Заграничная любовь Марины Цветаевой

Заграничная любовь Марины Цветаевой

Из Москвы в Берлин Марина Цветаева уезжала с Виндавского, как тогда назывался Рижский, вокзала 11 мая 1922 года. Об истинной причине своего отъезда особенно не распространялась, время было суровое, пролетарское. Преобразованное из ВЧК в ГПУ при НКВД развертывало борьбу против буржуазной интеллигенции, против врагов советской власти, одной из жертв которой стал выдающийся поэт Николай Гумилев, обвиненный в контрреволюционном заговоре и расстрелянный в 1921 году. А муж Цветаевой Сергей Эфрон был бывшим царским офицером, служил в армии Корнилова, воевал в Крыму против красных, скрылся за границей, связался с белоэмигрантами.

М.А. Цветаева

Чего больше для ареста и расследования? Только самым надежным знакомым, которым доверяла, по секрету сказала, что едет на встречу с очень близким человеком. Она была уверена, что он убит. От него с 1918 года не было никаких вестей. Одна воспитывала двоих дочерей и надломилась, как жить дальше, не знала. И вот неожиданная радость — писатель Илья Эренбург привез ей из Праги письмецо. Сергей объявился в столице Чехии, там же стал учиться в университете. Он дал знать о себе и предлагал встретиться с Мариной в Берлине, где собирался цвет российской творческой эмиграции. Цветаева воспряла духом, радовалась предстоящему свиданию, готовилась к грядущим переменам. По сути, ее отъезд можно считать побегом из страны, в которой по декрету Ленина у церквей изымали ценности для борьбы с голодом, где складывались жесткие политические условия советизации и для творческой свободной личности деятельности не находилось. Цветаева устала от бытовых неурядиц, от постоянного безденежья, ее младшая дочь, трехлетняя Ирина, умерла от истощения в интернате. Полная бесперспективность вынуждала многих искать лучшей доли за границей. Май 1922 года по случайному совпадению оказался удачным временем для отъезда. Это был период восстановления дипломатических отношений между Советской Россией и Германией.

С.Я. Эфрон

Накануне, 16 апреля 1922 года, представители двух стран подписали первый международно-правовой документ, признававший законность советского правительства. Правда, этот же договор послужил основой для заключения другого, уже секретного соглашения о военно-техническом сотрудничестве, согласно которому, Германия получала возможность размещать на территории России военные учебные центры и полигоны для испытаний оружия. Цветаева была далека от политики, от всех ее закулисных ходов, главное, что между Москвой и Берлином устанавливались особые доверительные отношения и ей предоставили визу. Ехать в Берлин в те времена приходилось через Ригу, где пересаживались в экспресс, следовавший уже прямым ходом до столицы Германии. Четверо суток Марина почти не смыкала глаз, смотрела за окно, и ее губы беззвучно шевелились, она складывала стихи. В столицу Германии Марина и ее дочь Ариадна прибыли 15 мая. Их никто не встречал. По договоренности она, взяв дрожки, добралась до центра города, в район Вильмерсдорф, высадилась на мощенной булыжником площади Прагерплац, одной из красивейших в Берлине. Весь ее багаж состоял из деревянного сундучка с рукописями и книгами, чемодана с вещами и портпледом для одежды. Это все, что она вывезла из Москвы. Окружавшие немецкие дома с красными черепичными крышами, с архитектурными украшениями — балкончиками, мансардами, с тяжелыми парадными подъездами, с витиеватой лепниной — внушали уважение и любопытство. Светило солнце, на тумбах афиши возвещали о премьерах в Немецком театре, вдоль круглого сквера скользили полупустые трамваи, из кондитерских доносились ароматные запахи кофе и свежеиспеченных булочек — мирная, безмятежная жизнь в Берлине казалась райской по сравнению с московской, мрачной, суетливой. Пражская площадь и ее пивной ресторан «Прагердиле» были известные места среди русских эмигрантов. Там по вечерам собирались любители русской словесности. И что интересно, почти у каждого писателя и прозаика был свой столик. Илья Эренбург, не стесняясь окружающих, стучал на машинке, Андрей Белый читал только что написанные стихи, Владислав Ходасевич делился с кем-то гонораром. К вечеру появлялись другие русские литераторы, художники, музыканты, театральные деятели, известные и не очень, и ресторан «Прагердиле» превращался в спонтанный шумный Дом российского искусства. Не случайно Пражскую площадь в те годы прозвали Русским Берлином. Там же поблизости находились пансионаты, в которых сдавались комнаты. Для Цветаевой встреча с Берлином означала как бы встречу с родиной ее матери Марии, остзейской немки, в девичестве Мейн. Эти немецкие корни способствовали тому, что детям прививали любовь к немецкому языку, так что особых сложностей с адаптацией к незнакомому городу она не испытывала, тем более что в детстве ее вывозили в южные города Германии, она знала и любила немецкую поэзию, особенно стихи Генриха Гейне.

Первые дни Марина с дочерью жила в одной из комнат квартиры Эренбурга, которую он снимал поблизости. Потом переехала. на улицу Траутенауштрассе, 9, в пятиэтажный пансионат фрау Элизабет Шмидт, там занимала две комнаты, одна была с балконом. Прежде всего ей надо было привести себя в порядок, приодеться, сбросить тяжелые башмаки, московский камуфляжный крой одежды, снова превратиться в женщину. Через пару дней Илья Эренбург привел ее, уже обновленную, с улыбкой на лице, на улицу Бамбергерштрассе, 7, где познакомил с владельцем издательства «Геликон» Абрамом Вишняком, молодым кареглазым человеком, моложе Марины на три года. Абрам был женат, у него имелся четырехлетний сын. Эта встреча произвела на Марину особое впечатление. Она старалась не признаваться себе, но… При первом взгляде у обоих неожиданно вспыхнуло чувство — у Марины, как всегда, ярко, проникновенно, а Абрам увидел перед собой человека, от которого как бы исходило непонятное духовное сияние. Они быстро нашли общий язык, у них оказались близкие интересы в литературном мире, стали обмениваться планами. Но Вишняк, несмотря на романтичность натуры, был прежде всего издателем, человеком деловым, который должен был зарабатывать деньги и обеспечивать семью. Он любил душевный покой, ценил семейный уют и думал о деньгах. Эта его прагматическая сторона характера сдерживала Марину, порой отпугивала. Как с ней случалось и раньше, человека, который ей нравился, она наделяла не свойственными ему лучшими, благородными чертами, старалась не замечать черствость, простой, естественный житейский эгоизм. В любом случае Вишняк, поклонник стихов Цветаевой, оказался первым немецким издателем, выпустившим книжки ее стихов — сначала «Разлуку», потом «Ремесло». Кстати, здание самого издательства, которое располагалось недалеко от Пражской площади, по счастливой случайности сохранилось почти неизменным до наших дней, а все здания Пражской площади не уцелели. Все они оказались разрушенными в результате авианалетов 1944 года.

Марина не хотела и всячески старалась не показывать своего чувства. Это была ее тайна, которую она старалась уберечь от окружающих. Но как это сделать? С ней рядом почти постоянно находилась ее дочь Ариадна, ребенок от Сергея Эфрона, ее законного мужа, которого она ждала в Берлине, и вот напасть, в душе смятение, поперек прямой дороги появился человек, который ее притягивал и отталкивал. Чем он завораживал ее, чем? Она не строила иллюзий и понимала, что ему не пара, да и не могла рассчитывать на что-то. Но сердцу не прикажешь. И ее дочь Ариадна не могла не заметить смятение матери. Уже тогда этот десятилетний ребенок отметил в своем дневнике, что «…когда Марина заходит в его контору, она — как та душа, которая тревожит и отнимает покой и поднимает человека до себя, не опускаясь к нему… Марина с Геликоном говорит, как Титан, и она ему непонятна, как жителю Востока — Северный полюс, и так же заманчива. От ее слов он чувствует, что посреди его бытовых и тяжелых дел есть просвет и что-то неповседневное. Я видела, что он к Марине тянется, как к солнцу, всем своим помятым стебельком». Удивительно проникновенный анализ взрослых отношений. Этот порыв, эта любовная связь продолжалась недолго, чуть больше трех недель. Марина невольно притянула к себе этого человека, чтобы испытать не его, а себя, и когда он не смог, не захотел ответить на ее чувство так, как этого требовала ее душа, ее натура, она в который раз разочаровалась, убедилась, что награждает мужчину не свойственными ему чертами характера, и отдалилась. Но страдания остались. И в результате появились стихи, письма. За три недели она написала ему девять писем, хотя, если пешком отправиться от ее пансионата до фирмы «Геликон», потребовалось бы куда как меньше часа. В письмах она откровенно признавалась ему в любви, раскрывала свою душу. Ей нужен был собеседник, исповедник, иначе не могла. Слишком многое вмещала ее душа и должна была изливаться. На пути попался Вишняк. Он ее понял, но по-своему и остановился на полпути. Он ответил только одним письмом, в котором невольно признался, что не очень понимает ее, но тем не менее готов публиковать все, что у нее появится новое. И все. Марина была обречена.

Об истории этой мимолетной любви долго ничего не было известно, вплоть до 1981 года, когда итальянская переводчица и исследовательница творчества Цветаевой Серене Витале привезла из Москвы письма Цветаевой к Вишняку и его ответ и опубликовала их во Франции и в Италии. Эти письма Вишняк вернул Цветаевой, после того как она настоятельно попросила свою знакомую в Берлине забрать их у него. Краткий берлинский эпизод, мимолетное безответное увлечение вскоре забылось, но в памяти осталось только знакомство с каким-то «недовеском», с чем-то серым и невзрачным.

Собственно, на этой скрытой любовной истории можно было бы поставить точку. Приехавший в середине июня в Берлин Сергей Эфрон ни о чем не догадывался, он хотел увезти семью в Прагу, него были свои планы, он думал вернуться в большевистскую Россию, покаяться и принять новый режим. И после первых восторженных объятий, после слов любви и признаний проявилось и отчуждение.

Табличка на доме, где жила Марина Цветаева

Как жить дальше, где, на какие средства? Уехали сначала в Прагу, где в большой бедности протянули три года и где у них родился сын Георгий, называемый в семье Мур, потом перебрались в Париж. Жилье снимали на окраине, подешевле. Долгих тринадцать лет, с 1925 года по 1939-й, Цветаева жила в Париже, печаталась там, наладила связи в издательском мире, но денег в семье все равно не хватало. Возвращаться на родину она не хотела. А вот Сергей… Сергей Эфрон, сблизившись с нелегальными представителями НКВД, дал согласие сотрудничать и решил вернуться «домой», в Советскую Россию. Наивный, он не предполагал, куда возвращался. Первой в СССР в 1937 году уехала дочь Ариадна, за ней последовал ее отец Сергей Эфрон. Через два года к ним присоединилась Марина с сыном Муром. Дальнейшая судьба у всех героев этой истории и типична и трагична для того времени. Сперва арестовали дочь, следом ее отца. И больше ни того, ни другого Марина не увидела. В августе 1941 года Марина Цветаева уехала в Елабугу, где вскоре покончила с собой. Ее сына, девятнадцатилетнего Георгия, в 1944 году забрали на фронт, и он погиб в одном из первых боев.

По данным Ильи Эренбурга, Абрам Вишняк, его жена и ребенок оказались в немецком концентрационном лагере Освенцим и погибли там в 1943 году.

В 1996 году на доме 9, бывшем пансионате фрау Элизабет Шмидт, по улице Траутенауштрассе появилась мемориальная доска с краткой надписью на немецком и русском языках: в этом доме жила Марина Цветаева в 1922 году.