Глава 4 ИЗБРАННИК ДОРОТЕИ

Глава 4

ИЗБРАННИК ДОРОТЕИ

Очень важно, чтобы французское посольство было привлекательным.

Талейран

Несмотря на дальнюю дорогу, британская делегация прикатила в город одной из первых. Возглавлял ее лорд Каслри, высокий блондин, выглядевший лет на двадцать моложе своих сорока пяти. Худой, почти бестелесный англичанин обычно одевался во все черное в соответствии, по замечанию одного наблюдательного человека, со своим, как правило, мрачным настроением. Длинное костлявое лицо создавало впечатление аристократической отрешенности или, скорее, пожизненной зеленой тоски, по оценке другого знатока человеческих душ. С уверенностью можно сказать, что у лорда было лицо чемпиона игры в покер, что помогало ему побеждать и за игорными столами, и за столами дипломатических переговоров.

Лорд Каслри со своей командой прибыл в австрийскую столицу 13 сентября и с трудом отыскал резиденцию, отведенную ему в доме, затерявшемся на узкой улочке Мильхгассе. Эти комнаты прежде снимал молодой музыкант по имени Вольфганг Амадей Моцарт. В начале восьмидесятых годов XVIII века композитор написал здесь первую немецкую оперу «Die Entfuhrung aus dem Seraih («Похищение из сераля») и завел роман с дочерью домовладелицы Констанцей, на которой в 1782 году женился. Уютная квартира, возможно, и подходила для счастливых брачных ночей и сочинения опер, но ее ограниченные размеры явно не годились для делегации, представлявшей Великобританию, гордившуюся тем, что она профинансировала победу союзников над Наполеоном.

Каслри действительно решил найти другое место, и через неделю делегация перебралась в апартаменты из двадцати двух комнат на Миноритенплац, элегантной брусчатой площади с аристократическими особняками и церковью миноритов XIV века. Британцы теперь оказались в двух шагах от кабинетов Меттерниха на Балльхаусплац и дворца Хофбург. Каслри с супругой леди Эмили поселился на верхнем этаже, дипломатический персонал занял первый этаж, а цокольный этаж лорд отвел для приемов и развлечений. Британцы готовились услаждать гостей на вечерних раутах неземными звуками фисгармонии, изобретенной Бенджамином Франклином.

В отличие от других стран, представленных на мирной конференции, Британия все еще находилась в состоянии войны — воевала за океаном с молодой республикой Соединенных Штатов. Американцы назвали этот конфликт войной 1812 года, хотя в британской истории он не получил никакого определения, затерявшись в общей войне с Наполеоном. Тем не менее сражения происходили на многих фронтах в Канаде, на Великих озерах, в Атлантике. За несколько недель до приезда Каслри в Вену британские войска высадились в Чизпике, сожгли дотла Вашингтон, уничтожили казначейство, Библиотеку конгресса и даже президентский дворец. Джеймс и Долли Медисон бежали, и войне не было видно конца.

Хотя внимание британцев отвлекали и Европа, и Америка, Лондон отдавал предпочтение конференции в Вене. Нация лорда Каслри завоевала огромный авторитет как единственная держава, от начала до конца противостоявшая Наполеону, иногда и в одиночку. Британцы располагали самым большим в мире военно-морским флотом, богатейшей экономикой и колониальными владениями, отмеченными на карте земного шара от Южной Африки до Индии. Во время войны они успели отобрать колонии у французов и их союзников. Все это делало их сильными на переговорах в Вене.

Британцы рассчитывали обеспечить безопасность мореплавания, то есть решить центральную для них проблему, важную для военно-морского флота и послужившую одной из причин войны с Соединенными Штатами. Каслри намеревался добиться того, чтобы равнины и низины побережья, известные теперь под названием Бельгия, никогда не попадали в руки враждебного государства. Это означало, что они не должны принадлежать и Франции. Порт Антверпен он считал потенциальным плацдармом для вторжения на острова, «заряженным пистолетом, приставленным к виску Англии».

Лорд Каслри настаивал на том, чтобы Антверпен и всю Бельгию передать новому королевству Нидерланды, чей монарх Вильгельм I Оранский был добрым союзником Британии. Он уже получил определенные гарантии на этот счет. Передача территорий обусловлена в секретном приложении к Парижскому договору, оставалось только все формально подтвердить подписями, невзирая на возможные возражения со стороны бельгийцев.

Каслри выступал за поддержание равновесия сил. По его убеждению, именно такая политика могла способствовать недопущению войны. Она отвечала и торговым интересам Британии, островной державы, стремившейся превратиться в «мастерскую всего мира».

По мнению Каслри и других политиков, включая его наставника бывшего премьер-министра Уильяма Питта, ни одна держава или группа держав не должны доминировать на континенте. Если кто-то надумает претендовать на господство в Европе, то Британия вмешается и восстановит «справедливый баланс сил». Традиционно самая большая угроза равновесию сил исходила от Франции, которая нарушала его все последние сто пятьдесят лет. Теперь, после поражения Наполеона, появился новый потенциальный источник угрозы.

Каслри имел в виду Россию, союзницу Британии в последние годы войны. Несколько стран могли притворяться великими державами, но реальные шансы стать таковыми имелись лишь у Великобритании и у России. Безусловно, Россия была гигантом, она занимала на континенте огромное пространство, в семьдесят раз превышавшее территорию Британии. Она имела самую большую в мире армию и завладела значительной частью бывшей Французской империи, включая Польшу, Саксонию и Гольштейн, граничивший с Данией. Каслри тревожила перспектива усиления России, страны, чей престиж вырос благодаря громким победам, а правитель, похоже, не отличался скромностью.

В свое время Каслри учился в колледже Сент-Джонс Кембриджа, но бросил учебу, так и не получив степень. Он вернулся в Ирландию, в Станфорд-Лох графства Даун на северо-западе острова, где его в возрасте двадцати одного года избрали в ирландский парламент. Каслри быстро набрал политический вес — министр торговли, военный министр, глава внешнеполитического ведомства. Во всех своих ипостасях он проявлял исключительную самоуверенность и отвагу в борьбе с оппозицией. Лорд отличался упорством Уинстона Черчилля и упрямством, редко встречающимся среди государственно-политических деятелей.

Лорда Каслри можно назвать отцом-основателем современного британского Форин оффиса. Когда он возглавил министерство иностранных дел, Британия имела за рубежом шесть дипломатических миссий, и лишь одна из них не функционировала при правительстве, не находившемся в изгнании, тюрьме или в каком-нибудь другом затруднительном и униженном положении. После краха наполеоновской империи Лондон вновь начал открывать посольства в освобожденных странах. Каслри занял пост министра, как говорится, в урочный час — ему довелось назначить практически весь дипломатический корпус Великобритании.

Каслри вошел в историю и как первый британский министр иностранных дел, побывавший на континенте с официальным визитом — в январе 1814 года на завершающей стадии войны. Теперь, совершая второй визит на материк, лорд взял с собой одну из самых представительных делегаций — четырнадцать помощников и советников. Среди них, например, были неутомимый лорд Кланкарти, служивший прежде посланником в Гааге и хорошо знавший проблемы Нидерландов, и лорд Каткарт, бывший вояка и специалист по России, сумевший подружиться с царем. В делегацию входили также заместитель министра Эдвард Кук и личный секретарь Джозеф Планта; оба считались трудягами и преданными советниками.

Несколько выбивался из британского декорума сэр Чарльз Стюарт, тридцатишестилетний ветеран испанской военной кампании. Громогласный лорд Стюарт, помимо несносного характера, обладал таким чувством юмора, который больше подходил для казарм, а не для дворянских салонов, да и его дипломатические способности у многих вызывали либо недоумение, либо сомнение. Очень часто, пропустив несколько стопок, Стюарт начинал ходить кругами и выискивать, «кому бы дать в зубы». За ярко-желтые сапоги и экстравагантное поведение его прозвали «лордом Памперникель». Все думали, что он поехал послом в Вену только потому, что приходился сводным братом лорду Каслри.

Поселившись во дворце Кауница, Талейран начал объезжать посольства, разбросанные по всему городу. На его визитной карточке появился новый титул — князь де Талейран; этой чести его удостоил король Людовик XVIII перед отбытием из Парижа. Министр иностранных дел Франции не мог больше носить титул князя Беневентского, присвоенный ему Наполеоном. Талейран хотел, чтобы не только он сам, но и Франция поскорее забыли о Бонапарте.

Хотя Франция благодаря Парижскому договору, как выразился Талейран, «счастливо избежала уничтожения», он знал, что союзники подвергаются немилосердной критике за чрезмерную мягкотелость. Для многих Франция по-прежнему оставалась страной безрассудных фанатиков-крестоносцев, которые и в дальнейшем не будут давать покоя соседям. Ее участие в конгрессе нежелательно: без нее он пройдет гладко. Негативное отношение к Франции подрывало дипломатические усилия Талейрана, а он надеялся на успех. После того как Людовик XVIII стал королем Франции, князь рассчитывал вернуть на трон в Неаполе, все еще занятый пламенным наполеоновским маршалом Иоахимом Мюратом, другого члена династии Бурбонов — Фердинанда IV. По мнению Талейрана, Бурбон являлся законным монархом, наилучшей гарантией мира на полуострове.

Талейран поставил своей целью спасти и короля Саксонии Фридриха Августа, которому угрожала утрата и короны, и страны. Саксонский монарх был кузеном Людовика XVIII, союзником Франции и, самое главное, мог создать противовес растущему влиянию Пруссии, претендовавшей, как опасался князь, на господство во всей Германии. Необходимо обуздать амбиции Пруссии, считал Талейран, иначе «через несколько лет она превратится в милитаристскую державу, крайне опасную для соседних стран».

Всю первую неделю Талейран готовил почву для своей дипломатической кампании: посещал салоны, наносил визиты императору Францу, членам императорской фамилии, миссиям великих держав и делегациям менее значительных стран, которые обыкновенно остаются незамеченными. У него в распоряжении было восемь — десять дней, а перед ним стояла задача, для исполнения которой требовались «не такие больные ноги, как у него».

Понимая необычайно сложный характер своей миссии, Талейран подобрал и соответствующий состав дипломатов, экспертов и вспомогательного персонала. Самым примечательным в делегации был его давний приятель герцог Эммерих Дальберг, молодой человек, представитель одного из древнейших аристократических родов в Германии, владевший землями в Рейнланде, в том числе между Шпейером и Вормсом. Дальберг был неразборчив в средствах, ненадежен и безудержно хвастлив. Талейран все это знал. Князь взял Дальберга, по его словам, только потому, что он растрезвонит «все мои секреты, которые я хотел бы предать гласности».

Талейран включил в делегацию двух «полномочных послов». На роль одного из них он избрал тоже давнего друга, маркиза де ла Тур дю Пена, бывшего посланника в Голландии, смазливого и безвредного искателя удовольствий, не любившего обременять себя обязанностями. «Он умеет пускать пыль в глаза», — говорил Талейран. Вторым «уполномоченным» стал граф Алексис де Ноай, ультрароялист, известный информатор, «глаза и уши» королевской семьи, особенно брата короля. «Если кто-то и должен за мной шпионить, — объяснял Талейран, — то пусть это делает человек, которого я сам выбрал». Возможно, эта троица и не годилась для сложных международных переговоров, но она обладала качествами, соответствовавшими стандартам дипломатии XIX века. Каждый из них принадлежал к дворянскому сословию, прекрасно разбирался в салонных интригах, располагал нужными связями в космополитической европейской аристократии, съезжавшейся на Венский конгресс.

С профессиональной точки зрения самым полезным и достойным членом команды был Жан Батист де Гуйе, граф де ла Бенардьер, сорокачетырехлетний сотрудник министерства иностранных дел. Талейран видел в нем талантливого многообещающего дипломата; граф, без сомнения, возьмет на себя весь груз неотложных дел, включая подготовку предложений и документов французской делегации.

Помимо перечисленных лиц, Талейран привез в Вену целую бригаду слуг, поваров, парикмахеров и других мастеров своего дела, которым предстояло обеспечивать жизнедеятельность миссии. Среди них оказался и тридцатишестилетний личный секретарь и пианист Сигизмунд Нейкомм, австриец из Зальцбурга, ученик Йозефа Гайдна. Своей игрой он должен был помогать министру расслабляться или, наоборот, сосредоточиваться на решении каких-либо дипломатических проблем.

Но самым удачным, без сомнения, был выбор женщины на роль салонной хозяйки. Он взял с собой юную двадцатилетнюю жену племянника Доротею де Талейран-Перигор, умную и красивую особу, которая к тому же была младшей сестрой герцогини де Саган.

У Доротеи были искрящиеся черные волосы и темно-синие глаза, настолько темные, что они казались черными, и в них, по описанию одного из поклонников, «загорался обжигающий внутренний огонь, превращавший ночь в день». Она обладала удивительно тонкой и хрупкой талией, а легкие румяна лишь подчеркивали лунную бледность кожи. Доротея была явно несчастна и одинока.

Доротея родилась на тринадцать лет позже Вильгельмины, и трудно найти более несхожих сестер. Вильгельмина, старшая в семье, была любимицей отца, ее обожали, лелеяли и дали ей блестящее образование. Доротея не пользовалась таким же вниманием. О своем детстве она вспоминала как о безрадостном и горемычном времени. Вильгельмина еще девочкой наизусть читала Вергилия на латыни, а гости замка поражались, видя, что семилетняя Доротея еще не знала букв алфавита.

До сих пор нет полной ясности в отношении биологического отца Доротеи. Она называла своим отцом Петра, герцога Курляндского. Биографы со своей стороны выдвинули другую версию — бедного польского дворянина, командира наемников графа Олека Батовского, останавливавшегося на короткое время в их семейном замке. В любом случае герцогу Петру в то время было почти семьдесят лет и он тяжело болел.

Доротея не знала ни того ни другого. Польский дворянин покинул замок сразу же после ее рождения. Герцог Курляндский умер, когда ей исполнилось семь лет. Ее мать Анна Доротея, герцогиня Курляндская, не занималась младшей дочерью: она была поглощена светской жизнью. Доротея не могла водить компанию и с тремя сестрами — самая ближайшая по возрасту была на десять лет старше. Она росла практически без друзей и близких, предоставленная самой себе.

Много лет спустя Доротея так описывала себя в детстве:

«Маленькая, худенькая, желтушная, болезненная с самого рождения. Глаза настолько большие и темные, что, кажется, заполняют все лицо... Всегда печальная и грустная, я думала только о смерти».

Проявил интерес к Доротее и занялся ее воспитанием один из любовников матери, швед, граф Густав Армфельт. Он взял на себя роль наставника и вскоре обнаружил в ней способную ученицу, а через какое-то время граф окончательно убедился в том, что имеет дело с необыкновенно одаренным ребенком.

Неожиданно в Доротее открылась ненасытная жажда знаний. Герцогиня Курляндская наняла двух домашних учителей, одним из них был аббат Пьяттоли, бывший секретарь последнего короля Польши. Он пристрастил девочку к театру, где над ней шефствовала королева берлинской сцены мадам Унцельман. В таинства астрономии Доротею посвящал специалист из Берлинской обсерватории. Доротея проявляла исключительно острый ум и способность на лету схватывать самые сложные понятия и идеи. Она увлеклась чтением. Девочка уходила в домашнюю библиотеку и сидела под самым потолком с книгой на коленях.

К пятнадцати годам Доротею стали усиленно склонять к замужеству. Ей обещали позволить самой выбирать супруга, но навязали избранника матери, вернее, избранника царя Александра, а еще точнее — избранника Талейрана. Ее замужество приобрело характер международного сговора.

Французский министр слышал о прекрасной Доротее, наследнице герцогства Курляндского, и хотел, чтобы она вышла замуж за племянника, двадцатилетнего Эдмона де Талейран-Перигора. Поскольку Доротея была подданной русского царя, то Талейран попросил Александра переговорить с ее матерью и устроить помолвку. Государь, благодарный Талейрану за помощь в борьбе с Наполеоном, согласился. Царь, приехав в октябре 1808 года в замок курляндских герцогов, не мудрствуя, сказал: «Дорогая герцогиня! Я не приму никаких возражений. Я дал слово. Прошу теперь вашего одобрения».

Когда герцогиня сообщила дочери об Эдмоне, та наотрез отказалась. Доротея уже сделала выбор, и ее избранником был польский патриот князь Адам Чарторыйский, о котором она узнала от своего наставника. Он на двадцать три года старше, они почти не знали друг друга, но все это не имело никакого значения для романтичной девушки. Она приняла решение, и никто, даже царь всея Руси, не мог совратить ее с пути истинного.

Натолкнувшись на сопротивление дочери, герцогиня прибегла к хитрости, чтобы разрушить слепую увлеченность Доротеи принцем, созданным в ее воображении. Наставника Доротеи принудили сообщить ей, совершенно надуманно, о том, что польский князь уже помолвлен с другой женщиной. Доротея не поверила, и герцогиня позвала в замок поляков, подтвердивших заведомую ложь. Вся Варшава якобы только и говорит о помолвке князя, и в конце концов опечаленная Доротея согласилась выйти замуж за француза, которого она едва знала.

Эдмон был отличным воякой, офицером-кавалеристом, не раз нафаждался за храбрость, но он явно не годился на роль надежного супруга. Он был беспутным волокитой, промотавшим состояние за игорными столами и на бесчисленных любовниц. Эдмон пофяз в долгах, обожал облачаться в роскошные мундиры, украшенные позолоченными галунами, блестками и самоцветами. Хуже того, кавалерист не мог сравняться с Доротеей своим интеллектом; у супругов практически не было общих интересов, и они почти не разговаривали друг с другом.

 «Невозможно предугадать, что у него на уме, — жаловалась Доротея. — Никто не умеет так молчать, как он». Тем не менее ей с Эдмоном удалось произвести на свет троих детей: Наполеона Луи, или Луи, после падения императора, Доротею Шарлотту Эмили и Александра Эдмона. Доротея находила утешение в детях, во всем остальном супружество было безрадостным и тягостным.

Затем, летом 1814 года, незадолго до конфесса, произошла трагедия. Дочь Доротеи заразилась корью, страшным заболеванием начала XIX века. После некоторой поправки ее состояние внезапно ухудшилось, и девочка умерла.

Доротея сходила с ума от горя и переносила страдания в одиночестве. Эдмон пропадал на военной службе и видел девочку при жизни лишь несколько месяцев. Все родственники находились либо в Берлине, либо в Курляндии, либо на курортах в Центральной Европе. Единственным человеком, навестившим ее в эти тяжелые дни, был Талейран. Министр оторвался от своих дел и приехал к Доротее, чтобы утешить молодую мать.

Доротея нуждалась в участии и переменах. Так случилось, что тем же летом Талейран предложил ей поехать с ним в Вену на конгресс. Она будет хозяйкой посольства. Доротея приняла предложение. Ее уже ничто не удерживало в Париже. Конечно, ей будет не хватать детей, но они останутся с матерью Доротеи, герцогиней. В любом случае конгресс продлится всего несколько недель.

Загоревшись новыми впечатлениями, Доротея начала подбирать платья, веера, маски, чулки, туфли и украшения, а лакеи погрузили огромные сундуки в кареты. 16 сентября Доротея и Талейран отбыли в Вену вместе.

Талейрану действительно пригодились ее таланты. Она была красива, грациозна, обворожительна и, самое главное, необыкновенно умна. Доротея обладала уникальным даром вести беседу и располагать к себе людей. Другие салонные хозяйки могли продемонстрировать больше светской изысканности и изощренности, но юность и невинная неопытность Доротеи обеспечивали ей свое особое место в высшем обществе Вены.