Глава 22. План заключения мира

Глава 22. План заключения мира

На другой день в 9.15 утра Черчилль выехал из Дичли. Был понедельник 12-го числа. Гамильтона он взял с собой. Они неслись на Даунинг-стрит "очень быстро", презрев все ограничения скорости. Среди обломков и дымящихся развалин, оставшихся после воздушного налета, совершенного в ночь прибытия Гесса, работали отряды полиции, пожарников и гражданской обороны. Пострадали Вестминстер-Холл, аббатство и парламент; Биг Бен продолжал показывать время и звонить в колокола, хотя его циферблат был поцарапан и усеян осколками. Полоса опустошения проходила по центральному Лондону, Флит-стрит и тянулась в Ист-Энд. Превратились в руины многие бесценные для английской истории монументы. Геринг остался бы доволен объемом нанесенного ущерба, поскольку запланировал все это заранее, чтобы подчеркнуть важность послания, доставленного Гессом.

Гамильтона проводили в переднюю дома номер 10, где ожидали министры, в это время Черчилль беседовал с Иденом. Джоку Кол виллу удалось перекинуться с герцогом словом, и, как запишет он впоследствии в дневнике, он узнал, что "пилотом нацистского самолета был Рудольф Гесс. Ничего столь фантастического прежде не случалось". Когда Гамильтона пригласили к Черчиллю, тот сказал, что хочет, чтобы как можно скорее провели опознание летчика; то есть он хотел получить убедительные доказательства того, что в руках у них находился Гесс, а не его «двойник». После этого Гамильтон вместе с Иденом отправился в министерство иностранных дел, там к ним присоединился Кадоган. Позже в своем дневнике он записал: "Разговаривал с А. и герцогом Гамильтоном, сказавшим, что это Гесс!"

Затем Кадоган послал за Стюартом Мензисом, чтобы осведомиться, не стоит ли послать в Глазго Айвона Киркпатрика, чтобы, как он выразился, "подвергнуть Гесса медицинскому осмотру". Киркпатрик с 1933 по 1938 годы был первым секретарем в британском посольстве в Берлине. Он не только часто встречался с Гессом, но и достаточно близко знал нацистов, в результате чего стал ярым противником политики «умиротворения». Тот факт, что Кадоган пригласил «Си», не означает, что секретная служба уже была в курсе событий (хотя разведывательные данные, которые мог представить заместитель фюрера, представляли для Мензиса первостепенный интерес), как и не исключает такой возможности. С предложением отправить Киркпатрика Мензис согласился.

Тем временем в дом номер 10 по Даунинг-стрит заглянул Бивербрук, пришедший к Черчиллю, и, как следует из его отчета Джеймсу Лизору, Черчилль протянул ему фотографию мужчины с маленьким мальчиком и спросил:

— Кто это?

Бивербрук, встречавшийся с Гессом в Берлине и обсуждавший с ним вопросы международной политики, не задумываясь, ответил: «Гесс».

Айвон Киркпатрик прибыл в министерство иностранных дел только после трех дней он сразу прошел к Идену и Кадогану, Гамильтона пригласили войти только в четыре. Где находился герцог до того времени, из его рассказа неясно. Возможно, Черчилль устроил для него аудиенцию у короля. Четких сведений о том, когда королю сообщили новость, не имеется. Скорее всего, он был занят составлением донесения Черчиллю об обстоятельствах прибытия Гесса. Не приходится сомневаться, что этот отчет он передал премьер-министру в тот же день. Вскоре он и Киркпатрик… направились на аэродром Гендон, на севере Лондона. В 5.30 вечера на самолете "Де Хевиленд Рапид" они вылетели в Шотландию.

В воскресенье днем, 11 мая, Гитлер, находившийся в Бергхофе, получил от Розенберга сообщение об отлете Гесса. В тот вечер прибыл с пакетом Карл-Гейнц Пинч или кто-то другой из личного штата Гесса. В пакете содержалось заранее составленное Гессом письмо, объяснительная записка и сообщение о том, что в 18.00 заместитель благополучно вылетел из Аугсбурга.

Спустя много лет после войны Пинч рассказал удивительную историю о том, как на вокзале Мюнхена ждал в специальном вагоне Гесса, когда его прицепят к ночному поезду на Фрейлассинг, а там к поезду на Берхтесгаден, куда он прибыл в воскресенье, 11-го, в 7 утра и позвонил в Бергхоф, чтобы прислали машину. Большинство других моментов в рассказе Пинча о полете Гесса столь же абсурдны и имеют явное намерение поддержать официальную версию о том, что Гесс действовал исключительно по собственной инициативе, а Гитлер об этом ничего не знал. Однако непонятно, как рассказ о ночном поезде мог служить этой цели. Тем не менее это совпадает с дневниковой записью офицера Риббентропа, через которого он связывался с Гитлером, Вальтера Гевеля, от 11 мая, где говорится, что Пинч прибыл в Бергхоф утром с письмом для Гитлера — "Большое оживление". Возможно, что старший адъютант Гесса, Лейтген, отправился в Бергхоф на автомобиле, чтобы уже вечером 10 мая сообщить Гитлеру новость об отбытии Гесса. Пинч с другим письмом прибыл утром следующего дня. Его столь тщательно обставленный и растянутый во времени приезд имел цель собрать больше независимых свидетелей. Рассказ Пинча при всей своей эксцентричности может быть правдивым.

После войны, когда Гесс был узником Шпандау, Лейтген и Пинч придерживались официальной версии, что Гитлер ничего не знал о полете. Вероятно, делалось это для того, чтобы не погубить шансы их бывшего шефа на освобождение. Даже малая причастность Гесса к завоевательным планам в Восточной Европе значительно ухудшила бы его положение в глазах русских.

В любом случае ясно, что о полете Гесса Гитлер знал задолго до воскресного утра. Адольф Галланд, воздушный ас, командовавший группой истребителей, базировавшейся на побережье Ла-Манша, описывал в мемуарах, как вечером 10 мая был вызван к Герингу и получил приказ вылететь на перехват сошедшего с ума помощника фюрера, направляющегося на своем «Me-110» в Англию. Галланд попросил сообщить подробности, и ему сказали, что Гесс вылетел из Аугсбурга. Сгущались сумерки. Галланд вспоминал, что "до наступления тьмы оставалось минут десять". Если исходить из гражданских понятий сумерек, было около десяти вечера. В это время Гесс приближался к нортумберлендскому берегу. Чтобы снять с себя ответственность, Галланд приказал командирам крыльев поднять в воздух по два истребителя; естественно, они ничего и никого не обнаружили. Этот эпизод можно рассматривать как составную часть плана, имевшего цель внушить мысль, что Гесс действовал по собственной инициативе. Вряд ли у Галланда имелись основания, чтобы придумать свою историю.

Другим доказательством того, что Гитлер знал о полете до утреннего сообщения, доставленного Пинчем 11 мая, являются недавние свидетельства шофера Гесса, Липперта. В воскресенье, 11 числа, в 5.30 утра он и охранник, сопровождавший Гесса до Аугсбурга, были арестованы в деревне Гальшпах, Австрия. Это в одном аспекте согласуется с историей Пинча: он сам отправил их туда на неприметном автомобиле «ДКВ», чтобы они могли переждать, пока ситуация не прояснится, у друга-гомеопата Гесса. Поступив так, он, вероятно, действовал по указке Гесса, который боялся, что начнутся повальные аресты — и они действительно имели место, — чтобы история о том, что Гитлер ничего не знал, выглядела правдоподобной. Однако тот факт, что их схватили ранним утром после того, как Гитлер обычно отправляется спать, говорит о том, что о полете Гесса и о их местонахождении было известно задолго до того, как поезд Пинча подкатил к Берхтесгадену. Показательно и то, что Липперт взял «ДКВ», оставив мощный «Мерседес» Пинчу или Лейтгену.

Кроме сообщений Розенберга, Пинча и Лейтгена (а также вероятного звонка с завода Мессершмитта в Аугсбурге, содержавшего закодированную фразу, означавшую "благополучный вылет"), поздним воскресным утром 11 мая Гитлер, возможно, получил информацию и от Гейдриха о том, что Гесс преодолел предпоследний этап пути над Северным морем. Биограф Гейдриха, Эдуард Калик, подтверждает это: проводив Гесса до английского побережья, Гейдрих прервал свой полет, чтобы из Оберзальцберга доложить Гитлеру об обстановке; но ссылку на источник информации Калик не дает, свидетельств о появлении Гейдриха в Бергхофе также не имеется. Тем не менее, если Гейдрих сопровождал Гесса в полете над Северным морем, о благополучном завершении своей миссии он непременно должен был доложить Гиммлеру или "в высшие инстанции".

Несомненно, теперь Гитлер ждал звонка из Цюриха от тетушки Гесса, фрау Эммы Ротхакер, с сообщением о том, что "Альфред Хорн в добром здравии", или объявления по Би-Би-Си. Но ни того, ни другого не последовало. Подали обед. Пинч, как следует из его рассказа, сидел за одним столом с Гитлером, Евой Браун, Мартином Борманом, Фрицем Тодтом, Отто Дитрихом, пресс-шефом Рейха, Вальтером Гевелем и генералом Карлом Боденшатцем, офицерами связи Риббентропа и Геринга соответственно. Как явствует из дневниковых записей Гевеля и более поздних комментариев Боденшатца, Гитлер разыгрывал удивление, возмущение и полную непричастность. Но Боденшатц на обман не попался.

Ожидаемые известия не поступили и к концу обеда. Пинча взяли под арест, Гевель и Боденшатц получили приказ немедленно найти своих начальников, разъехавшихся на выходные по замкам. Риббентроп прибыл вскоре после обеда, Геринг — в 8.45 вечера, как следует из его дневника, или в 9 — как следует из дневника Гевеля. Далее Гевель пишет, что в зале между Гитлером, Риббентропом, Герингом и Борманом разгорелась жаркая дискуссия; "было много предположений". Естественно, этого и следовало ожидать. Из Великобритании по-прежнему не было ни слуху ни духу. Гесс находился под охраной в замке Бьюкенен как просто "важная личность", герцог Гамильтон все еще был на, пути к аэродрому Кидлингтон.

Вероятно, в результате этой дискуссии было решено послать за Альбрехтом Хаусхофером. Его мать, Марта, в своем дневнике не без опасения заметила:

"Вечерний звонок из Рейхсканцелярии, интересовавшийся номером телефона Альбрехта в Берлине, заставил нас призадуматься". Предыдущей ночью, 10–11 мая, то есть после вылета Гесса, в министерство иностранных дел в Берлине позвонил бывший ученик Альбрехта, Штамер, работник посольства в Мадриде, и просил передать ему [Альбрехту], что 12 мая в Академии наук в Мадриде должна состояться его лекция. Поскольку Альбрехт подрядил Штамера на задание установить канал с сэром Сэмюэлем Хором, это сообщение можно рассматривать как закодированный сигнал, означающий, что на это число назначена условленная встреча с Хором. Однако после войны Штамер говорил, что, услышав сообщение Рейтер о появлении Гесса в Англии, послал Альбрехту телеграмму с предупреждением.

Поскольку спустя два дня после этого никаких новостей не поступило, заявление Штамера, как и многих других причастных к делу с обеих сторон, следует считать фальсифицированным. Стоит вспомнить, что после войны Штамер составил записку, в которой говорилось, что за некоторое время до полета Гесса через шведское посольство в Мадриде он установил контакт с Хором, и что Альбрехт Хаусхофер и Хор пришли к обоюдному согласию, что отставка Гитлера и Черчилля является необходимой предпосылкой для мирных переговоров. В таком случае не исключена возможность, что Хор или кто-то еще в Мадриде, возможно, из шведского посольства, был осведомлен о состоявшемся в тот день вылете Гесса в Шотландию, и Штамер в самом деле телеграфировал Альбрехту, чтобы предупредить его о грозящей опасности. Это не более невероятно, чем история Альберта Хейла о "контакте с промышленными кругами" Бевина в сердце Берлина, пославшем сообщение о Гессе, особенно если Хор был осведомлен о мистификации "Комитета двойного креста".

Из дневниковых записей Марты Хаусхофер однозначно следует, что Альбрехт о вылете Гесса 10 мая ничего не ведал, хотя Карл Хаусхофер о готовившейся миссии в общих чертах знал. Во время одной из их последних совместных прогулок он пытался выяснить детали и отговорить Гесса от отчаянного шага, рассказав ему сон, в котором видел Гесса, проходящим через гобеленовые стены английских замков, как он выразился, и несущим мир двум великим нордическим народам. Гесс не поддался и в детали Хаусхофера не посвятил. 9 мая, когда Гесс заканчивал последние приготовления. Карл Хаусхофер сочинял ему письмо. В нем он просил за две семьи его знакомых, пострадавших от Нюрнбергских законов, принятых против неарийцев. Одно прошение касалось девушки, мать которой происходила из знатной баварской семьи, а отец был многократно награжденным австрийским офицером. Он имел примесь еврейской крови и застрелился, чтобы не помешать своим детям унаследовать его имущество. Теперь девушка хотела выйти замуж за арийца. Вторая касалась двух ребят, оставшихся в годы Империалистической войны сиротами и усыновленными промышленником, не подозревавшим, что со стороны матери они получили примесь еврейской крови. Теперь один из них хотел стать офицером и обручиться с девушкой, чистокровной арийкой.

Почему Альбрехт Хаусхофер не отреагировал на телеграмму Штамера из Мадрида, не ясно, как не вполне ясен и ее смысл. Но как только был установлен его берлинский номер телефона, он получил приказ вылететь на другой день, 12 мая, в Берхтесгаден. Он прибыл в понедельник до полудня. К этому времени Гитлер, вероятно, решил, что Гесс либо потерпел крушение, либо был сбит где-то над Британией. Альбрехта он не допрашивал, потому что знал, что в любом случае к полету Гесса он отношения не имел. Вместо этого он дал ему бумагу и ручку и велел составить отчет о своих британских связных и возможностях использовать их. Предположив, что Гесс потерпел неудачу, он решил воспользоваться умом его английского эксперта.

Альбрехт, не подозревавший о предприятии своего патрона, уселся писать. Сначала он перечислил англичан, которых знал "много лет по личному общению"; сюда входил бывший парламентский секретарь Невилля Чемберлена, лорд Данглас (так в оригинале) (ныне лорд Хоум), заместитель министра иностранных дел, Рэб Батлер, который "несмотря на многочисленные публичные заявления, не был сторонником Черчилля или Идена", и, конечно же, герцог Гамильтон. Он преувеличил близость внесенных в список людей ко двору, упомянув младшего брата Гамильтона, через жену и тещу связанного с королевой. Его теща была вдовствующей герцогиней Нортумберлендской и занимала при королевском дворе должность правительницы гардеробной, еще он ссылался на тесные контакты группы со старыми консерваторами, Стенли, Дерби и Асторами. "Молодой Астор… был парламентским секретарем бывшего министра внешних и внутренних дел, сэра Сэмюэля Хора, ныне посла Британии в Мадриде". Естественно, он понимал, что все эти личности Гитлеру в своем большинстве были знакомы и он хорошо осведомлен о их довоенном стремлении наладить отношения с Германией. Далее он описал свою попытку установить контакт с Гамильтоном, полагая, что Гитлер был полностью об этом информирован.

Что он не упомянул (в процессе дискуссии), так это свою попытку связаться через Штамера из посольства в Мадриде с Хором и о телеграмме Штамера, присланной ему в ночь с 10-го на 11-е. На основании сказанного можно предположить, что этот подход, хотя и был санкционирован Гессом, осуществлялся за его спиной в интересах консервативной оппозиции; если так, то он либо не поставил в известность фон Хасселля, либо фон Хасселль не написал об этом в своем дневнике, либо из этого ничего не получалось до той ночной телеграммы от Штамера. Стоит вспомнить, что в то же время с Хором пытался связаться Риббентроп, действовавший через своего агента Гардеманна и Хуана Бейгбедера.

Поскольку понедельник известий тоже не принес, страх Гитлера за Гесса перерос в уверенность, что произошло непоправимое. Тогда он распорядился, чтобы шеф печати, Дитрих, составил заявление. После многократных изменений, ибо дать разумное объяснение было не просто, в 8 часов вечера, то есть спустя 48 часов после старта Гесса, радиостанции Германии передали коммюнике:

"Партийное руководство заявляет: член партии Гесс, которому, ввиду его болезни, с годами все более усугублявшейся, фюрер категорически запретил пользоваться летательными машинами, на днях, нарушив приказ, сумел завладеть самолетом. В субботу, 10 мая, примерно в 18.00 Гесс отправился из Аугсбурга в полет, из которого до сих пор не вернулся. Оставленное им письмо, к несчастью, свидетельствует о признаках психических нарушений и позволяет заключить, что Гесс стал жертвой галлюцинаций. Фюрер немедленно отдал приказ об аресте его адъютантов, которые знали о полете и о запрете фюрера и все же не помешали полету и немедленно не доложили о случившемся. В свете этих печальных обстоятельств Национал-социалистическое движение вынуждено констатировать, что член партии Гесс разбился или попал в аналогичную аварию".

Гамильтон и Киркпатрик еще находились в воздухе на пути в Шотландию, когда сообщение прозвучало по радио. Его приняли в Англии и передали в девятичасовых новостях по Би-Би-Си. Иден тотчас позвонил Кадогану, тот запросил текст германского коммюнике, и вместе с «Си» они встретились в министерстве иностранных дел с Иденом, оттуда троица отправилась к Черчиллю в его подземную совещательную комнату. Стрелки часов приближались к одиннадцати. Черчилль набросал проект заявления, основанный преимущественно на рапорте Гамильтона, и краткий биографический очерк о Гессе, подготовленный совместно со своим сотрудником, осуществлявшим связь с разведывательной службой, майором Дезмондом Мортоном; в последнем содержалось следующее замечание: "Он [Гесс] имеет довольно слабый характер, и его моральный облик вызывает определенные сомнения (в непристойных кругах его окрестили "Первая леди страны")". Черновик Черчилля, который он, вероятно, зачитал, начинался такими словами: "Рудольф Гесс, заместитель фюрера Германии и руководитель национал-социалистической партии, приземлился в Шотландии при следующих обстоятельствах…" После описания аварии «Me-110» близ Глазго говорилось, что неподалеку от места происшествия был обнаружен немецкий офицер со сломанной лодыжкой, который сначала "назвался Хорном, но потом заявил, что он Рудольф Гесс и что прибыл в Англию с гуманной миссией и надеждой, что между Великобританией и Германией возможно заключение мира…".

Кадоган поморщился, Иден, вероятно, тоже. Только в прошедшие выходные Иден говорил с Робертом Брюсом Локхартом из отдела политической разведки, разместившегося в Уобернском аббатстве, о сторонниках политики «умиротворения» в консервативной партии, которых было «множество», как он сказал. Он был прав: в тот самый день, в субботу, 10 мая, владелец аббатства герцог Бедфорд обратился к Дику Стоуксу, члену парламента от лейбористской партии, с предложением, чтобы Ллойд Джордж, "очевидно, единственный человек, способный спасти страну", сделал публичное заявление с перечислением условий заключения мира, на которые Германия могла откликнуться. Два дня спустя, когда они обсуждали составленное Черчиллем коммюнике, Хью Далтон записал в своем дневнике, что некоторые пэры утратили сдержанность и открыто предлагают выступить осенью за мир. Иден и Кадоган уговорили Черчилля исключить объяснения визита Гесса, и заявление в 11.20 поступило в прессу без опасного параграфа.

После чего Кадоган удалился и отправился спать. Он так устал, что даже не нашел сил, чтобы сделать запись в дневнике. Открыл он его только следующим вечером, записав, что у Черчилля имеется текст заявления, констатирующего, что Гесс прибыл "во имя гуманизма". Но так не пойдет, писал он; это походит на предложение мира, в то время как они могут представить дело так, что Гесс поссорился с Гитлером.

* * *

Когда Гамильтон и Киркпатрик приземлились в Тернхаусе, им стала известна новость о германском заявлении. Согласно распоряжению сэра Арчибальда Синклера, министра авиации, им следовало немедленно явиться для установления личности задержанного. Практически тотчас они сели в автомобиль, помчавший их по неосвещенным улицам. Но в Бьюкененский замок они прибыли только после полуночи. Их сразу проводили в комнату к узнику. Гесс крепко спал, и охране пришлось разбудить его. Сначала Киркпатрика он не узнал, но после того, как бывший первый секретарь посольства в Берлине напомнил ему о различных событиях, свидетелями которых они оба были, стало ясно, что "сомнений относительно его личности быть не может". Все эти дни Гесс был занят ведением записей и теперь начал их зачитывать Киркпатрику, сказав, что сначала необходимо сделать экскурс в прошлое, чтобы стали понятны обстоятельства, толкнувшие его на этот визит. Начал он с 1904 года, когда король Эдуард VII поддержал образование англо-французской Антанты, констатировав, что "это неминуемо должно было привести к конфликту с Германией", далее для подтверждения своей правоты он процитировал "Английскую внешнюю политику при Эдуарде VII", написанную британским историком Фарраром. Таким образом, заявил он, Англия стала виновницей Первой мировой войны. Коснувшись Версальского договора, он повторил обычные доводы немцев относительно карательной его природы и отказа британского правительства пойти на уступки, которые позволили бы сохранить демократическое правительство Веймара, "и следствие — подъем Гитлера и национал-социализма". В 1938 году Гитлер был вынужден аннексировать Австрию. На это действие его толкнули пожелания австрийцев и решимость Франции сделать из Чехословакии авиабазу против Германии и Судетов. Британия и Франция в ответ начали вооружать Чехословакию, и Гитлер, не желая терпеть такого, поступил так, как поступило бы любое британское правительство. Польский кризис развился в результате попытки Британии противопоставить себя наиболее сильной державе Европы, Германии; из захваченных польских документов видно, что польское правительство было готово принять предложения Гитлера, если бы не вмешательство британского правительства, направленное на предупреждение такого развития событий. Гамильтон, достаточно владевший немецким, чтобы понять линию лекции, получив позже объяснения Киркпатрика, описал ее как "длинный панегирик Гитлеру", но в случае Гесса не могло быть иначе.

Около часа ночи, когда Гесс продолжал разглагольствовать, Гамильтона и Киркпатрика пригласили к телефону; это был Идеи, все еще сидевший с Черчиллем и сгоравший от нетерпения узнать, установлена ли личность задержанного, и если да, то что он говорит. Киркпатрик ответил, что сомнений насчет личности нет, но свою речь он не закончил и наполовину (оценку эту он, вероятно, дал на основании количества рукописных листов, с которых читал Гесс), так что объяснения его визита пока не получены. Они вернулись. Гесс еще полтора часа продолжал "быстро говорить", как сказано в последующих записках Гамильтона. Киркпатрик внимал ему с достойным уважения терпением и "ни разу не смежил глаза", в то время как Гамильтон устало кивал.

Во второй части речи Гесса излагались доказательства того, что Германия неизбежно победит в войне. Производство самолетов в Германии во много раз превосходило выпуск аналогичной продукции Великобританией и Соединенными Штатами, вместе взятыми, и как бы Британия ни старалась, изменить это соотношение в свою пользу ей не удастся. Когда в прошлом мае Британия начала бомбардировки Германии, Гитлер решил, что это явление временное; он терпеливо ждал, "во-первых, не хотел втравить мир в необузданную воздушную войну и, во-вторых, из сентиментального уважения к английской культуре и английским памятникам", как Киркпатрик подытожил слова Гесса. "Только выждав несколько недель и с большим нежеланием отдал он приказ бомбить Англию". Что касалось битвы за Атлантику, то подводные лодки производились ныне в больших количествах по всей Германии и оккупированной Европе. Комплектующие детали водным путем доставлялись на судоверфи для сборки. Британия вскоре воочию увидит, насколько возросло число подлодок и как эффективны они в сочетании с самолетами в войне против кораблей. В завершение, в Германии невозможно было пробудить революционное настроение, поскольку массы слепо верили в Гитлера.

Наконец, Гесс перешел к причинам, заставившим его приехать; далее следует изложение Киркпатрика:

"Он сказал, что, ужасаемый перспективой продолжения войны, он прибыл сюда без ведома Гитлера, чтобы убедить ответственных людей в том, что, поскольку Англия выиграть войну не может, самым благоразумным было бы заключить теперь мир. Давно и хорошо зная фюрера, знакомство с которым началось восемнадцать лет назад в крепости Ландсберг, он мог дать слово чести, что Гитлер никогда не вынашивал планы против Британской империи, никогда не стремился к мировому господству, считая сферой интересов Германии Европу, а любое расточение германского могущества за пределами европейского континента слабостью, которая посеет семена гибели Германии. Гитлер искренне сожалел бы по поводу падения Британской империи. Тут Гесс хотел заставить меня содрогнуться, когда сказал, что, в свою очередь, у алчных американцев имеются виды на Британскую империю. Канада непременно будет включена в Соединенные Штаты…"

Далее Гесс внес старое предложение, чтобы Великобритания дала Германии свободу действия в Европе, и Германия даст Британии свободу действия в Империи — кроме бывших германских колоний, в которых она нуждалась как в источнике сырья. Киркпатрик тогда спросил, считают ли они Россию Европой или Азией. «Азией», — услышал он в ответ. В таком случае, продолжил Киркпатрик, не следует ли из этого, что раз Германия просит свободы действия в Европе, на Россию она претендовать не станет. Ответ Гесса не заставил себя долго ждать: у Германии есть определенные претензии и к России, которые можно удовлетворить путем переговоров или военными действиями; однако нет основания для слухов, что Гитлер планирует в скором времени начать наступление на Россию. Киркпатрик спросил у него насчет притязаний Италии; Гесс отмахнулся от них, сказав, что они не будут чрезмерными.

Собеседование к этому времени длилось уже два с половиной часа; Киркпатрик толкнул Гамильтона и сам поднялся. В своем отчете он сообщил, что позволил себе оставить без внимания самые дикие высказывания Гесса, "так как понимал, что спор не принес бы никаких плодов, а мы бы вдобавок остались без завтрака". В дверях Гесс нанес прощальный удар: он забыл подчеркнуть, что его предложение останется в силе только в том случае, если его можно будет обсудить с новым, а не с нынешним британским правительством. Черчилль, запланировавший войну, и поддержавшие его коллеги — не те люди, с кем фюрер согласится сесть за стол переговоров.

Завтрак Гамильтону и Киркпатрику подали в госпитале. После вчерашнего обеда во рту у них не было ни крошки. Потом они вернулись в Тернхаус и легли отдохнуть. Через несколько часов Киркпатрик снова был на ногах. Еще не было одиннадцати, когда он позвонил Кадогану и вкратце доложил об итогах встречи. Кадоган велел ему оставаться на месте и ждать дальнейших распоряжений. Кадоган продиктовал резюме для Черчилля, включив предположения Киркпатрика, что Гесс будет более откровенным в разговоре с человеком, которого примет за члена консервативной партии, снедаемого желанием свергнуть правительство Черчилля:

"…мистер Киркпатрик полагает, что будет лучше, если герцог Гамильтон перевезет его [Гесса] в свой дом, в котором в настоящее время устроен госпиталь, и далее он предлагает свести его с братом герцога Гамильтона, который говорит по-немецки, и еще с кем-нибудь, кто мог бы сыграть роль такого члена консервативной партии, как указывается выше…

Мистер Киркпатрик говорит, что Гесс держится весьма спокойно, хотя несколько выбит из привычной колеи. Он утверждает, что прибыл по собственной инициативе, и мистер Киркпатрик полагает, что он все время напоминал себе об этом, так что это, в конце концов, превратилось в мономанию. Он уверовал, что Германия победит в войне, но понимает, что она продлится долго и со всей современной техникой повлечет множественные разрушения и кровопролитие. Он верит, что если сумеет убедить народ этой страны в том, что имеются основания для мирного урегулирования, войне можно будет положить конец и избежать ненужных страданий…"

Судя по тому, как Гесс описывал свои сны, посещавшие его в первые дни плена, Киркпатрик был действительно прав насчет его мании. Ему снилось, что он был дома и не смог закончить приготовления к полету или вернулся, не добившись успеха. Его мучили кошмары, во время которых он делал все, чтобы достичь своей цели, но от предчувствия неудачи впадал в пугающее отчаяние. Когда он пробуждался, то понимал, что находится в Шотландии. Сначала он испытывал облегчение и не понимал всей серьезности ситуации, "так глубоко укоренилась у меня в подсознании моя цель — мир". Этот момент Киркпатрик уловил довольно четко, но в другом направлении Гессу удалось ввести его в заблуждение, как и многих других британских наблюдателей. У Киркпатрика сложилось впечатление, что Гесс был плохо осведомлен о германской стратегии и производстве и прибыл в страну по собственной инициативе, а не по договоренности с фюрером.

Резюме рапорта Киркпатрика Кадоган отнес Черчиллю в полдень. Позже в дневнике он записал: "Несомненно, это Гесс. Но невозможно понять, зачем он прибыл, если только не сошел с ума". По свидетельству врачей, он находился в полном здравии. Предложение подослать к Гессу кого-то, кого он принял бы за представителя «оппозиционной» группы и принялся бы склонять на свою сторону, Черчилль не принял, так как уже обсудил с «Си», как поместить его в комнату, оплетенную проводами, чтобы можно было записывать каждое его слово, каждый вздох. В записке Идену он указал, что с Гессом следует обращаться как с военнопленным и содержать его под наблюдением министерства иностранных, а не внутренних дел:

"1…этот человек, как и остальные нацистские лидеры, потенциальный военный преступник, в конце войны его и его соратников можно будет также объявить вне закона. В таком случае его раскаяние сослужит ему хорошую службу.

2. А пока его следует изолировать в подходящем помещении, оборудованном «Си» всеми необходимыми приспособлениями, недалеко от Лондона, и пользоваться каждой возможностью изучать его образ мыслей и добывать прочую полезную информацию.

3. Следует обеспечить ему здоровые и комфортные условия существования; не отказывать ему ни в еде, ни в книгах, ни в письменных принадлежностях, ни в отдыхе. У него не должно быть контактов с внешним миром или посетителей… К нему нужно приставить специальную охрану. Он не должен видеть газет и слушать радио; обращаться с ним нужно достойно, как если бы он был важным генералом, попавшим в наши руки.

У. С. Ч.

13. 5. 1941".