трансформации для того, чтобы возглавить силы готовые к восстанию, т. е. в основном большие массы безземельных крестьян и городской мелкой буржуазии.

В передовых странах диктатура пролетариата будет иметь возможность попробовать непосредственно ввести производственное планирование в физических единицах. В других, в ожидании расширения революции, она будет руководить капитализмом, концентрируя все возможные производительные силы в руках государства, применяя меры для защиты класса наемных работников, невозможные в тех же обстоятельствах для буржуазной партии. Во всех случаях взятие власти пролетариатом есть ничто иное как первая волна мировой революции, которая должна победить или быть побежденной; либо она подтолкнет другие революции и распространится посредством революционной войны, либо она обречена на смерть в гражданской войне или переродиться в буржуазную власть в случае, если она должна будет управлять молодым капитализмом.

Этой перспективе Ленин оставался верен на протяжении всей русской революции, по меньшей мере в том, что касается интернациональных политических задач партии и революционной власти в России, даже если формулировки по вопросу «строительства социализма в России» в контрасте с логикой его позиции создала катастрофическую двусмысленность, эксплуатируемую позже сталинистами.

В работе «Грозящая катастрофа и как с ней бороться» он представляет мероприятия, которые осуществят большевики, если придут к власти. О всех этих мероприятиях он ясно говорил, что все они применяются всеми воюющими странами и что они не имеют абсолютно никакого социалистического характера. В его фундаментальной работе об экономической структуре постреволюционной России «О продовольственном налоге», написанной в период НЭПа, и в которой он приводит длинный отрывок из своей статьи «О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности», он в деталях исследует различные секторы экономики. Он называет «социалистической» крупную государственную промышленность потому, что политическая власть является властью пролетариата и потому, что победа коммунистической революции в Европе позволит перейти к социализму, который являлся еще в тот момент только «простой юридической возможностью». В 1921 году в России в борьбе, которая разворачивается в экономике, противостоят друг другу не капитализм и социализм, но «социализм» и государственный капитализм с одной стороны и море мелких товаропроизводителей — с другой. Цель большевистской партии — направить, канализировать экономическое развитие к государственному капитализму и «социализму», т. е. к крупной государственной промышленности. Следовательно, речь ни в малейшей степени не шла о разрушении рыночной экономики и о замене ее планом производства потребительных стоимостей, а просто о том, чтобы поставить экономику на ноги и, в частности, обеспечить снабжение городов.

Для тех, кто знаком с марксистской доктриной, невозможны никакие сомнения насчет природы государственных предприятий, которую Ленин в проекте тезисов «О роли и задачах профсоюзов в условиях новой экономической политики» (ПСС, т.44, стр.342–343) и объясняет, говоря, что они должны перейти на хозяйственный расчет и получать прибыль. Преображенский также отмечает в работе «От НЭПа — к социализму», что эти предприятия функционируют по принципу финансового равновесия. И большевистское правительство, которое вынуждено было осуществить в 1922 г. девальвацию рубля, должно было хорошо знать по собственному опыту, что они еще находятся в условиях полной рыночной анархии.

Но так как мы живем сегодня в период самой глубокой контрреволюции в истории коммунистического движения, когда ничто не является более непризнанным, чем марксистская доктрина, когда троцкистская школа, в частности, способствует распространению идеи, что планирование в России (дело Сталина), национализация крупной промышленности и монополия внешней торговли демонстрируют «преимущества социализации производительных сил», необходимо объяснить, при каких условиях можно было бы квалифицировать русскую индустрию как «социалистическую» со всеми оговорками, что должно позволить четко использовать этот термин.

Представим себе на мгновение, что вместо государственных предприятий, продающих и покупающих товары, мы имеем группу предприятий, производящих по единому плану потребительские стоимости; представим, что производители, работающие на этих предприятиях, получают трудовые боны в обмен на их труд, и что с этими бонами они могли бы получать из общественных магазинов больше предметов потребления, чем смогут купить на рынке за свою зарплату их товарищи из рыночного сектора; вообразим, наконец, что все это может производиться при уменьшении, одновременно, наполовину рабочего времени в нерыночном секторе: в этом случае можно было бы сказать не «Россия является социалистической», а «Диктатура пролетариата начинает разрушать, опираясь на командные высоты в экономике, рыночные механизмы, чтобы прийти, в конце процесса, продолжительность которого обусловлена победой международной революции, к полной регламентации производства и потребления».

В стране отсталой, как, например, Россия, было, конечно, невозможно сориентировать экономическое развитие в этом направлении: только победа международной революции могла бы это позволить в течение более или менее длительного периода; в условиях изоляции революции единственным решением для большевиков был контроль непреодолимого развития капитализма и попытка поддерживать политический союз с крестьянством. О «строительстве» социализма не могло быть и речи. Речь шла о контроле пролетарского государства над капитализмом.