В новоприобретенных областях
В новоприобретенных областях
В новоприобретенных областях Советского Союза и власти, и население оказались совершенно неподготовлены к событиям. Часть населения — особенно беженцы из западной Польши — была депортирована отсюда еще до начала войны. Но сколько-нибудь планомерной эвакуации из этих областей не было, да и быть не могло; почти совершенно безуспешны оказались и попытки прямого бегства части населения на восток в целях спасения от наступающих немцев: моторизированные немецкие воинские части обгоняли бегущих, и последние оказывались вынужденными возвращаться обратно.
Вот как описывает эвакуацию и бегство населения из Вильны переживший оккупацию, виленское гетто и партизанское движение врач-еврей:
«В первый же день войны немцы подвергли город воздушной бомбардировке. Советские войска немедленно начали отходить на восток. Одновременно и вслед за ними бежали тысячи населения, главным образом евреи. Десятки тысяч ушли тогда из Вильны. Лишь считанным единицам [гецейлте фун зэй] удалось добраться до Советского Союза. Транспортные средства были заняты военными, быстро эвакуировавшимися. Из гражданского населения в поезда пропускались только единичные лица, имевшие членские билеты компартии. Тысячи шли пешком по дорогам и тропинкам. Немецкие танки обгоняли их. Часть бежавших была уничтожена на дорогах и трупы неделями валялись в лесах и на полях. Другие вернулись в Вильну, разбитые, голодные, измученные, в отчаяньи…»264
Советская администрация не только не оказывала прямого содействия эвакуации евреев (и общей эвакуации гражданского населения вообще), но и прямо тормозила ее. Другой свидетель истории, тоже переживший всю голгофу виленского еврейства и игравший позже видную роль в виленской еврейской советской общественной жизни в первый год после освобождения, сообщает о первых днях войны:
«Несколько десятков тысяч евреев пытаются уйти вглубь страны. Часть из них не пропускает [советская] пограничная стража. Они возвращаются в Вильну».265
Вильна была занята немцами уже на третий день войны, и почти всё виленское еврейство погибло. И то же повторилось почти повсюду в новых советских областях. О Ковно переживший эти события на месте еврейский журналист и педагог рассказывает:
«Из-за спешности эвакуации военных и государственных учреждений чувствовался большой недостаток в транспортных средствах для гражданского населения. В этом одна из причин того, что лишь небольшие группы литовских евреев сумели своевременно эвакуироваться.
Нужно также отметить, что советская пограничная стража не пропускала на собственно русскую [т. е. на старую советскую] территорию беженцев из прибалтийских стран и из областей, присоединенных к Советскому Союзу после начала второй мировой войны. Из-за этого многие беженцы должны были вернуться на прежние места, хотя места эти уже были оккупированы немцами».266
Такую же картину хаоса и бегства из Ковно рисует и другой свидетель, еврей-агроном. И он отмечает закрытие старой советской границы для беженцев из недавно приобретенных советских областей, — факт, особенно наглядно показывающий несостоятельность тезиса, будто советские власти принимали энергичные меры для спасения евреев. Автор сумел достать автомобиль и добрался до латвийско-белорусской границы к северо-востоку от Двинска. Но тут его ждало страшное разочарование:
«Тут-то и началась беда, очень большая беда. Ехать дальше не позволяют. У границы уже собрались сотни беженцев из Литвы и Латвии и число их с каждым днем растет. Но на все их просьбы советская пограничная стража имеет один ответ:
— Приказано никого не пропускать! Отойдите на 20 шагов! Не то будем стрелять! Стреляем!
Мы прожили у границы двенадцать долгих страшных дней и ночей. За это время тут скопились тысячи беженцев. Толпы людей, большей частью евреев, но то тут, то там и не-евреев, валяются в близлежащих канавах, в лесах и на полях, умоляют позволить им бежать дальше, чтобы спастись, — но их не пускают. Пропускают только коммунистов, членов партии с кошерными документами. Мы, остальные — трэйф, у нас нет права на спасение, хотя мы уже более года советские граждане.
…Только когда немцы подошли на 10–12 километров к латвийско-русской границе, пограничная стража внезапно исчезла; только тогда мы могли двинуться дальше. Но далеко ли можно убежать, когда страшный враг уже так близок?»267
Не удалось убежать и автору этого рассказа. Для польских областей, присоединенных к Советскому Союзу осенью 1939 года, имеются подробные описания депортаций (до начала советско-германской войны), но чрезвычайно скудны сообщения об эвакуации (и бегстве населения) в Советский Союз. Здесь особенно болезненно сказалась молниеносность немецкого удара.
В Львове советские власти, покидая город, «не смогли эвакуировать полностью, кроме войск, даже новоприбывшее [после присоединения Львова к СССР] русское население»268. Кроме депортированных из Львова в Советский Союз до начала советско-германской войны около 10 000 евреев269, нескольких тысяч еврейской молодежи, мобилизованных в Красную Армию, и небольшого числа как-то сумевших убежать на восток до вступления немцев в Львов, львовское еврейство почти целиком было захвачено немцами: при численности еврейского населения Львова перед началом второй мировой войны около 90 000, перед началом советско-германской войны около 160 000, — еврейское население Львова достигало на 28-ое августа 1941 года, по данным Львовского Еврейского Совета около 150 000270.
Более подробные сообщения имеются о Белостоке. Здесь картина эвакуации271 напоминала больше Виленскую и Ковенскую, чем Львовскую обстановку, т. е. это была, казалось, картина не полной, а лишь почти полной катастрофы.
Но итоги белостокского развития оказались прямо ужасны. По данным д-ра Датнера, до войны преподавателя Белостокской еврейской гимназии, после войны председателя Еврейского Комитета Белостокского воеводства, еврейское население Белостока, достигавшее перед войной около 50 000, к середине 1946 года, когда значительное большинство бежавших и уцелевших уже успели вернуться в Белосток, достигало лишь 900 человек272.
Кроме депортированных в Советский Союз, лишь ничтожной части живших в восточной Польше евреев удалось спастись, и то не столько благодаря эвакуации или бегству в Советский Союз, сколько благодаря бегству в леса и присоединению к партизанам или благодаря отправке на работы в лагеря в Германии, где небольшая часть заключенных дожила до освобождения.
Только те, кто испили чашу депортации, неожиданно оказались счастливцами. В Бессарабии и северной Буковине массовая депортация евреев началась почти накануне нападения Гитлера на Советский Союз и по инерции продолжалась и после начала войны. Отсюда возник слух, проникший и заграницу, о происходившей будто бы в Бессарабии и северной Буковине планомерной эвакуации евреев. В действительности и здесь ради спасения евреев не было ничего предпринято, как это видно из рассказа наблюдавшей эти события в Черновицах польско-еврейской учительницы:
«В сутолоке и толчее первых дней войны всё еще продолжали депортировать „нежелательные элементы“. Советские служащие, видные коммунисты, которые и хотели, и должны были эвакуироваться, протестовали:
— Что вы вывозите этих богачей? Дайте нам транспорт, чтобы мы могли спастись.
Многим из них действительно не удалось выбраться вовремя из немецко-румынского окружения».273