Глава 6 НАСТУПЛЕНИЕ НА ВЕДОМСТВЕННОСТЬ

Глава 6

НАСТУПЛЕНИЕ НА ВЕДОМСТВЕННОСТЬ

Успехи Троцкого и натиск на военное ведомство

Государственный централизм, а соответственно и корпоративный интерес новой государственной бюрократии превратились в доминирующие факторы буквально с первых лет и даже месяцев существования советского общества. Здесь не было тайных козней революционных заговорщиков, в этом проявлялось естественное для любой социальной группы стремление к упрочению своего статуса, тем более опиравшееся на объективную общественную потребность в усилении роли государства. Нетрудно заметить, что всеобъемлющие кризисы 1917, 1921 и 1923 годов в конечном счете разрешались централизованным путем, методами государственного регулирования и принуждения. Государство смягчало и снимало противоречия между основополагающими частями общества, между городом и деревней, концентрировало ресурсы, и в этом заключалась его огромная историческая роль. Эта роль стала объективной причиной укрепления самого государственного аппарата в послереволюционном обществе и его последовательного возвышения до седьмых небес государственного абсолютизма. Из каждого кризиса, сколь бы тот ни был тяжелым и болезненным, госаппарат и его основа — аппарат партийный, выходили окрепшими и еще более уверенными в собственных силах и начертаниях. Сам Троцкий признавал, что именно обострения противоречий нэпа позволили бюрократии возвыситься над обществом[576].

Рост государственного сектора в экономике, развитие политической системы государственного абсолютизма порождали трудности и закладывались в основу социальных кризисов 1921, 1923 годов и далее, но вместе с тем они же создавали необходимые предпосылки для их преодоления. Первый собственно внутринэповский кризис 1923-го года явился сигналом того, что система нэпа завершила свое становление, ее главные противоречия сформировались и противоположности пришли в активное соприкосновение. Глубоко символичным оказалось то обстоятельство, что оживление экономики и выход из кризиса пришлись на начало 1924 года и совпали со смертью Ленина. С этого рубежа открывался новый этап государственного прагматизма в политике, оставивший позади эпоху диктата революционного идеализма.

В первой половине 1923 года все политические массовые кампании: 25-летний юбилей РКП(б), 1 мая, демонстрации против ультиматума Керзона и по поводу убийства Воровского — повсеместно за редкими исключениями проходили с большим подъемом рабочих и крестьянских масс, даже в тех случаях, когда их материальное положение не внушало оптимизма. Враждебное настроение к Советской власти и компартии выявилось среди рабочих и крестьян в Смоленской губернии перед XII съездом партии. Органами была установлена связь бастующих фабричных в Ярцеве с ненадежными рабочими Прохоровской мануфактуры в Москве, среди забастовщиков отмечалась активизация меньшевиков, эсеров и представителей группы «Рабочая правда».

Информационный аппарат партии накануне осени 1923 года печально констатировал ухудшение общего политического положения в СССР[577]. Ухудшение нарастало постепенно, под влиянием затяжного неблагополучного экономического развития страны, которое с небольшими перерывами длилось с лета 1922 года и особенно заметно обострилось в промышленных районах с мая-июня 1923 года. Изменения в политическом настроении трудящихся масс к осени 1923 года характеризовались признаками колеблющейся неустойчивости и неопределенности, которые временами и местами переходили от подавленной пассивности и тревоги к широкому недовольству и волнениям. Настроение рабочих масс промышленных центров со второй половины года прошло через все стадии и формы недовольства: от скрытой подавленности и тревоги, через раздраженный ропот и подачу письменных заявлений-петиций с угрозами приостановки работы, через устройство стихийных собраний с выражением недоверия и срывом официальных докладов — до стачек, принимавших характер широкого массового и упорного движения в пределах крупных промышленных районов.

Список конкретных причин, вызывавших недовольство рабочих, был внушителен, но в основе всего лежало недовольство уровнем оплаты труда и задержками заработной платы. Попытки хозяйственного руководства снизить цены на промтовары провоцировали увеличение норм выработки и снижение ставок квалифицированным рабочим (тарифные ставки оценивались в 40?45 % от довоенных). Также практиковалась выплата заработка облигациями госзаймов, иногда в размере 90 %, кроме этого имели место постоянные и значительные отчисления из кармана рабочих на различные цели. Со своей стороны рабочие обвиняли администрацию предприятий в неспособности управлять делом, в грубом обращении с персоналом, нарушениях коллективных договоров. Отмечалась бездеятельность, разгильдяйство и пьянство фабзавкомов, несостоятельность профсоюзов. Рабочие кварталы угнетала массовая безработица в связи с закрытием кризисных предприятий.

Однако все эти волнения и выступления масс, как правило, не имели политической направленности, движение носило чисто экономический характер, возникало и прекращалось в зависимости от колебаний уровня условий жизни рабочих. Несмотря на административное снижение рыночных цен на изделия городской промышленности, расхождение пресловутых «ножниц» повсеместно продолжалось и осенью. В стенах ЦК РКП(б) серьезно тревожились, что все это создает благоприятную почву для активизации меньшевиков и эсеров, ушедших в подподье. Религиозные массы потянулись от расколотой православной церкви к подпольному сектантству. Участились вспышки бандитизма не только уголовного, но и контрреволюционного характера.

Настроение крестьянских масс как в промышленных, так и в земледельческих губерниях представляло собой гораздо более пеструю картину по сравнению с настроениями рабочих. Оно отличалось неустойчивостью и неопределенностью. Более или менее сочувственное отношение крестьян к бандитизму наблюдалось только в Пензенской и Пермской губерниях. Мелкий или неорганизованный уголовный бандитизм чаще всего не находил поддержки у земляков.

Крестьяне в большинстве случаев жаловались на плохой состав работников сельских и волостных Советов, школьную разруху в деревне, бестактное и грубое отношение со стороны соворганов и особенно финансово-налогового аппарата. Вызывало недовольство несоответствие налоговых ставок экономическим возможностям губерний, уездов и хозяйств. В связи с налогами также постоянно слышался ропот на завышение денежного эквивалента налоговых ставок по сравнению с рыночными ценами на хлеб (налоговые ставки выше рыночных цен). Особенно крестьян злило начавшееся возвращение бывших помещиков в свои поместья в качестве управляющих совхозами. В этом крестьяне усматривали прямую угрозу основе своего существования — аграрным приобретениям периода революции. Несмотря на нелегкое экономическое положение, крестьянство в большинстве своем повсеместно выявило решимость откупиться от возможной войны с империалистами какой угодно материальной уступкой, но только не ценой сдачи основных завоеваний Октябрьской революции — земли и рабоче-крестьянской власти.

Нэп породил определенное самодовольство кулачества на почве роста и укрепления материального благополучия и хозяйственной независимости. «Однако нэп, как таковой, кулачество полностью не удовлетворяет, поскольку в процессе быстрого роста своей экономической мощи кулачество с известного момента наталкивается на Соввласть, которая задерживает и связывает его дальнейшее усиление. Поэтому кулачество в подавляющем большинстве настроено враждебно к РКП и повсеместно отрицательно относится к органам Соввласти, находящимся под влиянием коммунистов, стремясь захватить низовые советские органы в свои руки», — отмечалось в обзоре Оргинструкторского отдела ЦК. Беднота и батраки по-прежнему являются основной социальной базой Соввласти и РКП(б) в деревне. Но ухудшение положения деревенских низов создает основу для роста враждебных настроений и в бедняцкой среде, поскольку кулачество закабаляет и подкармливает бедноту и батраков, настраивая их против Соввласти[578].

Нервная обстановка в стране порождала благоприятные условия для разного рода нестроений и фракционной борьбы в партии. Накануне XII съезда РКП(б) член ЦК А.Смирнов вернулся с владимирской губпартконференции, полный тревожных впечатлений: «Во Владимире "по слухам" из Москвы есть представление, что в ЦК имеются группировки, ставящие перед собой цель (по болезни Ленина) увлечь партию на путь троцкизма». В чем сущность троцкизма никто толком не знает, но на конференцию из Социалистической академии приехал бывший секретарь владимирского губкома Тагунов и говорил отдельным товарищам, что необходимо выступить в защиту ленинских традиций, попираемых троцкистами. Он говорил, что с этой целью из Москвы в провинцию поехали восемнадцать видных товарищей, в т. ч. Шляпников — в Петроград (будто бы). Тагунов успеха не имел, не был понят и покинул конференцию»[579].

В 1922 году XI съезд РКП(б) не стал съездом Троцкого, но таковым отчасти получился очередной XII съезд партии. Недруги Троцкого бросили его в прорыв с расчетом, что он дискредитирует себя на самой сложной проблеме текущего момента. (Подобно тому, как Ленин с 1917 года бросал его вначале на провальный дипломатический участок, затем на кризисное продовольствие, потом на военное строительство и погибающий транспорт.) Зиновьев делал бесконечный, ни к чему не обязывающий представительский доклад. Сталин монотонно изложил важный, но скучный оргвопрос. Троцкому поручили докладывать самую больную тему — стратегию хозяйственной политики нэпа. Троцкий сделал блестящий доклад, в котором охарактеризовал существо противоречий нэпа и представил образное пояснение текущих проблем хозяйственной политики — знаменитые «ножницы» цен.

Но что было самым обидным и обескураживающим для Сталина, решения XII съезда, согласно последней воле Ленина, были направлены против т. н. «великорусского шовинизма» и, в частности, против линии Сталина в национальной политике. Восторжествовал лозунг: «Переломить националистический хребет великорусского шовинизма». Позже, на 4-м Совещании по национальному вопросу один из украинских комсепаратистов Скрыпник скажет: «Великодержавный централизм, имеющий своей формой единую и неделимую Россию, точка зрения, осужденная и пригвожденная к позорному столбу нашим XII партсъездом»[580]. В ответ на это Мануильский, один из самых сдержанных украинцев, парирует, вызвав гнев рьяных националов и Троцкого: если мы из решений XII партийного съезда сделаем своего рода «хартию вольностей» для наших национальностей, и если коммунисты угнетавшихся национальностей возьмут на себя в этом направлении инициативу, «мы будем способствовать только развязыванию этой национальной стихии»[581].

Стенограммы XII съезда содержали невыгодный для Сталина материал, поэтому сразу после его завершения Секретариат постановил изъять из обращения сброшюрованные бюллетени съезда, отредактировать принятые резолюции и только потом опубликовать его протоколы[582]. В «Правде» была помещена специальная директива всем парткомам о недопустимости издания резолюций и протоколов съезда до их окончательного утверждения редакционной комиссией и официального издания ЦК[583].

Сталин хотел построить Российскую Советскую Социалистическую Республику. Благодаря Ленину возник СССР. Но сама партия как раз и была построена на принципах выдвинутой Сталиным автономии. Национальные компартии являлись автономиями в составе РКП(б). Это, в конечном счете, решало все. Уступив Троцкому по вопросам национальной политики, Сталин не стал долго раскачиваться. Сразу же после съезда, справившись о здоровье Ленина, он решил немедленно восстановить свои пошатнувшиеся позиции, не дожидаясь очередного партийного форума.

Сталин в своем образе действий временами проявлял совершенно противоположные качества. В одних случаях он мог годами терпеливо выжидать благоприятных условий для решительных поворотов в политике. В другой раз он действовал без всякой раскачки и проявлял мгновенную реакцию в расправах со своими оппонентами. XII съезд закончил свои работы 25 апреля 1923 года, а 4 мая на заседании Секретариата уже было утверждено решение ЦКК об исключении из партии М.Х. Султан-Галиева, слишком понадеявшегося на влияние Троцкого в вопросах национальной политики[584].

Затем ЦК партии в начале июня созвал 4-е Совещание по национальному вопросу. В истории с этим Совещанием сплелись многие сюжетные нити, в том числе и невидимые. И невидимые, как всегда, являлись наиболее значительными. Дело было, конечно, не в попытках крайних националов, типа Султан-Галиева, составить заговор против московской власти. Ситуация с национальным строительством в СССР была столь запутанной и непредсказуемой, что так или иначе у каждого, кто имел отношение к этому делу, имелся свой скелет в шкафу. Любому можно было предъявить обвинение либо в правом, либо в левом уклоне или в великодержавности, или в национализме. Резонно предполагают, что Сталин решил взять реванш в национальной политике после трепки, заданной ему Лениным в 1922 году по национальному вопросу в дискуссии об автономизации и федерализме — в той области, где его привыкли считать «абсолютно авторитетным». Но еще вероятней то, что Сталин выбрал хорошо известное ему поле национальной политики в качестве позиции для авангардного сражения после бесславного отступления под ударами коалиции Ленина и Троцкого в конце 1922 — начале 1923 года. Здесь кстати и подвернулся Султан-Галиев, который оказался удобен тем, что в своих нападках на принцип автономизации зашел еще дальше Ленина (он в принципе возражал против деления национальных республик на союзные и автономные). И самое главное — это то, что единомышленники Султан-Галиева после XII съезда партии прямо заявляли, что теперь их защитник — это товарищ Троцкий[585].

Диспозиция боя на поле национальной политики была выгодна для Сталина, поскольку Троцкий в национальном вопросе являлся таким же двухнедельным удальцом, как в свое время в вопросе о профсоюзах. Особый интерес Троцкого к национальным проблемам проявился с XII съезда, а до этого националы не чувствовали особенно благотворного влияния товарища Троцкого в борьбе с «великорусским шовинизмом». Ленин накануне съезда направил Троцкому письмо, в котором предложил заняться нацвопросом. Троцкий в 1923 году напечатал в «Правде» ряд «ценных и чрезвычайно своевременных» мыслей, как объявили некоторые из националов, поэтому Сталину было важно выбить из рук своего главного противника национальное оружие и изолировать его союзников. Но Троцкий на Совещании не принял боя, он не оправдал надежд тех, кто считал его своим защитником, как Султан-Галиев. Итоги Совещания были таковы, какими желал их видеть Сталин. Однако этот успех имел только тактический характер, необходимо было выходить на оперативный простор.

Партия еще не пережила последствия глубокого кризиса 1921?22 годов. Для рядовых коммунистов оставалось характерным неблагополучное материальное положение; руководство партии продолжали беспокоить состояние дисциплины в организациях и не прекращающиеся выходы из партийных рядов. В специальной справке аппарата ЦК «Выходы из партии» таковые были оптимистично названы «естественным процессом откристаллизовывания доподлинно стойкой основной партийной массы»[586]. По некоторым губерниям за 9?10 месяцев 1922 года обнаружилась потеря 7?9 % партсостава. Кстати, в разных губерниях картина выглядела существенно по-разному — где-то отток из партии превышал вступление новых членов, а где и наоборот. Например, в очень проблемной по части дисциплины смоленской организации вступление парадоксальным образом превысило выход и исключение.

Анализируя материалы, поступавшие с мест, в Москве делали вывод, что влияние нэпа, безусловно, увеличивает выход из партии. «Можно определенно указать, что выходов из партии по мотивам идейного несогласия с нею нет». На деле группы уходящих «несогласных» с нэпом и с программой партии скрывают под этим свое стремление развязать себе руки для нэпа. Искренне несогласные рабочие просто не понимают новый курс, а не являются его принципиальными противниками. 85 % вышедших вступили в партию в 1919?1921 годах, при 65 % от общего количества членов партии с указанных лет. Только 0,8 % вышедших относятся к тем, кто вступил в нее до февраля 1917 года, при общем количестве коммунистов с этим стажем — 14 %. Вышедшие из партии со стажем с 1918 года составляют 6 %, при общем количестве в партии — 20 %. Отсюда видно, что молодежь являлась менее устойчивым и надежным элементом партии в передрягах новой политики.

Если верить официальной статистике, то 50 % вышедших составили крестьяне. Среднего крестьянина тянули из партии перспективы участия в свободной торговле, бедняк уходил из партии, не найдя в себе сил вынести это окружение крепнущего благополучия. Характерные заявления уходящих крестьян: «Интернационалом заниматься теперь некогда, мои убеждения теперь — это плуг и борона». Рабочие, ушедшие из партии, составили 35 % от общего количества. В среду рабочих нэп первоначально внес глубокое разочарование и тоску по потребительскому коммунизму. Многие рабочие двинулись из партии не к станку, а к плугу или в предпринимательство нэпа. В целом, среди покинувших партию по различным мотивам одно из видных мест занял прямой отход от партии в нэповские объятья — 20?25 %[587].

В этих условиях партийное руководство среди своей коммунистической паствы старалось проводить политику «лисьего хвоста и волчьей пасти». Признание необходимости ликвидации материального неблагополучия членов партии нашло свое выражение в известных решениях XII конференции РКП(б) в августе 1922 года по улучшению материального положения активных членов партии. С другой стороны, 23 ноября 1922 года Секретариат ЦК в целях борьбы с разложением парторганизаций постановил предложить всем губкомам считать всякого подавшего заявление о выходе выбывшим из партии автоматически, причем новое вступление в партию выбывших допускать лишь на общих основаниях[588].

29 марта 1923 года Секретариат принял проект секретного циркуляра всем губкомам и обкомам «Об исключенных из РКП», при этом любопытно, что на места он был разослан только 8 мая — после XII съезда партии. Там говорилось: «По имеющимся в ЦК материалам за последнее время выявились группы из бывших членов партии (исключенных и добровольно вышедших) враждебно относящиеся к РКП и Соввласти. В большинстве случаев в состав этих групп входят карьеристские или анархические элементы, из которых некоторые занимали раньше ответственные посты. Ныне, находясь вне партии, и будучи сняты с прежних постов, они вносят деморализацию не только в беспартийную массу, но иногда в ряды отсталых членов РКП, с которыми у них сохраняются старые связи. При этом, как показывают факты, они нередко выдвигают "левые" лозунги (борьба с нэпом, необходимость рабочей оппозиции и т. п.), прямо или косвенно борются против политики РКП, блокируются с меньшевиками и эсерами и являются в большинстве случаев зачинщиками и организаторами всяких "волынок" на фабриках и заводах». Цека распорядился начать беспощадную борьбу с этими группировками, приравнивая их ко всем антисоветским группировкам. Предписывалось полное прекращение отношений членов РКП(б) с подобными элементами и строгий отчет с мест о проведенных мероприятиях[589].

Судя по обзорам Цека, в начале нэпа партийная организация Смоленской губернии, как, впрочем, и сама губерния в целом, такая близкая от стен Москвы, стала буквально бельмом на ее глазу по части неблагополучия. То опаляющее дыхание польского фронта, то погромы, то невиданный взлет самогоноварения и разгула — словом сказывались вековые исторические корни Речи Посполитой. В организации в течение всего 1922 года наблюдалось значительное развитие болезненных явлений. Среди членов партии и в первую очередь в рабочих ячейках господствовало упадочническое настроение, выражавшееся в недовольстве всеми антисоциалистическими явлениями, возродившимися с новой экономической политикой. Была полоса массовых выходов и исключений из партии. Во всех уездах в больших размерах отмечалось пьянство. «В Дорогобужском, Демидовском и Мстиславском уездах склоки приняли размеры, грозившие полным развалом уездных организаций». Некоторые руководители были преданы суду ревтрибунала за уголовные преступления. После того, как в конце 1922 года партийным руководством губернии была взята «твердая линия», в организации стала заметна благотворная «тенденция к усилению сплоченности и повышению активности». Притом неизменным осталось лишь пьянство, принявшее характер постоянного явления в смоленской организации. Пьянством оказалась заражена вся организация, кроме губкома, который на своем островке трезвости погрузился в научную задачу всестороннего изучения этого явления[590].

По итогам первой половины 1923 года в Москве считали, что среди наиболее важных промышленных губерний в хорошем, устойчивом состоянии находятся только харьковская и нижегородская парторганизации. Шахтерская юзовская организация, как значится в обзоре, «пребывала в растерянности». В число неблагополучных угодили Екатеринославская, Екатеринбургская, Одесская, Петроградская и Брянская губернии. На первое место в сводке болезненных явлений по партии вышло пьянство. Например, в петроградской организации систематическое пьянство наблюдалось весь 1922 год и продолжало без перерыва развиваться в 1923 году как в самом городе, так и в уездах. Не было секретом, что члены партии пьянствуют не только в одиночку, но иногда целыми коллективами предприятий. Стали известны даже случаи залога партбилета, за бортом организаций оказались сотни исключенных за пристрастие к выпивке. Если верить екатеринбургскому губкому, то в этой организации усилиями властей пьянство удалось «загнать в подполье», однако две совершенно спившиеся волостные организации пришлось ликвидировать вообще[591].

Тем не менее, по сравнению со всеми невзгодами прошлых лет, в Цека полагали, что состояние парторганизаций на начало лета 1923 года можно считать вполне спокойным. Признаки склоки были обнаружены только в башкирской, азербайджанской, ойратской, кабардинской и рязанской организациях. В штабе партии, конечно, видели, что пьянство и хозобрастание продолжают постепенно разъедать моральный облик ответственных уездных и губернских работников. Практически везде имелись болезненные явления, но они касались лишь отдельных лиц и групп партийцев и борьба с ними велась в индивидуальном порядке. В это первое, относительно спокойное послевоенное лето всех ответработников охватила эпидемия отпусков и курортных лечений, поэтому кроме увеличения финансовых расходов в работе советских, профсоюзных, хозяйственных, кооперативных и партийных органов воцарилось «сильное затишье», резюмировали информационные подразделения Цека партии[592].

«Сильное затишье», наступившее в партии летом, стало благоприятным временем для подготовки партаппаратом генерального наступления на Троцкого. Если в 1922 году после XI съезда партии Цека сосредоточил свое внимание на руководящих партийных кадрах и партийном активе, то после XII съезда внимание центрального кадрового ведомства распространяется на всю советскую бюрократию. Началось выборочное обследование наркоматов и партийных организаций для создания плана распределения партийных сил — т. е. учреждения института номенклатуры.

С апреля 1923 года Совещание завотделами ЦК, как правило, собиралось под председательством секретаря ЦК Рудзутака. На заседаниях Совещания присутствовала вся верхушка аппарата ЦК — заведующие отделами, их замы, помощники и ответственные инструкторы. Рассматриваемые там дела являлись вопросами уровня Оргбюро, главным образом переводы и назначения руководящих работников по ведомствам и губерниям. То есть вся практическая стадия решения вопросов перед их утверждением на Секретариате ЦК. Судя по материалам Совещания, после XII съезда Сталин необычайно ретиво взялся за руководящие кадры СССР и партии, заметно интенсивней стала работа по «перетряхиванию» секретарей губкомов РКП(б).

Оргбюро отсюда выглядит вообще как какой-то пережиток. Совещание сплошь и рядом изменяет, отменяет или благосклонно подтверждает постановления Оргбюро по кадровым вопросам; назначает и утверждает командиров и комиссаров корпусов, дивизий, соглашается с предложениями ВСНХ по составу правлений трестов, рассматривает и решает вопросы по руководящим кадрам ГПУ в губерниях, а также массовых перебросках работников в органы ГПУ. Через два месяца после XII съезда в целях большей секретности и оперативности работы состоялась «личная уния» ведущих цековских подразделений — заворгинструкторским отделом Каганович был назначен одновременно заведующим Учетно-распределительным отделом ЦК[593]. Кроме этого из руководства Оргинструкторского и Учетно-распределительного отделов были удалены или потеснены со своих мест некоторые заслуженные старые работники. Кто-то ушел в ЦКК, кто-то подался в ответинструкторы, из прежнего ядра отделов на руководящих должностях остались очень немногие лица. В отпускной период в августе-сентябре в Оргинструкторском отделе работало 50?60 % всего состава сотрудников, причем около 50-ти из них были заменены новыми товарищами.

После окончания отпусков и назначения руководящих работников в аппарате началась систематическая работа — уточнялся план, готовились силы и перестраивался механизм принятия решений[594]. С сентября 1923 года на Совещании завотделами стал регулярно председательствовать не секретарь ЦК, а заворгинструкторским отделом, аппаратчик Каганович. Тем самым фактически Совещание как таковое постепенно упразднялось и заменялось одним универсальным отделом, пока объединенным на уровне заведующего Кагановича. С начала его председательства все вопросы, требовавшие мнения высшей инстанции, почти всегда переносятся на Секретариат, а не в Оргбюро. Все чаще «неправильные» решения Оргбюро запросто отменяются Совещанием, даже без всяких формальных апелляций к Секретариату. В работе ЦК РКП(б) состоялся очередной невидимый для непосвященных шаг по вытеснению коллегиальности бюрократическим централизмом.

14 сентября Секретариат утвердил план работы Оргбюро, то есть аппарата Цека, на период до XIII съезда РКП(б). План предусматривал очередность рассмотрения вопросов на заседаниях Оргбюро и состав комиссий при подготовке докладов: 1. Постановка коммунистического образования (совпартшколы и коммунистические университеты) и ликвидация политнеграмотности среди членов партии (преде, комиссии Рудзутак). 2. Постановка учета и распределения в госорганах (преде. Молотов). 3. Коммунистическая работа в Красной армии (преде. Рудзутак). 4. Коммунистическая работа в вузах (преде. Андреев). 5. Практические меры по усилению притока рабочих в партию (преде. Молотов)[595].

Ближайший год каждая из обозначенных тем будет неуклонно продвигаться в жизнь и каждая без исключения станет одним из важнейших направлений в усилении влияния партаппарата в государстве и укрепления власти в обществе. Но жизнь внесет коррективы в приоритетность и очередность направлений. План Секретариата представлял собой не что иное, как фронтальную экспансию на интересы могущественных государственных ведомств. Задача была гигантская, и на этом пути партаппарат неизбежно ждала оппозиция. Вопрос заключался в том, насколько она окажется организованной, и какими возможностями будет располагать. Самое большое беспокойство вызывала армия и не только потому, что она была вооружена и возглавлял ее непримиримый Троцкий. Армия еще со времен гражданской войны добилась существенной автономии в партийно-государственной системе и всегда держалась особняком даже в отношении авторитетных партийных органов. Многочисленная Красная армия, открытая и кастовая, призывавшая под свои знамена свежие силы из различных социальных слоев и в то же время замкнутая в своем военном высокомерии по отношению к гражданским, — она всегда представляла собой неясную угрозу партийной власти. Армия, как и партия, пронизывала структуру советского общества, в армии преломлялись интересы всех общественных сил, на армию надеялась эмиграция.

Дух кастовой обособленности и предрассудки старой армии по праву перешли к кадрам Красной армии, в которой наблюдались попытки возрождения дореволюционных традиций. В свое время огласку в ЦК получил конфликт в одной из частей Красной армии, где один из орденоносцев Красного Знамени, коммунист, подвергнувшийся дисциплинарному наказанию, категорически потребовал, чтобы его выход с гауптвахты был обставлен почетным караулом в сопровождении оркестра — по примеру былых традиций ордена Георгиевских кавалеров.

Ключевский говорил, что в России никогда не было борьбы партий, в России всегда была борьба ведомств. Если бы знаменитый историк формулировал свой афоризм на сто лет позже, он смог бы добавить, что ведомственность и ведомственная борьба временами способны служить основанием и для борьбы политической.

Троцкий, РВС располагали отличным идеологическим аппаратом, разветвленным по всему Союзу, повсюду, где располагались воинские части. Военвед имел возможность распространять свое влияние далеко за пределы военных гарнизонов, в том числе с помощью политически подкованных красноармейцев, возвращавшихся из армии домой, в свои ячейки общества. Армия могла стать надежной опорой для ее руководства в открытой борьбе за власть. Реввоенсовет проводил в подведомственном себе пространстве ровно такую же политику, что и Цека в отношении всей партии. В начале 1923 года в армии были введены отделы партийного строительства, начиная от полка и выше созданы партийные курсы, красноармейские казармы наводнялись миллионными тиражами специально подготовленной литературы. Следовательно, военную цитадель следовало взять и подчинить полному контролю партийной власти. Генеральный секретарь давно уяснил социально-политическое значение военной системы, и о своих намерениях добиться ее подчинения Цека партии он фактически открыто заявил на недавнем съезде. Сталин сказал, что на армию привыкли смотреть как на аппарат обороны и наступления. «Я же рассматриваю армию как сборный пункт рабочих и крестьян»[596].

В проекте плана работ Орготдела ЦК на 1923 год в свете решений XII съезда перечислялись мероприятия в области руководства и изучения состояния партработы в Красной армии. Для начала все выглядело довольно скромно: «Установить аккуратное получение докладов от ПУРа, ПУокров и ПУармов о состоянии партработы». «Установить, как правило, что все парторганизационные мероприятия в Красной армии проводятся по согласованию с Оргинструкторским отделом ЦК и в случае необходимости проводятся с утверждения их Оргбюро ЦК». На совещаниях политических управлений Реввоенсовета и военных округов при обсуждении партийно-организационных мероприятий должны были присутствовать представители Оргинструкторского отдела или уполномоченные ЦК[597]. То есть речь пока шла о координации политической работы в армии и своевременном информировании Цека. В заданиях Информационно-инструкторского подотдела ЦК на июнь значилось: «Договориться с ПУРом о получении отчетов о партийной и политической работе в Красной армии и закрепить постановлением Секретариата ЦК»[598].

Год назад аппарат Цека уже занимался частичной проверкой военного ведомства, причем по инициативе самого Троцкого. Поводом послужило самоубийство слушателя Академии Генштаба, обвиненного во время общепартийной чистки в принадлежности когда-то к кадетской партии. Естественно Секретариат воспользовался этим, чтобы протянуть свои щупальца в военную среду. Уже тогда Троцкий выражал недовольство Секретариатом за авторитарные решения по составу проверочной комиссии[599].

В мае 1923 года аппарат ЦК вплотную в массовом порядке приступил к вопросам кадрового состава ПУРа. То есть нарушил перемирие с Реввоенсоветом и предпринял наступление на политические органы армии, рассчитывая путем расстановки своих кандидатур, постепенно взять идеологическое воспитание армии в свои руки[600]. Это был только пролог. Отпускное лето 1923 года стало началом тотального вторжения аппарата ЦК в армейские кадровые дела. В первую очередь оно выразилось в количественном росте постановлений по конкретным предложениям на важные посты политического и командного состава армии.

Рубикон был перейден в конце августа. Генеральное наступление на порядки армии началось на Совещании завотделами ЦК от 23 августа. Самый последний 69 пункт протокола, который, по всей видимости, в целях секретности не фигурировал в повестке дня заранее, а был внесен непосредственно на заседании, гласил: «Инструкция о порядке назначения политического и командного состава Красной армии» (докладчик Кнорин). Постановили: «Перенести решение вопроса на Секретариат, поручив Учраспреду предварительно согласовать его с ПУРом»[601]. Главное в проекте указанной инструкции скрывалось в пункте 7, который устанавливал, что члены РВС армий, округов, фронтов, командармы, начпуфронтов и их помощники, комиссары и начальники центральных управлений назначаются на должность по утверждению их в Оргбюро ЦК, а в подлежащих случаях в Политбюро ЦК. Военкомдивы, начподивы и остальной высший политсостав ПУРа, а также соответствующие категории командных и административных должностей — по утверждению Секретариатом ЦК РКП(б)[602]. Секретариат 24 августа утвердил инструкцию о порядке назначения политического и командного состава Красной армии[603]. В начале сентября было принципиально одобрено «Положение об аттестационных комиссиях» Военведа и, вопреки протестам начпура В.А.Антонова-Овсеенко, передано на окончательное редактирование комиссии, состоящей из сталинских креатур. В «Положении» была четко определена степень участия общепартийных организаций в аттестации военных партполитработников.

Осенью 1923 года, когда в стенах Цека началась практическая работа по созданию номенклатурного списка, в составе его аппарата появилась особая комиссия для просмотра списка военных работников, отличавшаяся более чем активной деятельностью[604]. Ее целью являлась подготовка полной и безоговорочной капитуляции Реввоенсовета Республики перед волей аппарата ЦК партии. В намеченный список должностей и военных учреждений, по которым назначение и смещение должно производиться по постановлению ЦК партии, входило все высшее руководство Военведа: 1) члены РВСР, командующие и члены РВС фронтов, округов, армий и корпусов; 2) комиссар штаба РККА; 3) комиссары и начальники корпусов и дивизий; 4) начальники политических отделов фронтов, округов, армий, дивизий; 5) начальники и военкомы главных управлений РККА; 6) военкомы академий; 7) окружные прокуроры и председатели трибуналов[605].

Орденская политика Сталина строилась в противоположность традициям европейской социальной сегрегации, известных по формуле «вассал моего вассала — не мой вассал». В новой системе государственного абсолютизма все уровни любой отраслевой вертикали должны были стать вассалами универсального партийного суверена.

В сентябре тройка Сталина, Зиновьева и Каменева приступила к устранению самого Троцкого от управления военным ведомством. Вначале намечалось расширить состав Реввоенсовета, чтобы Троцкий оказался там в меньшинстве. На следующем этапе планировалась перестройка управления военным наркоматом и пересмотр его личного состава и, в конечном счете, все должно было завершиться снятием Троцкого с поста наркомвоенмора. 25 сентября на очередном пленуме ЦК тройка предложила расширить состав РВСР, причем все новые члены Совета были противниками Троцкого, в том числе и сам Сталин. Троцкий в ответ на это произнес гневную речь по адресу интриганов, которые хотят устранить его от руководства революцией, и решил драматически буквально хлопнуть дверью. Как описывает свидетель этой сцены Б.Бажанов, заседание пленума происходило в тронном зале царского дворца, где дверь была огромная и массивная. Троцкий потянул ее, дверь поплыла медленно и торжественно. В тот момент следовало сообразить, что есть двери, которыми хлопнуть нельзя. Но Троцкий в своем возбуждении этого не заметил и старался изо всех сил ею хлопнуть. «Замысел был такой: великий вождь революции разорвал со своими коварными клевретами и, чтобы подчеркнуть разрыв, покидая их, в сердцах хлопает дверью. А получилось так: крайне раздраженный человек с козлиной бородкой барахтается на дверной ручке в непосильной борьбе с тяжелой и тупой дверью. Получилось нехорошо»[606].

Троцкий в эмиграции очень сдержанно относился к такому злому обличителю Сталина, как бывший помощник генсека и секретарь Политбюро Бажанов. Изгнанный принципал мог бы вполне солидаризироваться с человеком, обманувшим и «разоблачившим» ненавистного Сталина, однако он, по всей видимости, не мог простить ему этого уничтожающего сравнения. Троцкий, как оратор и стилист, вполне понимал сокрушительное значение меткого образа, которым Бажанов пригвоздил его, Троцкого, к тем дверным скрижалям.

Бюрократия против номенклатуры

Нэп сильно повлиял на партию в смысле ее духовного разложения. После 1921 года она стала далеко не той, чем была в октябре 17 года. Развал военно-коммунистической идеологии вверг старых партийцев в грех сомнения, новые партийные призывы несли с собой в ряды РКП(б) настроения циничного карьеризма и стяжательства. Партия превратилась в огромную организационную силу, но все более напоминала компанию по эксплуатации страны. Убежденный коммунист стал редким явлением, исчезло духовное единство. Партийные «верхи», номенклатура расслоилась на несколько частей. Одна осталась на политической работе, другая — ушла в дела хозяйственные и, чтобы удержать последних от соблазнов нэпа, особое значение приобрела третья группа, составлявшая разветвленный контрольный аппарат, надзиравший за благонадежностью доверенных лиц партии. В подобных условиях внутрипартийная борьба не могла, просто не имела права не обостриться. Преодолеть этот разброд можно было только путем реанимации мобилизационной идеологии, укрепления единого кадрового аппарата и возвышения корпоративного интереса. Все это постепенно сформировалось к концу 1920-х годов.

Важным мотивом советской жизни осенью 1923 года стал Германский Октябрь. Празднование шестой годовщины Октября намечалось проводить без кумачовых эффектов, как боевой день. Как полагало партийное руководство, к тому времени совершенно выяснилось, что пролетарский переворот в Германии «не только неизбежен, но уже совершенно близок» и «все говорит о том, что ближайшие судьбы Германии решатся в течение ближайших месяцев, а может быть и недель»[607]. Цека дал лозунг на места: Октябрьская революция в России — первый удар по капитализму. Еще более могучий удар — победоносная пролетарская революция в Германии! Вместе с этим осень принесла заметное обострение политической жизни в стране. До поры донесения секретарей провинциальных губкомов больше содержали полусонный экономический анализ, но с октября резко вверх пошла политическая тематика. В том числе в связи с Германией. Рабочий люд отвлекся от самогона и активно пошел слушать доклады о международном положении. Повышенный интерес к германским событиям ставил в тупик докладчиков, которым вполне серьезно задавали вопросы, а нельзя ли поехать в Германию и поступить в красные сотни?

Кризис 1923 года и вызванное им брожение в рабочей и партийной среде спровоцировали традиционное в таких случаях внимание аппарата Цека на застарелые проблемы внутрипартийной жизни. В сентябре пленум ЦК РКП(б) обратил внимание на вопрос о необходимости «оживления» партийной работы и в частности усиления внутри партии рабочей демократии. После режима диктата резолюции X съезда «О единстве партии» и усиления в партийном аппарате бюрократического централизма, решения сентябрьского пленума, как казалось, знаменовали новую веху в политике партийного строительства и поворот к развитию демократических принципов. Это всколыхнуло надежды и оживило движение к сплочению отстраненных от власти и разбитых в былых боях оппозиционеров.

Характерная особенность дискуссий 1920-х годов — все они были вызваны активной деятельностью партийного аппарата в государственном строительстве. Так сказать, перманентной «революцией сверху». Сталин, будучи генеральным секретарем ЦК РКП(б), оказался в исключительно выгодной позиции, владея инструментом, который позволял скрыто, незаметно для партии аппаратными методами, кадровыми передвижками осуществлять давление на противников и провоцировать их на ответные действия. Но противники, не имея таких возможностей, вынуждены были действовать открыто, отвечать гласно, тем самым нарушая установки ленинских съездов, что подрывало их авторитет в глазах партийных масс и делало уязвимыми. Их легко было ошельмовать раскольниками и оппозиционерами. (Отсюда постоянное требование оппозиции по развитию гласности в работе Цека.)

Троцкий, раздраженный бесцеремонным вторжением Секретариата в кадровую политику Военведа, решил поставить вопрос со всей политической принципиальностью. 8 октября 1923 года он обратился с письмом к членам ЦК и ЦКК РКП(б), в котором выдвинул обвинения против большинства ЦК и партийного аппарата в «зажиме» демократии, отрыве от масс, обюрокрачивании. Утверждая, что внутрипартийный режим «в корне нездоров», Троцкий требовал «внедрения» демократии в партии и обновления партийного аппарата.

Кризис 1923-го года пробудил политическую активность в крестьянстве, а также дал толчок давно созревшему конфликту в высшем партийном руководстве. Троцкий, очутившись в изоляции среди членов Политбюро и не имея надежной опоры в Цека партии, энергично искал поддержку в толще самой партии, в ее неоднородной политически активной массе. Позже в эмиграции он как-то сказал, что большевизм вовсе не исчерпывается психологией и характером, а представляет собой прежде всего историческую философию и политическую концепцию[608]. Однако, лидеры большевизма, в том числе и сам Троцкий, в свое время столь часто и радикально меняли «концепции», что это как раз в первую очередь заставляет задуматься именно о «характере» партии и о «психологии» ее лидеров. Троцкий никогда не пояснял, каким это образом с 1920 года, когда он тесно сотрудничал с Оргбюро и Секретариатом ЦК и лишь мягко журил бюрократию за ее грехи, выступая пламенным защитником госаппарата, всего за три года он вдруг превратился в ее великоненавистника и большого поборника внутрипартийной демократии. Очевидно, что нехитрая «историческая философия» подобного поворота заключалась в том, что во главе аппарата стояли уже не сторонники Троцкого, а Сталин и его команда[609].

Будущие апологеты Троцкого в дискуссии постепенно консолидировались в течение 1923 года. Среди делегаций XII съезда ходил безымянный документ, который по своему направлению и анонимному почерку был похож на творчество децистов Осинского, Сапронова и др. Только по сравнению с аналогичными документами образца 1920-го года, стилистика их подметных писем стала заметно резче и уже явно вышла за рамки партийной идеологии. В документе выражался протест против полицейских мер для поддержания единства партии. Содержались обычные для средних совчиновников требования развития самодеятельности членов партии, прекращения перебросок и мобилизаций, ликвидации контрольных комиссий, отказа от проведения чисток партии, размежевания между партийной и Советской властью. Децисты дошли до того, что посягнули на святая святых — потребовали уничтожения монополии коммунистов на ответственные места. Это был прямой выпад против Секретариата с его ролью в кадровой политике. Требовали удаления одного-двух из господствующей группы Зиновьева, Сталина, Каменева[610]. Документ красноречиво свидетельствует о том, что «крапивное семя» советского сорта справедливо полагало своим главным врагом не демократию партийных масс, а абсолютизм партийного центра.

Появление октябрьского письма Троцкого активизировало сплочение участников ранее разбитых группировок. Рассчитав, что вопрос о внутрипартийной демократии вызовет обостренное внимание со стороны всех членов партии и поднимет низы, оппозиционеры решили дать бой фракции Сталина. 15 октября в ЦК партии поступило т. н. «заявление 46-ти», уже определенно выраженного оппозиционного содержания. Заявление символизировало объединение бывших децистов и потерпевших поражение в ходе дискуссии о профсоюзах, оттесненных после X съезда сторонников платформы Троцкого. Под заявлением стояли подписи Осинского, Сапронова, Максимовского, В.Смирнова, И.Смирнова, Преображенского, Серебрякова, Пятакова, Белобородова и других видных партийных и государственных деятелей, принужденных ранее Лениным склонить свои оппозиционные знамена. Их выступление было поддержано также и лидерами «рабочей оппозиции» — Шляпниковым и Медведевым[611]. Деятельное большинство 46-ти подписантов — все трибуны партийной демократии среднего чиновного роста, мечтающие о независимости своих кабинетов и безопасности для своих портфелей.

Оппозиционеры объявляли деятельность ЦК партии «неудовлетворительной». По их мнению, «нестерпимый» внутрипартийный режим, обюрокрачивание не давали возможности партии влиять на политику партийного руководства, на выработку принципиальных решений, в результате чего политический курс отрывался от реальных потребностей общества. Это грозило «тяжкими бедами» — потрясением валюты, кризисом сбыта, бюджетным хаосом, хаосом в госаппарате и т. д.