«Использование» или подчинение

«Использование» или подчинение

В 1922 году Троцкий заявлял, что в крупной государственной промышленности «нет классовой эксплуатации и нет капитализма, даже если в ней и существуют какие-то его формы». Вне всякого сомнения, он хотел этим сказать, что было бы неверным отделять природу политической власти от экономического анализа и, что, поскольку политическая власть находилась в руках пролетариата, нельзя было рассматривать Россию таким же образом, как государство, в котором товарная форма производства сочетается с политической властью буржуазии. Однако, подобная формулировка таила в себе опасность; во избежание любой двусмысленности нужно было бы ясно сказать: капитализм в экономике, желание перейти от капитализма к коммунизму посредством борьбы за мировую революцию, в политике. Такая формула позволила бы избежать всех гибридных теоретизирований (процветанию которых существенно способствовала материальная контрреволюция, но которые с дьявольской ловкостью использовали обычные приблизительные оценки в теоретических формулировках левой оппозиции) насчет «посткапиталистического» характера государственных предприятий в России. Таким образом могла бы быть сохранена во всей своей ясности марксистская перспектива последовательной смены способов производства, согласно которой капитализм на первом этапе был бы свергнут путем завоевания власти коммунистической партией, а затем разрушен как способ производства специфическими мерами деспотического вмешательства в производственные отношения, такими как отмена бухгалтерского учета отдельными предприятиями, радикальное сокращение продолжительности рабочего дня и т. д…. Вместо этого, троцкистские построения позволяют думать, что можно отделить капитализм от его «методов» и что в России ограничивались применением последних только по причине их удобства.

Однако подобные утверждения политической власти пролетариата, претендующей на «использование капиталистических методов» столь же смешны, как претензии нашей доброй старушки-Земли, если бы она вздумала объявить, что она ограничивается «использованием» Солнца для того чтобы себя освещать. Правда, такое мнение, согласующееся с внешней видимостью, долгое время было мнением всего человечества. Тем не менее оно не соответствовало действительности. Речь шла о простой «видимости». Но также как невозможно, чтобы Земля освещала себя с помощью Солнца, не обращаясь вокруг него, не подчиняясь ему, не повинуясь целой серии строгих законов, точно также невозможно, чтобы государство лишь использовало методы капиталистического счетоводства, не подчиняясь необходимости накопления капитала, полностью повинуясь целой серии законов, столь же неумолимых, как и законы физики. Методы капиталистического счетоводства не могут существовать без обращения товаров, обмена, стоимости, эксплуатации, так же, как освещение Земли не может существовать без Солнечной системы в целом. И когда в ходе коммунистической революции исчезнут эксплуатация, стоимость и обмен, исчезнут одновременно и «методы капиталистического счетоводства».

В России каждое предприятие ведет свой собственный бухгалтерский учет, имеет собственную систему финансового равновесия; каждое предприятие — это капитал, или точнее момент, фаза индивидуального капитала, которая в нем воплощена после того как он имел денежную форму и перед тем, как вновь стать товарным капиталом. Нам могут возразить, что в России больше не существует конкуренции, потому что все значительные промышленные предприятия принадлежат государству. Этот тезис был бы вполне приемлемым, если бы мы согласились с той нелепой идеей, что конкуренция равнозначна соревнованию, имеющему цель произвести тот или иной предмет как можно лучшим способом в целях получения наилучшей потребительной стоимости. В этом случае концентрация производства определенного предмета устраняет соревнование и все начинают производить одно и то же. Однако, марксисты никогда не признавали своим подобное представление о конкуренции: для них конкуренция — это борьба за деньги, а не моральное соперничество. Кроме того, они никогда не рассматривали деньги (доллары, рубли или юани) как вещь, как костяшки на счетах, служащие для произведения счетных операций винтересах «народного благосостояния», но всегда как выражение общественных отношений. И деньги, которые циркулируют во всех трестах и на всех предприятиях одного и того же треста, служат здесь напоминанием нам, что они представляют собой среднее общественное время труда, которое есть мера всех вещей, а все вещи, в свою очередь, являются лишь его выражением. Любой продукт, с которым они имеют дело и который является ничем иным как товаром есть простой символ капитала. Конкуренция различных капиталов (т. е. сам Капитал) не отменяется трансформацией какой-либо отрасли промышленности в государственный трест. Она продолжается между различными отраслями, между различными частями одной и той же отрасли, которые вступают в отношения друг с другом посредством денег. Именно на предприятии, этой базовой ячейки капиталистического общества, и разыгрывается драма; потому что конкуренция различных капиталов, которые, в конечном итоге, должны производить прибавочную стоимость, есть ожесточенная борьба каждого завода, каждой отрасли по выжиманию соков, и как можно в большем количестве, из пролетариата, из его мозга и мускулов. Капитал не может быть разрушен простыми юридическими мерами, но лишь сломом всей сети его предприятий и упразднением денежной фазы в его метаморфозах. Какими бы ни были иллюзии в отношении денег, основная истина заключается в следующем: именно на предприятии пролетариат попадает под пресс эксплуатации, именно в этой мрачной пещере, по выражению Маркса, он следует за человеком с деньгами, для того, чтобы подвергнуть себя жестокому ограблению.

Из всего сказанного выше мы делаем вывод, что утверждение, согласно которому в России одновременно существуют и наемный труд и социалистическое планирование (или, согласно более скромному, хотя и почти лишенному смысла, определению, что оно не является более капиталистическим) есть ложь и предательство пролетариата. Мы торжественно провозглашаем этот тезис, выражающий одновременно уверенность в верности нашей доктрины и наши революционные надежды: капитал не нужно планировать, его нужно разрушать.

В России никогда (исключая период военного коммунизма и в качестве средства, необходимого для того, чтобы продержаться в «осажденной крепости») не было производства, планируемого исключительно в потребительных стоимостях. Никогда капитал не был разрушен, ибо для этого не было условий: он лишь одно мгновение контролировался диктатурой большевистской партии, затем он разрушил эту партию. Начиная с момента провозглашения контрреволюционного тезиса о «социализме в одной стране», те, кто защищает русское планирование являются врагами: они защищают плановую эксплуатацию русского пролетариата. Вопреки тому, что утверждают эти люди (в первых рядах которых мы, к сожалению, должны поместить самого Троцкого), это не русские бюрократы ведут к «разрушению планирования»; расточительство, так часто описываемое в троцкистской литературе, является результатом не «жадности бюрократов» (происхождение которой само должно получить объяснение), но результатом капиталистической анархии, самим фактом существования рыночных отношений. Подлинной действующей силой разрушения планирования в России являются пролетарии, когда они противятся эксплуатации, когда они отказываются вкалывать до седьмого пота ради «плановой прибыли», безо всякого уважения к слабоумным сторонникам «экономического прогресса».

В России, как и в других странах, зигзагообразные кривые, которые можно видеть на производственных графиках отражают два типа противоречий, которые являются двумя аспектами одной и той же системы, противоречия, которые соответствуют нехваткам товаров и их затовариванию, и противоречия, которые соответствуют забастовкам илиглухому, упрямому сопротивлению эксплуатации русского пролетариата, врага капитала иславного саботажника Плана.