Глава 23. Пропаганда войны

Глава 23. Пропаганда войны

Как только Гитлер услышал заявление британского правительства о приземлении Гесса в Шотландии и поскольку известий от фрау Ротхакер из Швейцарии не последовало, он понял, что миссия Гесса провалилась и что он останется в Британии до конца войны. Это было 13 мая. Им овладели отчаяние и злость, но более всего печаль. Никто из присутствующих в Бергхофе не усомнился в искренности его переживаний. Поддельным было только недоумение.

Преемником Гесса в деле управления партийной машиной он уже решил назначить Мартина Бормана; это подразумевалось в тексте коммюнике, переданном накануне, в котором сообщалось об исчезновении заместителя; не могло быть и речи о возвращении человека, страдающего от "болезни, усугубляющейся с годами", переписка которого "демонстрировала следы психических нарушений", и кто был "жертвой галлюцинаций". Верному соратнику, близкому другу фюрера с дней Ландсберга и "многих лет борьбы" пришел конец. Сам Гесс этого не знал, но в нацистском Рейхе места для него уже не было. Гитлер, несомненно, испытывал стресс. Как вспоминал его переводчик, Пауль Шмидт, "в Бергхофе словно взорвалась бомба". В понедельник рано утром вышел указ: "Офис заместителя фюрера отныне будет именоваться "партийная канцелярия" и будет находиться под моей личной юрисдикцией. Возглавит его рейхсляйтер Мартин Борман. Адольф Гитлер, 12 мая 1941 г." В ретроспективе многие нацистские лидеры усматривали в полете Гесса поворотную точку, ознаменовавшую конец триумфов Гитлера раннего периода и начало будущих катастроф; многие в назначении Бормана видели поворотный момент в жизни, самого Гитлера и злое наследие Гесса. Ганс Франк писал, что главная вина Гесса состояла не в плохих намерениях, а в том, что позволил прийти к власти такому люмпену, как Борман. На самом деле это была попытка избежать ответственности. Борман просто подстраивал себя под Гитлера; действительно человек подлый, он работал, не разгибая спины, подхалимничал и неустанно плел интриги так, как у Гесса не получилось бы при всем желании. Имея в виду эти различия в их характерах, можно увидеть, что полет Гесса, если откинуть рационалистические объяснения и моральный лоск, наведенный впоследствии Карлом Хаусхофером, был психологической необходимостью: бегством из западни воли его фюрера путем выполнения этой воли.

Вслед за заявлением из Лондона, ставшим мировой сенсацией, следовало выпустить другое коммюнике. Этой проблемой занялся вызванный в Бергхоф накануне вечером Геббельс. Как явствует из его недавно опубликованных дневников, новость глубоко поразила его; но, поскольку удивление он выражал по поводу каждого театрального действа наци, это говорит лишь о том, какое впечатление он хотел произвести на потомков. Гитлер показал ему документы, оставленные Гессом: "Бессвязная чушь седьмой степени дилетантства", — заметил он. "Каким фигляром был человек, стоявший рядом с фюрером!" Объяснения изобиловали рудиментарным оккультизмом, продолжал он, и подводили к мысли, что профессор Хаусхофер и его жена были духами зла: "Патологический случай. Хочется сделать отбивную из его жены, адъютантов и врачей".

Эта дневниковая запись совпадает с линией, прозвучавшей в коммюнике Геббельса, переданном по радио в 2 часа дня:

"На основании предварительного изучения бумаг, оставленных Гессом, можно сделать вывод, что Гесс находился под впечатлением, что, сделав шаг навстречу англичанину, с которым был прежде знаком, можно добиться понимания между Германией и Великобританией. Сообщение из Лондона подтвердило тот факт, что Гесс выпрыгнул с парашютом с самолета вблизи места, выбранного им в качестве конечной точки следования…

Как хорошо известно в партийных кругах, на протяжении нескольких лет Гесс подвергался сильным физическим страданиям. В последнее время облегчение от боли он искал в нетрадиционных методах лечения, включая практику гипнотизеров, астрологов и т. п. Была предпринята попытка определить, в какой степени эти лица несут ответственность за его психические отклонения, заставившие его пойти на этот шаг.

Еще можно предположить, что Гесса умышленно заманили в ловушку, устроенную британской партией. Все его поведение служит подтверждением факта, упомянутого в первом заявлении, что он страдал от галлюцинаций…"

Далее в коммюнике говорилось, что Гесс лучше, чем кто бы то ни было, был осведомлен о различных мирных предложениях фюрера, что позволило ему считать, что, принеся себя в жертву, он мог предотвратить "события, которые, на его взгляд, могли закончиться полным крахом [Британской] Империи". Партия сожалеет, что "этот идеалист пал жертвой трагических галлюцинаций"; тем не менее, подытоживает она, это не повлияло на решимость фюрера вести войну до тех пор, пока люди, находящиеся у власти в Британии, не будут свергнуты или не созреют для заключения мира.

В Бергхоф были приглашены все руководители районных и областных организаций, чтобы из первых рук выслушать объяснение внезапного исчезновения своего шефа; вечером того дня они получили аналогичное объяснение. Сначала Борман зачитал им письма и бумаги, оставленные Гессом, потом Гитлер прокомментировал их. Ганс Франк, не видевший его некоторое время, был шокирован его убитым видом. "Он говорил с нами очень тихим, запинающимся голосом, лучше всяких слов выражавшим овладевшую им депрессию".

Полет он назвал безумием чистой воды.

"Гесс, в первую очередь, дезертир, и если он когда-нибудь попадется мне в руки, я поступлю с ним как с обычным предателем. В остальном мне кажется, что этот шаг он совершил под влиянием астрологической клики, которой окружил себя. Таким образом, настало время провести радикальную чистку и освободиться от этого астрологического мусора".

Знаменательно то, что 10 мая луна находилась в почти полной фазе (что давало явные преимущества для ночной навигации), к тому же в созвездии Тельца находилось шесть планет. Какое значение это могло иметь для Гесса, невозможно сказать без писем, оставленных им для Гитлера, Ильзе и Карла Хаусхофера. Но в последующих его записях ничто не говорит об астрологической подоплеке выбора даты полета. Только подпорченные страницы дневников Геббельса и основанные на слухах показания тех, кто присутствовал в Бергхофе и слушал чтение Борманом писем Гесса и опустошительные комментарии Гитлера. В партии Гесса знали как чудака, помешанного на астрологии, гомеопатии и прочих методах нетрадиционной медицины. Не исключена возможность, что, основываясь на этом, Гитлер, Геббельс и Борман представили его чокнутым и возложили ответственность за случившееся на астрологов, якобы отправивших его в Британию. Под влиянием этого многие астрологи и ясновидцы были арестованы, но сколько времени содержались они в заключении или концентрационных лагерях, неизвестно. В Бергхоф одновременно с Альбрехтом Хаусхофером был доставлен лишь один из них — швейцарский астролог Карл Краффт.

Официальное объяснение, данное рейхсляйтерам и гауляйтерам в Бергхофе и несколько позже Генеральному штабу, сводилось к тому, что из-за британских устремлений Гесс находился в состоянии стресса. Он очень переживал из-за того, что два нордических народа рвут друг друга на части; он хотел быть боевым летчиком, но вторично получил отказ.

На другой день, в среду 14 мая, по радио немецкому народу и всему миру было объявлено о цели его миссии. Объяснение давалось на основании оставленных Гессом бумаг и в том виде, в каком представлялось гауляйтерам:

"В свой полет Гесс отправился с намерением проследовать до поместья герцога Гамильтона и Брэндона в Ланкашире… С герцогом Гесс познакомился во время Олимпийских игр в Берлине, в 1936 году. Он полагал, что герцог принадлежит к британской группе, находящейся в оппозиции к Черчиллю, представляющего интересы клики поджигателей войны. Далее Гесс считал, что герцог обладает достаточным влиянием, чтобы развязать эффективную борьбу против клики Черчилля… Цель его путешествия состояла в том, чтобы объяснить этим кругам [в окружении герцога] с помощью логических доводов, что он считал возможным, истинное положение Англии, а также позицию Германии. Германо-британскую войну Рудольф Гесс воспринимал как войну двух нордических народов, которая, если будет продолжена, приведет лишь к одному результату — полной гибели Великобритании. Таким образом, Рудольф Гесс вылетел в Великобританию с целью объяснить кругам, с которыми надеялся вступить в контакт, безнадежность ситуации Великобритании и показать им непоколебимость и мощь положения Германии…"

Он верил, что его личное участие поможет этим кругам просветить британскую общественность, говорилось далее в радиокоммюнике, и поможет подготовить почву для германо-британского взаимопонимания. Естественно, в его намерения не входило искать контакта с Уинстоном Черчиллем — напротив, "как однозначно следует из найденных у него записок", его интересовала внутренняя оппозиция Черчиллю; более того, им владела "безрассудная идея, что через короткое время он сумеет вернуться в Германию", потому что он был на сто процентов уверен в успехе своей миссии; это с очевидностью вытекает из его записей, сообщалось в заключение.

Поскольку Киркпатрик передавал смысл миссии Гесса почти в идентичных выражениях, сомневаться не приходится, что это правда. О результатах беседы с Гессом Кирпатрик сообщил по телефону еще до того, как радио Германии дало объяснение миссии Гесса, и Геббельс не мог знать, что он сказал. Оба заявления с одной и другой стороны служат подтверждением друг друга. Из сказанного вытекает, что Гесс по неизвестной причине считал Гамильтона членом консервативной оппозиции Черчиллю и перелетел пролив для того, чтобы убедить его в необходимости свергнуть правительство Черчилля.

Что касается всего остального: ссылок на галлюцинации, гипнотизеров и астрологов, плохое здоровье и состояние стресса, — иных подтверждений в пользу этого, кроме известного увлечения Гесса астрологией и недоверчивого отношения к традиционной медицине, не имеется. По свидетельству Боля, состояние духа и здоровья Гесса значительно улучшилось с началом его подготовки к полету. Из рапорта Кадогана также следует, что утром 13 мая Киркпатрик нашел Гесса в "наилучшей физической форме, позволившей ему фактически сразу приступить к чтению подготовленного им огромного заявления". Это позволило Киркпатрику отбросить подозрение насчет приема лекарств, "тем более что врачи говорили, что их следов не обнаружили".

Что касается астрологов, то Карл Краффт, доставленный в Бергхоф, был освобожден, как был освобожден и Альбрехт Хаусхофер. Марта Хаусхофер оставила в дневнике запись о его телефонном звонке в понедельник утром, 13 мая. В четыре часа того же дня он навестил ее, но о местоположении Гесса так ничего и не мог сказать. Он оставался у нее до четверга, 16 мая, когда из Бергхофа позвонили и сказали, что он «свободен» и может вернуться в Берлин, что он и сделал. Через несколько дней его схватили и доставили в гестапо, но матери он сказал, что обращались с ним "исключительно достойно". В конце июля его выпустили. Не были арестованы, ни тем более "превращены в отбивную" ни профессор Карл Хаусхофер, ни Ильзе Гесс, которых Геббельс назвал в своем дневнике "духами зла". Ильзе получила пенсию, равную пенсии правительственного министра, и могла продолжать содержать свой замечательный дом в Харлахинге. Пинч и двое других людей, сопровождавших Гесса до Аугсбурга, некоторое время для видимости оставались под стражей, но настоящих сообщников, Вилли Мессершмитта, Тео Кронейса, пилотов-испытателей и личного пилота Гитлера, Баура, даже не тронули. Этот факт при учете искренности переживаний Гитлера по поводу потери своего «Гессерла», его безотчетной мстительности свидетельствует о том, что он сам послал Гесса на исполнение миссии. Астрологи, стресс и влияние Хаусхоферов — все это было призвано лишь замаскировать истинный побудительный мотив полета Гесса — волю фюрера. В апреле 1945 года, когда Рейх находился на грани краха, Карл Вольфф, полномочный представитель Гиммлера в северной Италии, сообщил Гитлеру, что добился успеха и открыл канал в Белый дом в Вашингтоне. Гитлер приказал ему продолжить работу в этом направлении. "Если ты потерпишь неудачу, — добавил он, — я оставлю тебя точно так же, как Гесса".

Полет Гесса получил в Германии, по словам фон Хасселля, «нежелательный» отзвук, благодаря первому коммюнике с его предположением, что германский народ "многие месяцы, вернее, годы находился под бременем безумного наполовину, или полностью, помощника", более того, вероятный преемник фюрера был еще и глуп. Доклад об общественном мнении, представленный СД Гейдриха Гитлеру и партийной верхушке, несколько отличался: "великий ужас" царит во всех уголках Рейха, и члены партии испытали "глубокое отчаяние", имея святую веру в Гесса, люди сначала отказывались верить известию; все же все отчеты говорили "о невиданной и глубокой озабоченности, проявляемой в каждом слое германского общества по поводу удара, нанесенного, в первую очередь, по фюреру"; и "наряду с этим каждый член германского общества чувствует еще большую преданность и более сильную веру в фюрера…".

Немцы были озадачены. Они ждали окончательной развязки с Британией, воздаяния за свои разбомбленные города; вместо этого заместитель летит через пролив, чтобы ратовать за заключение мира. Как докладывала британская разведка, чувство шока испытали и военнопленные. Несмотря на явные неувязки и путаницу в официальных объяснениях, даваемых германской стороной, напрашивался вывод, что история Гесса, какой бы нелепой ни казалась, была правдой; он мог прилететь по собственной инициативе.

Более интересными, чем радиопередачи, в ретроспективе представляются слухи: из Стокгольма, потенциального проводника германской дезинформации, докатилась история о том, что "Гесса беспокоила тенденция германо-советских отношений". Интересно отметить, что граф Эрик фон Розен, связной барона Бонда с Герингом, был одним из первых, кто прислал Гессу в Шотландию "привет с наилучшими пожеланиями". К 14-му числу чиновники министерства информации в Лондоне среди собранного массива слухов особо выделили те, в которых говорилось, что Гесс поссорился с Гитлером и Риббентропом из-за их политики с Россией и покинул Германию, так как не хотел быть соучастником распространения коммунизма в Европе. Это была опасная линия, игравшая на руку врем тем, кто "хотел остановить войну из-за страха распространения коммунизма".

Знаменательно и то, что отчеты об общественном мнении СД, отражавшие зачастую слухи, намеренно распространяемые агентами Гейдриха, вскоре сообщали об изменении отношения людей к перспективе войны с Россией. В отличие от существовавших в недавнем времени взглядов, что военный конфликт неизбежен, теперь в Рейхе повсеместно считали, особенно в его восточных зонах, что "война с Россией в настоящее время не грозит". Ходили слухи, что "в скором времени Россия присоединится к Трехстороннему пакту".

Тем временем в Лондоне еще не выработали четкой линии отношения к прибытию заместителя фюрера, и, поскольку Черчилля убедили исключить из первоначального текста коммюнике фразу о том, что "Гесс прибыл во имя гуманизма", официального объяснения, несмотря на возмущение прессы, не последовало. После того, как в среду, 14 мая, Геббельс выступил по германскому радио с сообщением о том, что Гесс совершил перелет в интересах англо-германского понимания, Черчилль решил, что настало время выступить с заявлением в палате общин. В тот вечер в дом 10 на Даунинг-стрит Иден и Кадоган прибыли вместе со Стюартом Мензисом и министром информации Даффом Купером. Им предстояло обсудить, какие вопросы стоит подготовить для выступления. Иден в скором времени уехал, а трое других остались ждать, пока Черчилль не закончит диктовать. Дополнительная работа, доставленная появлением Гесса, уже порядком истощила Кадогана. "Как он [Черчилль] медлителен", — записал он потом в своем дневнике: предложенное Черчиллем заявление снова казалось ему неправильным, так как соответствовало сообщению, переданному в тот день по радио Германии. Он высказался, что германский народ следовало заставить думать, что Гесс предатель, а не эмиссар мира, но Черчилль и Дафф Купер отмахнулись от него.

Как двумя днями позже выразился Гарольд Николсон, дело состояло в том, что из происшествия нельзя было извлечь максимум пользы ни дома, ни за границей. Знаменательно другое: ни Черчилля, ни Кадогана, ни Даффа Купера не волновало то, какой эффект внутри страны, особенно на группу, выступавшую за заключение компромиссного мира, произведет заявление о том, что Гесс прибыл потому, что Гитлер хотел мира. Кадогана, похоже, больше беспокоило то, что подумает германская общественность, поскольку продиктованное Черчиллем заявление повторяло последнюю версию Геббельса, напрочь отметая предыдущие ссылки на плохое здоровье и «галлюцинации» Гесса. В нем говорилось, что Киркпатрик посетил Гесса дважды (второй раз в тот день) и Гесс добровольно поделился другими заявлениями с врачами, медицинскими сестрами и «охранниками» — офицерами Мензиса, — более поздние добавления помещены в скобки:

"По всем данным, он находится в здравом уме и прекрасной физической форме, если не считать поврежденной голени, раненной, вероятно, во время его перелета. Из откровений германского радио совершенно ясно, что германское правительство с миссией в эту страну его не посылало (и он прибыл сюда, не поставив их в известность и против их воли). Из его утверждений следует, что он полагал, что в Великобритании существует выраженное стремление к миру или пораженческое настроение (движение), с носителями которых он предполагал вступить в переговоры. Внушив британской общественности мысль о подавляющем военном превосходстве Германии, гарантирующем ей победу в войне, он намеревался строить мир на основе того, что Велик9британия и Британская Империя останутся неприкосновенными, за исключением возврата прежних германских колоний, и Германия под руководством господина Гитлера останется бесспорной владычицей Европы".

Тот факт, что Черчилль сделал столь честное заявление, свидетельствует о том, что он либо считал совершенно недопустимой мысль о германском владычестве в Европе, либо не подозревал о растущей оппозиции, искавшей любую возможность для заключения компромиссного мира, куда входили и члены его правительства, включая даже такого близкого соратника, как Бивербрук, имевшего связи с этими кругами. Он даже привел перечень причин, по мнению Гесса, обеспечивающих Германии победу в войне, и то, что американская помощь окажется запоздалой: "Похоже, что он искренне верил в это сам и утверждал, что предпринял (самовольно взятую на себя) миссию, чтобы, пока не поздно, спасти британскую нацию от гибели". Здесь он фактически связал Гесса с Ллойд Джорджем и Лидделлом Хартом. Однако Черчилль пошел на уступки Кадогану и удовлетворил его потребность в пропаганде, хотя, сказав, что информации о "разладе и напряженности в высших германских кругах" не имеется, и что взгляд Гесса служит "доказательством незнания действительного положения дел среди тех, кто стоит во главе Германии и имеет доступ ко всей информации, находящейся в распоряжении германского правительства", он как бы не принимает в расчет идею "выраженного стремления к миру или пораженческого движения" в Британии. Однако ясно, что пропаганда, вернее, правда, интересовавшая его более всего, подпитывалась его неприятием нацистского варварства:

"Не следует забывать, что заместитель фюрера, Рудольф Гесс, был и есть соратник и сообщник господина Гитлера во всех убийствах, предательствах и злодеяниях, с помощью которых нацизм установился в Германии и стремится установиться в Европе…"

Далее в заявлении говорилось о кровавой резне июня 1934 года, "ужасах немецких концентрационных лагерей, жестоком преследовании евреев" и "неслыханных, невероятных жестокостях и зверствах, чинимых немецкими оккупантами на завоеванных территориях Польши". Из заявления следовало, что Гесс останется в заключении как военнопленный и "окончательное решение его судьбы как военного преступника должно исходить от союзнических народов после победы в войне".

Далее в заявлении речь шла о герцоге Гамильтоне, имя которого прозвучало в переданном в тот день сообщении германского радио. Черчилль взял на себя труд указать, что его поведение "во всех отношениях было достойным и честным"; он "получил приказ отправиться в госпиталь", чтобы принять заявление задержанного, о чем немедленно доложил. Черчилль подтвердил, что Гесс встречался с герцогом Гамильтоном раньше, поскольку знал, что "герцог виделся с Гессом раз или два до войны по делам спорта, которым оба увлекались".

В конце Черчилль резюмировал:

"Я уверен, что этот знаменательный эпизод порадует и приободрит парламент, страну и наших друзей во всем мире, не сомневаюсь я и в том, что поступок, совершенный заместителем фюрера, его бегство из Германии, его шеф, оказавшийся в неловком положении, станут причиной глубокого недоумения и оцепенения в рядах германских вооруженных сил, нацистской партии и германского народа".

В тот вечер Бивербрук ужинал у Черчилля и, поддержав Кадогана, высказался против выступления с заявлением. Разъяренный Черчилль позвонил Идену, приглашая на новую встречу. Идеи, утомленный ночными бдениями шефа, сказал, что не успел поспать днем, в результате чего жаркая дискуссия разгорелась по телефону. В конце концов Иден убедил Черчилля не делать заявления. Как явствует из короткой записки, подписанной инициалами одного из личных секретарей премьер-министра, решение не выступать он принял до этого.

На полях одной из машинописных копий заявления, с которым Черчилль так и не выступил, имеется любопытная запись, написанная от руки и не поддающаяся объяснению: "Он [Гесс] сделал также другие заявления, раскрывать которые не в общественных интересах". В опубликованных копиях рапортов Киркпатрика о двух первых его беседах с Гессом ничего не говорится о том, что могло быть в этих "других заявлениях"; возможно, неспроста в открытых материалах дела отсутствуют оригиналы отчетов Киркпатрика.

В опубликованной версии второй беседы Киркпатрика с Гессом, состоявшейся в ту среду в замке Бьюкенен, нет ничего нового, за исключением того, что, во-первых, Гитлер не оставит Ирак в беде, поскольку он сражается на германской стороне, и, во-вторых, что британский и германский народы, лишенные в годы войны собственности, должны получить компенсацию — несомненно, Гесс думал о фирме отца в Александрии. Еще он попросил три книги: "Морская держава" Гренфелла, "Динамичная оборона" Лидделла Харта и "Трое в лодке" Джерома К. Джерома. Старший офицер в просьбе отказал. Первые два названия интересны с точки зрения защиты стратегии невмешательства в дела континента, где между строк ясно прочитывается стремление к компромиссному миру с Германией вполне в духе предложений Гесса. "Морская держава" была опубликована под псевдонимом «Т-124»; тот факт, что Гесс знал, что под этим псевдонимом скрывается находящейся на действительной военной службе морской офицер, капитан Расселл Гренфелл, говорит о глубине его познаний в области британской стратегии или о том, что его информировал "Комитет двойного креста"; то же касалось и "Динамичной обороны", включавшей последние статьи Лидделла Харта, опубликованные в октябре 1940 года. В остальном Гесс пытался усилить эффект своих мрачных прогнозов о том, какой вред нанесут Британским островам подводные лодки и новые типы самолетов, приготовленные Гитлером; все эти вопросы уже освещались в заявлении Черчилля:

"…он [Гесс] утверждает, что Германия производит столько подводных лодок и самолетов, что на Британских островах в скором времени и без вторжения начнется голод и что американская помощь не придет или придет слишком поздно. Далее он говорил, что если после сдачи Британии Британская империя и Соединенные Штаты осмелятся продолжить войну, это не поможет, так как господин Гитлер будет удерживать блокаду подводными лодками и самолетами до тех пор, пока не будет заключен мир или последний англичанин не умрет с голоду".

Это точное изложение угроз Гесса, и если оно не представляло угрозы для общественного мнения, то ничего иного в "других заявлениях", что подходило бы под это определение, в отчетах Киркпатрика не содержится. Возможно, что "другие заявления" были сделаны Гессом офицерам «Си», которых Черчилль именует «охранниками».

Во второй поездке в замок Бьюкенен Киркпатрика сопровождал Гамильтон; на другой день, в четверг 15 мая, допрашивать Гесса в третий раз Киркпатрик отправился один. Как оказалось, этот раз стал последним. Он получил инструкции прозондировать Гесса на предмет намерений Германии относительно Америки. Это было сделано с подачи Рузвельта, надеявшегося, что заместитель фюрера мог случайно обмолвиться о чем-то, что позволило бы открыть американцам глаза на нацистскую опасность: "внедрение в тыл, военное превосходство, окружение Соединенных Штатов и т. п.". Гесс не поддался. "У Германии не было планов насчет Америки. Так называемая германская угроза была нелепой игрой воображения". Гитлер, однако, не исключал возможности американского вмешательства, но не боялся его, так как по количеству истребителей Германия превосходила воздушные силы Америки и Великобритании вместе взятые. Америка, продолжил он, будет вне себя от ярости, если Британия заключит сейчас мир, так как рассчитывает унаследовать Британскую империю, и он [Гесс] прилетел, чтобы такие переговоры могли начаться. Если Британия отвергнет предоставляемый ей шанс, будет ясно, что взаимопонимания с Германией она не хочет. В таком случае Гитлер будет обязан (действительно, это будет его обязанностью) разрушить Британию до основания и сделать из нее вечного раба. В завершение Гесс назвал двух военнопленных, кого он хотел бы получить в помощники в том случае, если начнутся переговоры.

Тем временем Гамильтон, передав командование в Тернхаусе своему второму командиру, вернулся в Лондон. Несмотря на то, что упоминать его имя в прессе и по радио было запрещено, в Шотландии распространился слух, связавший его с визитом Гесса. Кроме того, высказывалось предположение, что заместителю фюрера позволили беспрепятственно проникнуть в глубь страны. Вероятно, неспроста на Тернхаусской авиабазе в тот день развесили необычные предупреждения с заголовком "За разглашение информации — наказание": "Персоналу запрещается передавать любую служебную информацию, которая прямо или косвенно может пойти на пользу врагу…"

В Лондоне свой первый визит Гамильтон нанес в министерство иностранных дел, где он вручил Кадогану "полные письменные отчеты" о первых двух допросах Гесса Киркпатриком (ныне в открытых для ознакомления делах отсутствующие) и сказал, что хочет получить личную аудиенцию у короля. Кадоган посоветовал ему сначала встретиться с премьер-министром. Вероятно, он так и сделал, и тот предложил ему увидеться с Даффом Купером, потому что в тот вечер Гамильтон посетил его. Дафф Купер, уважаемый человек, как министр информации был некомпетентен. Эти два качества особенно проявились с прибытием Гесса. Отсутствие руководства и внешнего доверия к министерству едва не довели его генерального директора, сэра Уолтера Монктона, до отставки. Много проблем возникло в связи с незнанием Черчилля, как вести дело, что привело к переходу инициативы в руки Геббельса. Положение усугубило неумение Даффа Купера предложить четкую линию поведения. Он даже не показал Монктону первые отчеты о том, что говорил Гесс. Тем временем радиотрансляции Геббельса о мирных предложениях Гесса и герцоге Гамильтоне, наряду с абсолютным молчанием со стороны министерства информации Англии, вызвали у американского и британского пресс-корпуса "такую бурю негодования, которую не видели ни до, ни во время войны". Вследствии чего Монктону пришлось взять на себя труд и распространить сведения о том, что в прошлом сентябре Гесс пытался через посредника связаться с герцогом Гамильтоном. Это он сказал Даффу Куперу 27 мая, когда все же вручил ему прошение об отставке, что успокоило прессу, реабилитировало герцога, а также сохранило интерес к делу Гесса.

Возникает вопрос: как Уолтер Монктон узнал о письме Альбрехта Хаусхофера герцогу Гамильтону, и почему связал он это с прибытием Гесса? В опубликованных отчетах Киркпатрика ни о нем, ни о каком другом письме не упоминается, как нет этих сведений в отчете Кадогана Черчиллю и в подготовленном Черчиллем выступлении перед палатой общин, нет в записках и протоколах, связанных с этими материалами, в открытых для ознакомления делах, не было упоминаний об этом и в германских радиокоммюнике. Возможно, ему об этом сказал Дж. К. Мастерман, глава "Комитета двойного креста". Мастерман, Гай Лидделл и Дик Батлер из МИ-5 (секции Би19, занимавшейся слухами) были частыми гостями его офиса; другим человеком, имя которого фигурировало в его ежедневнике в первые месяцы 1941 года, был лорд Суинтон, возглавлявший координационный комитет безопасности, основанный, как подсказывает его название, для того, чтобы координировать деятельность СИС, МИ-5 и агентств службы. Несомненно, в пределах нескольких дней Суинтон был посвящен в историю с письмом Альбрехта Хаусхофера, но любопытно отметить, что 9 мая (за день до прибытия Гесса) Монктон обедал с ним. После обеда в тот день Монктон первым делом встретился с Мастерманом. Как следует из сокращенных записей его дневника, он виделся с Мастерманом во вторник 13 мая в 6.30 вечера после разговора о Гессе с кем-то, чье имя похоже на «Ване», возможно, речь идет о сэре Роберте Ванситтарте; позже в тот же вечер он встретился с Алеком Хардингом, личным секретарем короля Георга VI. Неудивительно, что, имея такие контакты, Монктон знал о существовании письма Альбрехта к герцогу Гамильтону.

Первые сообщения о том, что Гамильтон получил от Гесса (не от Хаусхофер-:) письмо, просочились в прессу в четверг 15 мая. Судя по дневнику Сесила Кинга из "Дейли Миррор", толчок истории дал сам Дафф Купер, когда в тот день присутствовал на обеде у Бивербрука в Клеридже, устроенном для редакторов и корреспондентов лобби. После еды Бивербрук объяснил, что хотел помочь Даффу Куперу создать непрерывный поток новостей, и появление Гесса дало такую возможность. Кинг записал:

"Бивербрук тогда высказал предложение создать на настоящий момент вокруг Гесса столько домыслов, слухов и пересудов, сколько возможно. И премьерминистру не нужно будет выступать с заявленим, поскольку это положит конец дискуссии. Не стоит ли нам проявить инициативу и использовать ситуацию с наибольшей пользой для себя и наибольшим вредом для Германии?"

Редакторы были недовольны отсутствием четкой линии, поскольку последнее правительственное заявление могло выставить их в смешном свете. Более того, самые неприятные для противника утверждения о том, что Гесс был предателем, что внутри нацистской иерархии произошел раскол и что он бежал из страны, спасая свою жизнь, были опровергнуты сообщениями германского радио о его миротворческой цели и признанием британской стороной того факта, что он состоял в переписке с герцогом Гамильтоном. Конференция, на взгляд Кинга, была "патетической демонстрацией веры Даффа Купера в то, что правда наилучшее средство пропаганды, но желательно также присутствие еще какого-нибудь ингредиента", и стремления Бивербрука помочь, но "в своих поступках оба они были ограничены премьер-министром".

Когда в тот вечер к нему зашел Гамильтон и потребовал прекратить упоминать его имя в связи с делом Гесса, Дафф Купер предложил два варианта: официальное заявление Черчилля в парламенте или ответ на сделанный запрос. Следующим утром Гамильтон нанес короткий визит Кадогану, после чего отправился в Букенгемскии дворец, куда был приглашен на обед к королю. Король живо интересовался впечатлением, произведенным на Гамильтона Гессом. Еще они обсудили, как можно очистить имя Гамильтона от досужих пересудов; впоследствии он сказал Даффу Куперу, что Его Величество остановил выбор на втором из предложенных им вариантов, и Дафф Купер пообещал набросать план ответа на запрос парламента и поставить в известность Черчилля.

Тем временем Черчилль, пережив "вспышку гнева", как выразился Кадоган, по поводу того, что ему не позволили выступить с заявлением, собрал дневное заседание кабинета и признал, что мнение министерства иностранных дел было правильным. Даффу Куперу он сказал, чтобы пресса рассматривала Гесса как "одного из военных преступников", судьбу которого должно решить после войны союзническое правительства.

Опираясь на указ Черчилля об отношении к Гессу, военное министерство подыскало подходящий для его содержания загородный дом, называвшийся Митчетт-Плейс, близ военного городка Олдершот в Суррее. Пока готовились комнаты, устанавливалась внешняя охрана, звукоинженеры прокладывали провода и прятали микрофоны для прослушивания, Черчилль распорядился, чтобы Гесса перевели в Тауэр Лондона; этот перевод дал ему повод отказать в недавней просьбе Даффа Купера "прислать в Шотландию фотографа, чтобы сделать снимок заместителя фюрера". Черчилль написал: Подождите несколько дней. Он в пути".

"Несколько дней" обернутся годами. Из-за повышенной секретности, осторожности и, особенно, из-за равнодушия Черчилля к опасности, таившейся в полном и честном заявлении (что привело к отсутствию заявления вообще), возможность выжать из сенсации максимум политической выгоды была утрачена, и первоначальная завеса секретности стала еще более плотной, вызвав к жизни волну кривотолков. Одновременно «охранники» прощупывали Гесса на предмет разведывательных данных, которыми он мог владеть, сам того не зная.

Для объяснения политики правительства представителям Британии в нейтральных столицах Кадоган набросал «сверхсекретный» циркуляр:

"Давать информацию о заявлениях и взглядах Гесса кому бы то ни было, кроме вашего дипломатического персонала, нельзя. Наша задача состоит в том, чтобы оставаться с ним в постоянном контакте и попытаться вызвать его на откровенность. Нам неизвестно, что получится, но кое-какую информацию из него можно выудить. Пока о результатах допроса никаких официальных заявлений не будет, пусть немцы поломают головы. Возможно, что, распространяя слухи и давая ненавязчивые указания прессе, мы сможем озадачить немцев…"

Но в субботу утром перед отправкой телеграммы последнее предложение убрали, в результате получилось:

"…Из их официальных заявлений следует, что выходка Гесса привела их в замешательство, и мы постараемся использовать создавшееся положение с максимальной выгодой для себя и внушить немецкому правительству и народу неуверенность и страх. Гесс будет представлен военным преступником, и любая попытка сделать из него жертву будет пресекаться".