Часть 30. Ливонская война. Измены и поражения
Часть 30. Ливонская война. Измены и поражения
В течение всего 1563 года основные усилия русских были направлены на укрепление занятых территорий. Активных боевых действий они не вели. Это позволило литовцам собрать все наличные силы и получить помощь из Польши. Объективно это помогло язычникам, т. к. польские войска были переброшены из Пруссии. В результате сестрорецкие гарнизоны смогли выйти из крепостей и приступили к подавлению восстания.
Однако, как стало известно через несколько лет, в том-же 1563 году Рижский воевода князь Андрей Курбский завязал отношения с Сигизмундом Польским. Несмотря на то, что он оставался вне подозрений в причастности к смерти царицы Анастасии, он обоснованно боялся, что в любой момент его могут в этом обвинить. После смерти митрополита Макария Курбский не видел сил, способных его защитить. В принципе, далеко не факт, что князь Андрей был непричастен к отравлению…
В результате этой измены литовцам стали известны планы русских на кампанию 1564 года. Гетман Николай Радзивилл Рыжий хорошо подготовился к новому русскому наступлению и нанес царским воеводам неожиданный контрудар. Войско князя Петра Шуйского, насчитывавшее около 18 тыс. человек, в январе 1564 г. двинулось из Полоцка к Орше. Планировалось, что оно обойдет Оршу с запада и соединится с армией П.С. и В.С. Серебряных, которая выступила из Смоленска и должна была подойти к Орше с востока. В походе русские войска, успокоенные предыдущими победами, не приняли необходимых мер предосторожности (не велась разведка, не было охранения, у многих дворян доспехи находились в обозе). Возможно московские войска и раньше двигались в походе подобным образом, а роль охранения выполняли татарские отряды…, но в этой армии татар не было. В лесах у реки Уллы литовцы неожиданно атаковали русскую рать. Неожиданному удару сопутствовал полный успех.
Не успев принять боевой порядок и вооружиться большая часть армии поддалась панике и обратилась в бегство. Князь Петр Шуйский за свою странную беспечность заплатил жизнью. Один из лучших русских воевод погиб пытаясь организовать сопротивление. Помимо него Московское царство потеряло еще нескольких видных военачальников. Погибли братья князья Семен и Федор Палецкие, попал в плен Захарий Очин-Плещеев. Узнав об этом разгроме князья Серебряные отступили от Орши к Смоленску.
То что причиной этого поражения стала измена для Ивана Грозного было очевидно.
Несомненно, в разгроме есть и доля вины Петра Шуйского, но его ошибка вторична.
Радзивиллу откуда-то стал известен маршрут русских войск. Начались поиски изменников.
Первоначально в Москве сочли виновными двух князей Кашиных — Оболенских.
Несмотря на титанические усилия Игоря Сестрорецкого доказать их невиновность, их казнили в марте 1564 года. Остальные представители этой семьи предпочли перебраться в Сестрорецк. Однако, Сказочник и его сторонники не смирились и продолжали поиски "истинных изменников". В апреле князь Курбский бежал из Риги в Польшу.
На самом деле доказательств виновности Курбского в поражении Шуйского или отравлении Анастасии никто не видел. Сестрорецкого князя вполне справедливо обвиняли в том, что стремился "защитить честное имя" своих сторонников и "свалить вину" на своих противников. С другой стороны звучали не менее справедливые замечания, что Андрей Курбский вообще не относился к числу явных врагов язычников, и что того же Андрея Горбатого Шуйского (вот уж кто явный и очень опасный враг Сестрорецкой династии) Сказочник защищал от обвинений. Остается признать, что это крайне запутанная история. Несомненно только то, что впоследствии Грозный обвинял Курбского в обоих вышеназванных преступлениях.
Примечательно также то, что вскоре после этого побега режим содержания Адашевых был изменен — им позволили уйти в монастырь.
По всей видимости это объясняется снятием с них части обвинений и перекладыванием их на плечи Курбского. Неизвестно насколько это было оправдано.
Однако причастность Курбского к неудачам русских войск во второй половине 1564 года несомненно. Военные действия, шедшие в тот период, представляли собой обмен ударами на разных направлениях, которые отвлекали силы противника с одного участка фронта на другой. В этих условиях сведения о расположении главных сил московской армии, полученные в Вильне от Курбского, приобрели исключительно важное значение. Литовские набеги удавались трижды (их останавливали только под стенами крепостей), в то время как все действия русских проваливались. Так походы на Витебск и Мстиславль закончились столкновениями с литовскими войсками, в результате которых московские войска были вынуждены отступать.
Несомненная связь данных поражений с изменой в высших слоях государства вынудила Ивана Грозного начать репрессии. В начале 1565 года им была создана опричная организация.
Иван Четвертый пошел на крайние меры, выехав из Москвы со всем двором и объявив, что отрекается от власти. В обращении к народу он жаловался на "теснины и неправды великие" которые он претерпевает от знати, и от которых "большие убытки государству". Царь фактически ставил ультиматум, соглашаясь вернуться к власти только при ликвидации традиционного права членов Думы и высших церковных иерархов "печаловаться" за вельмож, совершивших те или иные проступки, которое Дума активно использовала для защиты своих членов в противостоянии с царем, и с которым в предшествующие годы ему приходилось считаться. Перспектива ухода государя и наступления "безгосударного времени", когда вельможи могут снова делать все что захотят, не могла не взволновать московских горожан. В конфликте царя со знатью население столицы решительно встало на сторону царя. Слух об отречении царя мгновенно распространился по всей Москве. Вскоре все площади столицы оказались забиты громадными толпами вооруженных горожан, требовавших от знати полностью согласиться с царскими предложениями, а то иначе "они сами тех потребят". В результате высшее духовенство и Дума были вынуждены полностью и безоговорочно капитулировать. Практически сразу после этого Иван Грозный объявил об учреждении опричнины — особого удела, управлявшегося в обход Думы.
В опричнину переходила старая структура "Государева Двора". И если вне ее оставались общегосударственные чины, то чины двора переходили в опричнину.
Традиционная иерархия знатности сохранялась, но местничество между собой было строго воспрещено. Опричные службы не являлись местническим прецедентом для потомков опричника. Сложившиеся при Василии Третьем практика предоставления думных чинов и высоких военных и административных должностей в строгом соответствии со знатностью происхождения сделала высшие государственные должности монополией группы наиболее знатных родов потомков Рюрика и Гедимина.
Это закрыло для отпрысков младших ветвей знатных родов и для представителей менее знатных старомосковских боярских фамилий (потомков старинных бояр московских князей, и представителей менее родовитых северских князей, отодвинутых на задний план княжескими родами) путь к успешной карьере (почему многие из них и ударились в интриги, начав поддерживать Сестрорецкого князя).
Создание новой системы вновь открывало для них такие возможности. Поэтому первоначально на первых ролях в опричнине оказались именно представители этих семейств — Басмановы, Колычевы, Бутурлины, Годуновы, Захарьины. Впрочем и некоторые княжата также отличились на опричной службе — Шуйские, Трубецкие и Одоевские. Одним из инициаторов появления опричнины молва называла Михаила Темрюковича — брата второй жены Грозного (брак состоялся в 1561 году).
В составе опричнины оказалась вся структура царского двора и отдельная царская казна. Туда же царь забрал западные приграничные районы (первоначально — только их). Опричному командованию было подчинено как особое опричное войско, сформированное несколько позже (около двух тысяч дворян), так и московский стрелецкий корпус — всего более 5 тысяч человек, ставшие в своем роде царской гвардией, предназначенной для подавления оппозиции и проведения его политики.
Все государственные дела должны были идти обычным путем через Думу (во главе которой тем не менее царь поставил боярина Федорова, объективно заинтересованного в падении "Рюриковичей" и "Гедиминовичей"), однако любое дело могло быть изъято царем из Думы и решено независимо от нее с помощью чиновников Двора. Позже широко распространилась практика ввода представителей опричнины в состав местного "земского" руководства с целью более эффективного влияния на ход дела и повышения их личной ответственности.
Формально во главе Опричной Думы (а значит и всей опричной организации) встал Михаил Темрюкович, реальную же власть разделили несколько группировок — семья Плещеевых (Алексей Басманов с сыном Федором и Афанасий Очин-Плещеев), часть клана Шуйских (через своих старых и верных сторонников Петра Зайцева и Василия Ильина) и "молодые выскочки" (князь Вяземский).
Первым делом опричнины стал разгром верхушки Думы — Ростовских, Ярославских и Суздальских княжат. Землевладение бояр московских великих князей сформировалось сравнительно поздно и за счет княжеских пожалований. Владения не только членов виднейших боярских родов или северских князей, но и князей Гедиминовичей, выезжавших на русскую службу (пусть и роднившихся с великокняжеской семьей) оказывались разбросаны по многим уездам, не образуя никакого компактного единства. Владения членов одних и тех же родов могли располагаться в совершенно разных уездах. Совсем иной характер имело родовое землевладение княжат. Это были земли, унаследованные ими от предков — бывших удельных государей. Но, несколько поколений московских правителей тщательно следили за своими ближайшими родственниками — князьями Верейскими (потомками Дмитрия Донского) и за потомками Владимира Серпуховского (князями Боровскими и Серпуховскими), сумев добиться распыления их уделов. Тем самым потомки Калиты оказались в положении, аналогичном московским боярам.
Положение Ростовских, Ярославских и (особенно) Суздальских княжат резко отличалось от положения прочих знатных семейств. В отличие от владений московского боярства, их родовые вотчины располагались компактно на территории того княжества, которым некогда владел их предок. Наличие в руках княжеских родов компактно расположенных значительных земельных угодий делало их влиятельной силой на территориях их бывших княжеств, центром притяжения для местных землевладельцев. Сверх того, по неписаной традиции, шедшей со времен присоединения этих земель к Москве, наместники например Ярославля назначались только из ярославских княжат. Содержа многочисленные свиты боевых холопов, и жалуя земли в поместья своим вассалам, они представляли внушительную силу, и именно они оказались изменниками (Курбский). С их точки зрения они естественно изменниками не были, реализуя свое законное прав отъезда к иному господину.
В борьбе с ними царь не церемонится. Ростов, Суздаль, Дмитров, Стародуб и Ярославль забираются в опричнину. Землевладельцы этих уездов должны были либо стать опричниками, либо расстаться с вотчинами. Но в опричнину принимаются единицы.
На момент объявления указа о создании удела все княжата, имевшие боярский чин, были в Москве, откуда их уже не выпустили. После того, как он выразили возмущение, на них обрушились репрессии. Все участвовавшие "в акции протеста" были арестованы. Признанный лидер Думы, князь Александр Горбатый-Шуйский, а так же князь Шевырев были обезглавлены, а на прочих участников была наложена "опала", выразившаяся в ссылке в казанские земли.
В то же время опричные отряды заняли Ростов и Ярославль. Княжеские вотчины описываются и идут в поместную раздачу дворянам, боевые холопы опальных княжат распускаются на волю, многие из них принимаются на государеву ратную службу и верстаются поместьями из вотчин из бывших хозяев. Движимое имущество и казна опальных отписывается на государя. Естественно, что при этом расцветает "воровство" (взяточничество, казнокрадство и прямые грабежи).
Уже в следующем, 1566, году большая часть высланных княжат была помилована.
Движимое имущество и казну им вернули, но вместо конфискованных вотчин пожаловали поместья, разбросанные в разных уездах России. Тем самым их могущество оказалось подорвано. Раздача новых поместий "разбавила" ряды коренных землевладельцев, в дальнейшем не позволяя им выступать единым фронтом.
Такая расправа с северо-восточными вызвала неоднозначную реакцию среди знати.
Многие отнеслись к ней негативно, понимая, что подобное государь может проделать и с ними. Это, а также вскрывшиеся многочисленные факты "краж" при раздаче поместий приводят к казни наиболее "одиозного" из опричников — её первого казначея Петра Зайцева. Эта смерть оказалась выгодна всем. Та часть Шуйских, которая пошла на сотрудничество с опричниками и уже "сдала" Александра Горбатого, более не нуждалась в услугах скомпрометированного дворянина, приобретавшего все большее и большее влияние. Плещеевым был совершенно не нужен сильный конкурент.
Сестрорецкий традиционно враждовал с их родом (несмотря на то что они были всего лишь дворянами — при Василии Третьем они влияли на государственную политику).
Состоявшаяся казнь не привела к примирению враждующих группировок.
В опричнине все более явными становились внутренние противоречия. Попытка упрочить центральную власть не привела к полному успеху.
Тем временем военные действия в Литве и в Ливонии все очевиднее принимали затяжной характер. Летом 1566 года царь созвал Земской Собор для решения вопроса о продолжении войны. Его участники высказались против заключения мира на литовских условиях (передачи Литве Смоленска и Полоцка). В результате, закрепляя свое присутствие на занятых территориях московиты начали возводить на ней крепости. В 1566–1567 гг. были построены Козьян, Красный, Ситно, Сокол, Суша, Туровля, Ула и Усвят.
Положение Великого Княжества Литовского было близко к катастрофическому.
Противостоять лучше организованному и более централизованному Московскому царству оно было не в состоянии. При этом Сестрорецкое княжество оказывало Москве намного большую помощь, чем Польское королевство — своему литовскому союзнику. В конце концов все сводилось к простому сравнению численности войск.
Московский царь без проблем содержал на западной границе пятидесятитысячную армию, в то время как литовский князь не мог собрать более 20 тысяч бойцов. В этой ситуации власти Великого Княжества Литовского пошли на объединение с Польским королевством. Решение об этом было принято на Люблинском сейме летом 1569 года. Однако объединение военных потенциалов Польши и Литвы сказалось далеко не сразу.
Литва смогла пережить 1567–1569 годы только благодаря внутренним проблемам в России.
Литовская элита совершенно справедливо рассчитывала на измену части московской знати, недовольной действиями Грозного и прилагала немалые усилия к перетягиванию отдельных её представителей на свою сторону. Однако, благодаря действиям опричников, эти попытки завершились неудачей. Честно говоря — нет никакой уверенности, что все пострадавшие от опричнины состояли в заговорах против царя или были склонны к измене. Скорее есть уверенность в обратном — многие были невиновны, например поверить в измену князя Александра Воротынского достаточно сложно (во время болезни молодого царя он с саблей защищал его покои и угрожал князю Старицкому). Но нельзя не признать, что большая часть казненных и сосланных вела себя крайне подозрительно. Самые известные из казненных — князь Старицкий и конюший Федоров-Челяднин несомненно вели переговоры с литовскими властями и состояли в заговоре против царя. Из двух высших церковных иерархов — митрополита Филиппа (Колычева) и архиепископа Новгородского Пимена кто-то также несомненно был заговорщиком. Апофеозом борьбы с заговорщиками стали события зимы 1569–1570 годов, когда только поход опричного войска сорвал восстание в Новгороде. Естественно, что в этом случае опричникам пришлось действовать крайне жестко и только в самом городе было уничтожено более двух тысяч человек. В начале похода по непонятным причинам был убит низложенный митрополит (по одной версии его казнил Малюта Скуратов по приказу Грозного, по другой — его убили сторонники Пимена, стремясь не допустить встречи с Малютой). По результатам похода (и следствия) опального бывшего конюшего привезли в Москву и казнили, а князя Старицкого заставили принять яд.
Помимо "человеческого фактора" Россия столкнулась и с природными проблемами.
Эпидемия сыпного тифа 1566 года и трехлетняя засуха 1567, 1568 и 1569 годов подорвали московскую экономику и серьезно ударила по финансам сестрорецкого княжества. Казна, казавшаяся бездонной, была потрачена на борьбу с голодом.
Тут сказалось то, что даже в урожайные годы Сестрорецкое княжество не обеспечивало себя хлебом, закупая его в южных районах. И неурожай просто привел к тому, что потребовалось закупать больше продовольствия. Естественно, что в Московии закупить большее количество хлеба было невозможно, но Сказочнику (а точнее — Ведьме) удалось за счет наличия статистической информации собираемой Учетным приказом заранее узнать о нехватке продовольствия и обеспечить его доставку из других районов (дожди шли в степях, где в результате увеличилась численность поголовья скота). Совмещая две цели — необходимость обеспечить голодающих средствами для приобретения продовольствия и необходимость доставить продовольствие в голодающие районы, языческое руководство развернуло программу строительства дорог и каналов (в частности именно в эти три года был прорыт канал Вычегда — Кама и были перестроены дороги через Урал). Но эти шаги оказались убыточны для казны. Сестрорецкое княжество восстановило свое финансовое состояние только к 1575 году. С 1569 по 1575 годы финансирование активных действий оказалось резко сокращено. Фактически средства направлялись на текущие расходы (к числу которых относится война на Чукотке) и всего на два "проекта" — подавление восстаний в Пруссии и продолжение строительства засечной черты на юге России.
По Московскому царству засуха ударила гораздо сильнее. Доходы казны уменьшились многократно (и налогов собрали меньше, и многие налогоплательщики "выбыли"). А расходы из-за войны сократить было невозможно (к Московскому государству можно относиться по-разному, но в нем действующей армии из казны платили всегда, несмотря ни на какие обстоятельства). И запасов, сравнимых с языческими, у Ивана Московского не было. В результате пострадала именно экономика, поскольку сокращать собираемые подати Грозный не стал. Этот голод на силу московского государства не повлиял. Однако, в 1570 году на Русь обрушилось новое бедствие — эпидемия чумы, уменьшившая численность населения. Сестрорецкое княжество пострадало от неё сравнительно слабо (из-за более развитой медицины), а вот Московское царство пострадало намного сильнее.