ОБРАТНЫЙ ПУТЬ В ВАВИЛОН
ОБРАТНЫЙ ПУТЬ В ВАВИЛОН
Для возвращения в центральные области империи Александр разработал двойной план: под командованием его адмирала и друга Неарха флот должен был отплыть по неизвестному, очевидно, и в более ранние времена неизведанному маршруту вдоль южноиранского побережья в направлении устья Евфрата. Сам же Александр собирался взять на себя командование основной частью войска и направиться с ним по суше на запад, причем маршрутом, который пролегал через пользующуюся дурной славой пустыню Гедрозию. Об обстоятельствах, побудивших Александра разработать этот план для армии и флота, нам поведал не кто иной, как выбранный им для командования флотом адмирал Неарх во фрагментах своих мемуаров, сохраненных для нас Аррианом.
Как мы узнаем из одного фрагмента, царя охватило страстное желание, чтобы его флот прошел по морю от Индии до Персидского залива; однако его мучило опасение, что флот не сможет в целости и сохранности выдержать длительное плавание вдоль пустынных и лишенных гаваней берегов, а возможная гибель станет позорным пятном на прочих его деяниях и разрушит его счастье. Все же «потребность постоянно совершать нечто новое и неслыханное» оказалась сильнее, и он-таки принял решение осуществить предприятие, поставив во главе Неарха по его же собственной просьбе. Эти сведения несколько удивляют как в отношении причин первоначального колебания Александра, так и в отношении причин, в конце концов заставивших его осуществить этот проект. И можно было бы сомневаться в них, если бы они не исходили от человека, который, как никто другой, будучи интимным другом царя и руководителем экспедиции, имеет право высказываться. Не менее удивительным кажется нам сегодня, что сообщает тот же Неарх о решении своего царственного господина самому вести войско через пустыню Гедрозию: Александр якобы слышал, что никто не смог еще с войском невредимым пересечь эту пустыню, кроме Семирамиды и Кира, да и они сумели спасти лишь незначительную часть своих войск. Этот рассказ побудил Александра к состязанию с Семирамидой и Киром — он решился проложить путь через безводную пустыню.
Будучи людьми двадцатого столетия, мы склонны скорее придерживаться сведений Неарха о том, что Александр соединил этот запланированный поход с намерением устроить вдоль побережья склады провианта для флота. Однако тем меньше оснований, в противовес нашему доверенному лицу, видеть именно в этом побудительную причину для похода через пустыню, поскольку, с одной стороны, для устройства подобных складов вполне хватило бы отряда в несколько тысяч человек, а с другой — на первый план, как обычно, выступала тенденция Александра ради славы и блеска своего имени идти на крайности и все ставить на карту. Следует еще раз вспомнить о его решении штурмовать скалу Аорн и тем самым затмить прародителя Геракла и о той непреодолимой потребности (несмотря на увещевания озабоченных друзей и без учета последствий, которые имела бы его гибель для армии и всей империи) в боях всегда быть там, где опасность особенно велика. Всякий военачальник, по трезвому размышлению еще и еще раз проверив реальные условия, зная о том, что практически все предшествующие попытки пройти с войском по пустыне терпели неудачу, принял бы решение отказаться от этого маршрута и обойти пустыню севернее, без излишних потерь времени. Александра же эти сведения, наоборот, подстегнули к тому, чтобы пройти именно через пустыню и со своей переходящей все мыслимые границы потребностью в славе и почестях подвергнуть войско опасности большей, чем все те опасности, которым солдаты подвергались в битвах и походах по неизвестным странам.
В августе 325 года до н. э. Александр вышел из Патталы. Вскоре он перешел через горы, отделявшие местность нижнего течения Инда от Гедрозии, и достиг области ореитов и арабитов, двух народностей в нижнем течении реки Арабий. Там, где возникало сопротивление, оно, как и в Индии, подавлялось с большой суровостью. Затем начался переход по пустыне, который через короткое время превратился в катастрофу, что можно было предвидеть с самого начала. Хотя Александр приказал гедрозийским сатрапам подготовить к походу склады провианта, меры наместника оказались недостаточными; сам же выбрал время, когда можно было ожидать дождя, а дождь так и не пошел: жестокий жребий постиг большую часть войска в аду песчаного моря. По весьма приблизительным современным оценкам, около девяноста тысяч человек во время шестидесятидневного марша через пустыню нашли там свою погибель.
В столице Гедрозии Пуре остатки армии получили возможность отдохнуть от пережитых лишений. Дальнейшее продвижение к Кармании прошло без трудностей. В Кармании Александр также устроил длительный привал, во время которого к нему присоединился Кратер, с одним отрядом покинувший основные войска в низовьях Инда, чтобы согласно приказу оттуда прийти в карманийскую столицу через Арахозию и Дрангиану.
Неожиданно были привлечены к суду знатные македоняне и персы, которые некогда остались в глубинных областях Ирана и теперь спешили в Карманию, чтобы приветствовать возвратившегося из Индии властителя. Там, где подтверждались выдвинутые против них обвинения, Александр действовал весьма решительно, в назидание другим. В Персеполе и Сузах позднее состоялись большие судилища со смертными приговорами тем наместникам, которые в отсутствие своего господина использовали полноту власти для личного обогащения за счет подданных или совершали иные преступления. Один из наиболее провинившихся, казначей и друг юности Александра Гарпал, сумел избежать наказания: с шестью тысячами самовольно завербованных наемников и с пятью тысячами талантов из доверенной ему царской казны он вовремя сбежал на побережье Средиземного моря и немного позже появился в Афинах. Однако не имел возможности обосноваться здесь, поскольку даже Демосфен, вождь антимакедонской партии среди афинских граждан, не был склонен к союзу с этим человеком и тем самым к разрыву с Александром. Все-таки последний мог утешиться, когда его казначей вскоре пал жертвой покушения.
Александр, вероятно, уже прошел самый тяжелый участок своего обратного марша из Индии в Карманию, когда Неарх, используя начинающиеся осенние муссоны, отплыл с флотом в Персидский залив. Потеряв несколько судов, он через 75 дней достиг вод южнее названной местности. Узнав, что Александр находится от него всего лишь в пяти днях пути во внутренних областях страны, он сразу же с немногочисленным сопровождением отправился на встречу к царю. Позднее в своих мемуарах он сам сообщал об этой встрече, как Александр сначала подумал, что его спутники — единственные, кто выжил в морском путешествии, и, плача, утешал себя тем, что, по крайней мере, его друг избежал катастрофы; как потом, узнав об истинном положении дел, плакал еще больше и полностью под влиянием момента поклялся перед Зевсом эллинов и Амоном ливийцев в том, что этот день для него дороже, чем обладание всей Азией.
Затем Неарх в соответствии с планом продолжил свое плавание в направлении в те времена еще разделенных устий Евфрата и Тигра, а Александр в сопровождении лишь нескольких отрядов поспешил из Кармании кратчайшим путем в Персеполь, а после в Сузы.
В Сузах в честь завершения великого военного похода в Индию состоялись многочисленные состязания и другие празднества. Одно из них, ставшее политическим актом совершенно особого рода, сделалось знаменитым — так называемое массовое бракосочетание в Сузах. Честолюбивая и властная молодая царица Роксана, которая родила своему супругу год спустя после свадьбы сына (который, впрочем, умер сразу же после рождения), не смогла воспрепятствовать тому, что по прибытии в Сузы Александр, согласно восточному обычаю, взял в жены еще двух женщин, происходивших из древнего царского рода Ахеменидов: Статейру, дочь Дария III, и Парисатис, младшую дочь могучего Артаксеркса Окса, от которого Дарий некогда унаследовал персидский трон.
В тот же день Александр женил восемьдесят своих старых боевых товарищей знатного происхождения на иранках благородных кровей. Ни один из знатных македонян при дворе не был обойден; в том числе и греки, занимавшие высокое положение, как, например, Эвмен из Кардии, начальник царской канцелярии, получили азиатских супруг. Не удовлетворившись этим, Александр узаконил такие связи, в которые с азиатскими женщинами за предшествующие годы вступило более десяти тысяч македонских солдат.
Находясь в двойственном положении, как царь Македонии и «царь Азии», Александр постоянно стремился уничтожить пропасть между македонянами и греками из своего окружения, с одной стороны, и персидской знатью — с другой. Речь шла в первую очередь о том, чтобы заставить старых товарищей перестать с высокомерием смотреть на персов; преодолеть их молчаливое сопротивление естественному для «царя Азии» назначению на высокие государственные и придворные должности персов и других азиатов; сопротивление другим мерам преемника Дария III в этом же направлении. Казалось, что наилучший путь для разрешения противоречий — сочетать браком македонских аристократов со знатными иранскими женщинами, установив таким образом связи, когда можно было ожидать, что благодаря детям общей крови произойдет постепенное сглаживание противостояний.
Ни один из восьмидесяти товарищей Александра не отважился отказаться от брака с азиатской женщиной. Лишь после смерти царя стало явным, до какой степени они воспринимали этот брак как принуждение — все, за исключением Селевка, без колебаний изгнали жен, которых им пришлось взять в Сузах. Даже без этого не подлежит сомнению, что массовое бракосочетание в Сузах, как и одновременное узаконение внебрачных связей македонских солдат с азиатками также не достигло цели. Македоняне продолжали видеть в персах побежденных жителей Востока, а самих себя считать господами в азиатской империи Александра и отвергали любые меры, направленные на уравнение новых подданных с завоевателями. Когда вскоре после празднеств в Сузы прибыл отряд из тридцати тысяч молодых иранцев, которых Александр приказал подготовить и вооружить на македонский манер, чтобы включить их в свое войско в качестве нового элитного соединения, это вызвало особое неудовольствие македонских солдат и офицеров, почувствовавших угрозу своему положению. Недалеко было время, когда оппозиция Александру могла вылиться в форму открытого мятежа.
Примерно тогда же, когда состоялось большое торжество в Сузах, Александр ясно продемонстрировал эллинам метрополии двумя своими распоряжениями, что он, как и прежде, не собирается признавать свободу и автономию их общин, некогда провозглашенную на Истме Коринфском, а ожидает от них, так же как от македонян и азиатских подданных, безусловного подчинения его царственной воле.
Растущее недовольство чужим владычеством уже три года спустя после начала «панэллинской войны возмездия» против Дария III привело к восстанию греческих общин, которое без труда подавил царский наместник в Македонии Антипатр. Сам Александр за все годы своего восточного похода совершенно не занимался делами в Элладе и на известие о восстании ответил презрительным замечанием о происходящей там «мышиной возне», в то время как сам он ведет великое сражение за корону Азии. Лишь теперь, после окончания индийского похода, он обратил свои взоры к греческому миру, и эллины метрополии вскоре почувствовали это по двум указам, один из которых содержал требование в будущем почитать его как бога, тогда как второй приказал всех изгнанных вернуть в их родные города.
Требование божественных почестей само по себе значило для греков того времени значительно меньше, чем это кажется нам, людям современным. Уже на рубеже 5 и 4 веков до н. э. в отдельных ионийских общинах, которые освободил от гнета Афин спартанский полководец Лисандр, ему воздавали божественные почести. В последующие десятилетия и в других районах Греции появились аналогичные тенденции. Они были связаны с тем, что старый наивный политеизм у ведущих умов в растущей мере стал уступать место облагороженному генотеизму или монотеизму с этическим уклоном, в то время как охватывающий все более широкие круги рационализм подрывал старую веру в олимпийских богов. Были ли эти боги, в конечном счете, всего лишь людьми, которым за их заслуги в заботе о человечестве полагались божественные почести? Недалеко ушло то время, когда некий грек попытался внушить своим современникам, ссылаясь на якобы существующее свидетельство из древних времен, что это действительно так. То, что Александр свое требование божественных почестей предъявил грекам, может быть, связано с тем, что он, как теперь понятно, не рассчитывал на сопротивление этому. Все же можно предположить, что для самого Александра это значило больше, чем для его греческих современников. Для него, смотревшего на олимпийских богов все еще глазами древнего грека, который с невиданным рвением приносил жертвы этим богам, речь шла о том, что существовавшая в нем со времен пребывания в Египте вера в его телесное происхождение от бога теперь, после всех грандиозных деяний, превратилась в ощущение божественности своей натуры.
В отличие от требования божественных почестей, второе распоряжение, посланное из Суз в Элладу, должно было повлечь за собой большие практические последствия и потому значительно больше, чем первое, возбудило умы греков. Около ста тысяч политических изгнанников околачивалось в то время вокруг Эллады — люди, которые проиграли во внутренней борьбе, постоянно раздиравшей греческие общины, и потому вынужденные покинуть свой родной город. Теперь всем им царское слово обеспечивало возвращение на родину, а тем городам, которые воспротивились бы повелению царя, указ грозил военной расправой. Мы не знаем, действительно ли Александр надеялся подобными мерами установить и обеспечить внутренний мир в Элладе и сознавал ли он, что указ был глумлением над документально подтвержденными свободой и автономией греческих общин. Видимо, в самой природе этого человека было заложено стремление выступать властителем, даже по отношению к грекам, хотя они с правовой точки зрения не считались его подданными.
* * *
Уже Ахемениды имели обыкновение проводить летние месяцы не в Сузах, а в более прохладной Экбатане, и Александр после долгого пребывания в Сузах решил провести предстоящее лето 324 года до н. э. в мидийской столице. Он приказал Гефестиону вести основные силы войска к Тигру, а сам с частью македонских гвардейцев взошел на корабли флота, чтобы прежде проплыть по реке Эвлей вниз до устий Евфрата и Тигра, узреть которые его обуяло страстное желание еще в Персеполе. Затем он поднялся вверх по течению Тигра до Описа, где воссоединился с основными силами. В этом городе, в среднем течении Тигра, Александр объявил собравшимся македонским ветеранам свое решение отпустить их на старую родину, раз они уже не годны для военной службы. Воздействие этого заявления было, по-видимому, совершенно иным, чем того ожидал царь. Все кричали наперебой, что теперь, когда он их использовал и они уже изношены, он хочет от них избавиться, и пусть он лучше сразу отошлет войско домой и в будущем выходит на поле битвы со своим отцом Амоном. В величайшем возбуждении Александр спрыгивает с трибуны, сам хватает самых сильных крикунов, указывает своей свите, туда и сюда, чтобы были схвачены и другие зачинщики. Всех их, тринадцать человек, он приказывает тут же казнить, затем дает распоряжение об увольнении со службы всех македонских солдат и отправляется в свой дворец, чтобы принять новые меры в новой ситуации. Однако македоняне уже настроены иначе и в знак раскаяния слагают свое оружие перед дворцом, и Александр выходит к ним и со слезами на глазах прощает их. С богатыми подарками ветераны начинали обратный марш. Своих азиатских жен им пришлось оставить, так же как и народившихся от этих связей детей, которых Александр обещал воспитывать по-македонски и затем отослать к отцам. В общем и целом, инцидент в Описе не повлиял на политические позиции Александра, как некогда и трагическое происшествие в Мараканде; македоняне, со своей стороны, продолжали отрицательно относиться к персидским тенденциям царя.
Из Описа Александр продолжил свой путь в Экбатану. Прибыв туда, он, как в Сузах, продемонстрировал блеск своего владычества, устроив роскошные празднества, которые, однако, были внезапно прерваны смертью Гефестиона. Не зная меры в проявлении своих чувств, Александр скорбел по любимому другу. Три дня и три ночи, без еды и питья, он провел рядом с умершим. Всем подданным было приказано соблюдать траур и приносить положенные жертвы новому герою — так отныне должен был почитаться Гефестион. В Вавилоне для последующих похорон было велено соорудить «костер» высотой 70 метров и стоимостью десять тысяч талантов — вполне правдоподобные сведения, которые еще раз демонстрируют варварски-стихийную, примитивную сторону натуры этого македонянина. Просвещенный грек того времени вряд ли понял бы, почему Александр считает необходимым уничтожить в огне невиданные ценности из золота и серебра, и в особенности разного рода произведения искусства.
Единственно заслуживающим внимания событием лета 324 года до н. э. было покорение горного народа коссеев в северо-западных окраинных областях Мидии. Позже рассказывалось, что Александр тогда имел контакт с амазонками, существование которых для древних, в отличие от современных, исследователей не подлежало сомнению, и направил царице этого воинственного женского племени послание, что прибудет к ней, чтобы произвести с ней на свет сына. Вот еще один пример того, как личность и деяния Александра побуждали последующие поколения сочинять о нем все новые истории! Так этот человек продолжал жить в фантазии народов вплоть до позднего средневековья, как никакой другой исторический персонаж античности.
Когда Александр после победоносного окончания похода на коссеев вновь отправился вниз по течению в Междуречье, в Вавилон, избранный им новой столицей империи, к нему прибывали многочисленные посольства из западных стран, которые до тех пор в большей или меньшей степени находились вне поля зрения царей Азии. Весть о неслыханных деяниях нового азиатского владыки разнеслась по всему миру и вызвала у многих народов страх рано или поздно подвергнуться нападению могучего царя и желание избежать его, добровольно присягнув на верность. Так в царском лагере появились посланцы ливийцев, луканов, бруттийцев и этрусков, по другим, менее достоверным сведениям, также эфиопов и карфагенян, кельтов, иберов и скифов; римляне, которые были тогда второстепенной державой, также посчитали разумным установить должный контакт с царем Азии. Все посольства, откуда бы они ни прибывали, Александр встречал как царь и владыка. По-видимому, к этому времени в нем закрепилось представление, что он — владыка всего мира. И согласно такому представлению он не собирался терпеть, чтобы в противоположность всем другим народам жители арабского полуострова не выразили ему свою покорность, направив посольство. Это была одна из причин, заставивших Александра после прибытия в Вавилон сразу же, со свойственной ему энергией, начать готовить большой поход против арабов.