ГЛАВА 5. ПЕШКА В ИГРЕ

ГЛАВА 5. ПЕШКА В ИГРЕ

Ноэль Филд родился 23 января 1904 года в Лондоне. Школу он окончил в Цюрихе, в Швейцарии. Его мать была англичанкой. Отец, д-р Герберт Филд, известный биолог, был американцем. Он воспитывался в семье квакеров и по своему уму, образованию и связям отца мог рассчитывать на хорошую карьеру в Америке. Поступив на учебу в Гарвардский университет, он мог рассчитывать впоследствии на работу в государственном департаменте. Его убеждения сформировались не сразу, однако он всегда больше сочувствовал левым, особенно после казни Сакко и Ванцетти в 1927 году. Эти два несчастных итальянца были ложно обвинены в вооруженном ограблении и убийстве и приговорены к смертной казни. Дело было поднято на щит левыми силами, считавшими, что Сакко и Ванцетти судили за их убеждения. Оно было широко использовано Американской коммунистической партией и произвело неизгладимое впечатление на Ноэля Филда и многих его современников, до крайности обострив их радикальные убеждения. Сакко и Ванцетти олицетворяли собой бедняков, лишенных всех прав. 1 сентября 1926 года Ноэль Филд поступил на дипломатическую службу в государственный департамент. Но в течение нескольких лет его не посылали за границу, поскольку считали политически незрелым и требующим «шлифовки острых углов». В 1929 году при подготовке материалов для Лондонской конференции по вопросам военно-морского разоружения он познакомился и работал совместно с членом делегации Алленом Даллесом. Они оба были представителями одного класса, имели сходное происхождение и образование. Даллес был республиканцем и происходил из хорошо известной республиканской семьи. Филд же находился на гораздо более левых позициях, чем любая из основных американских политических партий. Несмотря на это, при обсуждении международных политических проблем они обычно соглашались друг с другом.

Тогда, как и сейчас, принадлежность к одному поколению оказывала на политические взгляды людей большее влияние, чем их принадлежность к политическим партиям. Такие молодые люди, как Филд и Даллес, выражали недовольство тем, что Америка не являлась членом Лиги Наций, расценивая это как полное и непростительное отречение от своей международной ответственности. Они, рассуждали о необходимости создания всемирного правительства и предпосылок для полного разоружения, считали, что американское правительство должно оказывать воздействие на мир, постоянно сотрясаемый беспокойными и неуживчивыми европейцами.

Однако Ноэль Филд пошел намного дальше. Он все активнее сотрудничал с левыми радикалами. В сравнительно терпимой политической атмосфере тех лет никому и в голову не могло прийти, что чиновник государственного департамента систематически сотрудничает с левыми. В государственном департаменте у него почти не было друзей, за исключением Лоуренса Даггана, который разделял его политические убеждения. С 1930 года Дагган поселился в одном доме с Филдом и его женой Гертой.

Быстро продвигаясь по служебной лестнице, Ноэль Филд к 1930 году стал старшим экономическим советником западноевропейского отдела государственного департамента. Он горячо увлекался своей работой. После победы Ф. Рузвельта на президентских выборах в 1933 году началась эпоха «нового курса», и Вашингтон превратился в прелестное место для жизни. Все казалось возможным. У Ноэля Филда появился новый друг – юрист из министерства сельского хозяйства Алджер Хисс. В своей книге «Человек, который исчез» Флора Льюис так описала эту дружбу:

«Двое молодых людей, Хисс и Филд, немедленно потянулись друг к другу. Алджеру Ноэль казался человеком английского типа, и это ему нравилось. Его привлекали спокойные солидные манеры и очевидная культура высокого и слегка сутулившегося Ноэля Филда. Очень быстро они подружились семьями. Жена Алджера Хисса – Присцилла быстро усвоила фамильярно-дружественную манеру общения квакеров друг с другом. Все четверо собирались на семейные обеды. Приходя в дом к Хиссам, Филды затевали возню с детьми, которых они обожали. Вместе с Дагганами, остававшимися лучшими друзьями Филдов, они образовали тесную и дружную группу, имевшую много общих интересов. Алджер был энергичным, остроумным человеком, везде чувствовавшим себя непринужденно. Ларри Дагган был человеком светлого ума, рассудительным, практичным и язвительным. Ноэль был импульсивной натурой, знающим, но не уверенным в себе человеком. Он всей душой льнул к своим друзьям, восхищаясь, как всегда, людьми, уверенными в себе. Всех их захватила идея переделки мира, популярная в Вашингтоне, они остро ощущали свою значимость как свидетелей рождения нового лучшего общества».

Конечно, левые не понимали Рузвельта и занимали все более крайние позиции. Для Ноэля Филда, который в тот период даже не думал о вступлении в коммунистическую партию, все могло кончиться, как и для тысяч других молодых людей, невинным флиртом с коммунистическими идеалами. Обстановка в мире была крайне сложная, казалось, что выбор может быть сделан лишь между уродливым капитализмом, фашизмом и воинствующим социализмом.

Многие молодые люди из привилегированных семей, особенно такие чувствительные, как Ноэль Филд, не могли удержаться от сравнения своего благосостояния с ужасами нищеты и экономической эксплуатации, которые они видели вокруг себя. Возможно, что Филда отличало от людей его класса лишь отсутствие здравого цинизма. Он был политическим ребенком в мире взрослых.

Это несколько ребяческое качество Филда временами такое привлекательное, стало приобретать более мрачный характер в середине 30-х годов. Подобно многим другим молодым людям, он был глубоко взволнован статьей Пауля Массинга в американском левом журнале «Ныо массиз» о злоключениях и пытках того в нацистской Германии. Эта история, рассказанная немецким коммунистом, была первым свидетельством очевидца о том, что из себя представляли гестапо и его трудовые лагеря. Оно подкрепляло утверждения левых в их пропаганде против нацистов.

Когда Ноэль узнал, что жена автора статьи находится в Нью-Йорке, он пригласил ее на обед. Он не мог знать, что Хедда Массинг была советским агентом, задачей которого было вербовать в качестве агентов представителей американской интеллигенции, особенно тех, кто работал в правительственных учреждениях. После случайного знакомства с Филдом было решено, что он должен стать ее главной целью. К 1935 году левые убеждения Филда фактически уже перебродили и он решил открыто вступить в Американскую коммунистическую партию. Первой задачей Хедды Массинг было постараться убедить его не делать этого. В качестве ответственного чиновника государственного департамента он имел огромные перспективы для использования его русскими. Вступив в коммунистическую партию, он должен был бы оставить свой пост и потерял бы какую- либо ценность как информатор. Имеетея доказательство, что Ноэль Филд подавал заявление о вступлении в партию, но оно было отклонено лидером партии Эрлом Браудером, как полагают, в соответствии с инструкциями из Москвы. Отклонение заявления глубоко ранило Филда, он никогда не мог простить Браудеру этого.

Тем временем Хедда Массинг и ее муж Поль, которому удалось перебраться в США из Германии, почти день и ночь работали с Филдом, убеждая его в необходимости остаться на своем посту, с тем чтобы содействовать успеху борьбы за «международный мир» путем передачи им секретной информации государственного департамента для последующего направления в Москву. Филд не соглашался. Он говорил о лояльности к своей стране, о доверии, которое питали к нему его руководители. Но в целом он был легкой добычей для такого опытного и хорошо подготовленного агента, как Хедда Массинг.

В 30-е годы довольно много людей, подобно Филду, придерживалось той точки зрения: фашизм настолько страшен, что любая мера оправдана для того, чтобы уничтожить его. Все «прогрессивные» свято верили, что однажды Гитлер нападет на Россию и что война между ними будет не чем иным, как борьбой за защиту самой цивилизации. В свете этого Ноэль Филд в конце концов пришел к выводу, что на него возложен более высокий долг, чем лояльность к государственному департаменту: долг перед всем человечеством. Этот сложный человек имел противоречивый характер. Он бегло говорил на иностранных языках и стремился к работе за границей: вместе с тем ощущал себя принадлежащим Америке, привязанным ко всему, что там происходило. Противоречия между своими метаниями, как он их понимал, он разрешил в типичной для него наивной манере. Он передавал Хедде Массинг документы, предварительно убедившись, что они не имеют важного значения и не могут повредить его стране. Складывалась ситуация, которая не могла продолжаться долго. Даже если бы он начал с передачи меню столовой, все равно он оказался бы в тисках порочного и подозрительного шпионского аппарата.

Однако Ноэль Филд неожиданно проявил твердость характера. Он быстро понял, что сделал первый шаг на пути к предательству, и, чтобы избежать в дальнейшем вреда дня своей страны, предпринял смелые шаги, которые нанесли вред и его карьере в государственном департаменте, и его отношениям с новыми русскими хозяевами. Последние никогда не простили ему этого.

В 1936 году перед ним открылись две возможности по работе. Первая состояла в том, что он мог стать работником секретариата Лиги Наций в Женеве, вторая – возглавить германский отдел государственного департамента. Хотя Филд страстно верил в миссию Лиги Наций, он понимал, что от нее скоро будет мало толку. Что же касается германского отдела, то назначение в него не только являлось большим выдвижением, но и предоставляло Филду возможность заняться той единственной страной, которую он считал угрозой цивилизации. Находясь в этом отделе, он смог бы оказывать влияние на американскую политику. Но он отказался от этой должности, как полагают, из-за того, что этот отдел был вовлечен в то время в подготовку нового американо-германского соглашения о торговле и должен был проявлять «дипломатичность» в отношениях с германскими дипломатами в Вашингтоне. А Филд на это органически был не способен. Трудно поверить, но подготовка, которую он получил в государственном департаменте, не оставила на нем своих следов; он был не способен выполнять публично обязанности, против которых внутренне все время восставал. Что же касается русских и Хедды Массинг, то для них не было сомнения в том, какую должность он должен выбрать. Русский агент, руководящий германским бюро в государственном департаменте, имел бы совершенно исключительное значение, принося невероятную пользу. Филд стал бы одним из самых важных агентов русских в западном мире. Поэтому на него было оказано чрезвычайно большое давление, чтобы вынудить его принять назначение. Однако в апреле 1936 года Ноэль Филд неожиданно заявил, что чувствует себя морально обязанным работать для Лиги Наций, упаковал чемоданы и уехал в Женеву. Не осталось никаких документов, объясняющих, какие мотивы на самом деле побудили его отказаться от германского отдела. Конечно, ему был свойствен крайний идеализм, но в данном случае факты свидетельствуют об ином. Ноэль Филд совершенно сознательно решил не допустить своего превращения в послушного русского агента. А он понимал, что, оставшись в тот период в Вашингтоне, он не смог бы этого избежать. Для него было невозможно оставаться лояльным и добросовестным чиновником государственного департамента, но точно так же для него было невозможно руководить германским отделом, передавая русским каждую конфиденциальную и секретную телеграмму, которая проходила бы через его руки. Он не был эмоционально подготовленным для того, чтобы выдержать конфликт с лояльностью, но он и не был настолько преступником, чтобы стать советским шпионом.

Не выполнив русских требований, Филд (который к тому времени должен был уже немного понимать, что из себя представляет советская власть) сознавал, что не подчинился приказам хозяина, который не прощает подобных вещей. В Швейцарии, в том числе в Лиге Наций, уже было достаточно русских агентов, и его появление там, в общем, оказалось для них почти бесполезным. Его просили, и он отверг просьбу. Русские ж ему никогда этого не простили, в то же время и американцы никогда не забывали о его предыдущей деятельности. Через всю жизнь он пронес на своих плечах тяжесть двойной вины: предательство и своей родины, и своего дела. Такому человеку, как Филд, нелегко было жить с такими мыслями.

Но, возможно, после всех этих лет он заслуживал сочувствия и некоторой признательности. Не многим людям, попавшим благодаря своей глупости, наивности или жадности в сети русской секретной службы, удалось благополучно вырваться и избежать крупного предательства. Филду это удалось. Это было с его стороны актом храбрости и лояльности по отношению к своей стране.

По всей вероятности, только человек, подобный Ноэлю Филду, мог увлечься работой умирающей Лиги Наций. Он с истинным увлечением стал работать, когда в 1938 году был назначен секретарем комиссии Лиги Наций по наблюдению за репатриацией иностранцев, участвовавших на стороне республиканцев в гражданской войне в Испании. На этой работе он столкнулся с реальной жизнью: фашизм против сил демократии. И Ноэль Филд, с большой горячностью отдававшийся делу оказания помощи участникам интернациональных бригад, был глубоко тронут тем, что он видел. Впервые он чувствовал себя по-настоящему полезным. Это была работа, которую он мог хорошо выполнить. Тучи войны сгущались, могла понадобиться помощь еще большему количеству беженцев. Ноэль Филд прибыл в Европу и обрел себя.

Когда разразилась война, еще один человек нашел свое дело. Аллен Даллес, с которым Филд встретился несколько лет назад, прибыл в Берн в 1942 году формально в качестве члена американской миссии, а фактически в качестве главы швейцарского отдела Управления стратегических служб важного разведывательного штаба в нейтральной стране, в центре раздираемой войной Европы. Даллес совершенно не беспокоился о том, чтобы его признавали в качестве дипломатического работника миссии, он упивался своей ролью американского шпиона и хотел, чтобы все знали об этом. В Швейцарии это стало его задачей – действовать открыто. Страна кишела шпионами. Там, например, находились представители всех германских группировок: нацисты, антинацисты, пронацисты, германские коммунисты, немцы, хотевшие вести разумные переговоры о мирном урегулировании, и другие, имевшие собственные идеи. И Даллес совершенно правильно считал, что он должен превратиться в магнит, притягивающий к себе все эти конфликтующие группы. А это было бы невозможным, если бы он оставался под прикрытием. В сущности, его роль была довольно курьезной: роль тайного агента, чья личность и работа были известны всем и каждому. Одновременно Даллес начиная с 1942 года вел переговоры на высшем уровне с немцами с гораздо большим успехом, чем кто-либо другой из представителей союзников.

Филд тоже был важным лицом. В 1941 году он был назначен американским директором представительства унитарного комитета в Марселе, в вишистской Франции. Там он с неиссякаемой энергией занимался делами бесчисленных беженцев, переполнявших город. Однако в ноябре 1942 года, когда нацисты решили оккупировать всю Францию, Ноэль и Герта Филд совершили драматическое бегство в Швейцарию, воспользовавшись последним поездом, покидавшим Францию. В Женеве Ноэль был назначен европейским директором миссии унитарных служб, и скоро эта организация стала самой важной спасательной организацией Европы, а сам Ноэль одним из самых влиятельных американцев в Швейцарии.

Пути этих двух людей почти наверняка должны были пересечься.

Но их первая встреча с тех пор, как они вместе работали в государственном департаменте в 30-е годы, была ускорена д-ром Робертом Декстером. В 1940 году руководство унитарных миссий направило д-ра Декстера проверить, какова ситуация с беженцами в Европе, и доложить о возможностях организации служб помощи. Именно его доклад, описавший ужасы войны, убедил унитарное руководство создать миссию спасения. Декстер был назначен директором миссии в Лиссабоне, филиалом которой, по крайней мере вначале, была марсельская миссия, возглавлявшаяся Ноэлем Филдом. Выполняемая Декстером работа служила для него прикрытием, поскольку он являлся сотрудником Управления стратегических служб, подчиненным Аллену Даллесу в Берне. Как это часто бывало в жизни Ноэля Филда, случайное совпадение обстоятельств определило то, что с ним произошло.

Декстер заново представил Даллесу Филда в Берне с очевидным намерением привлечь его к сотрудничеству с Управлением стратегических служб. Филд мог, подобно Декстеру, использовать унитарную миссию в качестве прикрытия. Декстер полагал, что многие беженцы, проходившие через лагеря Филда со всей оккупированной Европы, как западной, так и восточной, могли бы явиться неисчерпаемым разведывательным фондом для Управления стратегических служб.

В тот период своей жизни Филд отчаянно искал возможности поправить свои отношения с коммунистами. Под условным именем он стал кандидатом в члены Швейцарской коммунистической партии. Он, однако, знал, что его кандидатура должна быть одобрена Москвой и что именно на Москву он должен произвести хорошее впечатление, если хочет вновь оказаться в фаворе. Проблема состояла в том, что в связи с войной швейцарская партия действовала в интересах военной разведки и практически не имела контактов с «политической Москвой», а именно в ее помощи нуждался Филд. Он не знал, что любое решение, принятое в его пользу, будет иметь чисто местное значение и вряд ли сможет помочь ему, когда Москва появится на горизонте. В результате все это могло привести лишь к совершенно неразрешимым противоречиям.

Эта необходимость произвести хорошее впечатление на коммунистов привела по крайней мере к одному результату не в его пользу. Беженцы принимались унитарной комиссией не строго на основе потребности, а в зависимости от того, рекомендовала ли их партия. Конечно, коммунисты Европы не меньше нуждались в помощи, чем кто-либо другой. В конечном итоге их безжалостно преследовали нацисты, а будучи пойманными, они были обречены на медленную смерть в концентрационных лагерях. Точно так же гражданская война в Испании породила в Европе большое число лагерей беженцев, состоявших из коммунистов или сочувствующих им, боровшихся на стороне республиканцев, потерпевших поражение и сейчас не знавших, куда им деться. Тем не менее унитарные деятели в Бостоне не могли себе даже представить, что помощь, которую они предоставляли, используя общественные фонды, собранные в США по подписке, получали главным образом члены коммунистической партии, а некоммунисты, особенно явные антикоммунисты, не допускались в унитарные лагеря.

Однако Декстер, а через него Аллен Даллес распознали, что беженцы Филда имеют «политическую» окраску. Но они не рассматривали это как что-то недопустимое или бесполезное. Если случайно получилось так, что первыми людьми, которым Филд помог, были ветераны испанской гражданской войны, то совершенно естественно, что они потянули за собой своих друзей. Но такая ситуация сделала беженцев Филда потенциально полезными: разбираясь в политических вопросах, они, возможно, были лучше информированы и были наделены более острой наблюдательностью, чем многие другие.

Решив не портить больше отношений с коммунистами, Филд передал Лео Бауэру требование Декстера – Даллеса о помощи Управлению стратегических служб. Это был глава немецких коммунистов в Швейцарии, а Даллес, очевидно, был прежде всего заинтересован именно в получении информации о Германии. Немцы согласились помочь взамен на американские деньги, требуемые для организации их собственного «антифашистского крестового похода». Филд привел Лео Бауэра к Даллесу для обсуждения этой проблемы, и те быстро поняли друг друга. Между тем и другие коммунистические группы, с которыми Филд имел дело, также согласились помочь, опять-таки за оплату наличными, которые Даллес с большой щедростью распределял через Филда. (Эти любопытные отношения чуть было не прекратились, когда однажды Декстер встретился с Лео Бауэром в сопровождении человека, представившегося как Фред. Декстер попросил Бауэра взять с собой перечень вопросов, касающихся детальной военной информации, которую Управление стратегических служб хотело получить по Германии. Бауэр взял с собой вопросник – явно шпионского характера, но был неожиданно арестован швейцарской полицией за «ненадежные» документы. К несчастью, вопросник оказался у него в бумажнике. Если бы швейцарские власти, соблюдавшие нейтралитет и следившие за тем, чтобы никакие военно-шпионские операции не проводились на их территории, хотя бы заподозрили, что этот вопросник, обнаруженный у немецкого коммуниста, исходит от Даллеса, последний почти наверняка был бы объявлен «персоной нон грата» и выслан из страны. Бауэр отказался сообщить, от кого он получил вопросник, а в тюрьме строго соблюдал инструкцию, полученную от Даллеса, в которой было сказано: «держите язык за зубами». Впоследствии с него было снято обвинение в шпионаже, но все же его направили в лагерь для тех, кто совершил иные преступления против швейцарского федерального закона.)

Между тем позиции Филда все более усиливались. Его унитарная миссия помощи, помимо выполнения функций центра сбора беженцев со всей Европы, стала также, опираясь на свою базу в Женеве, выполнять задачи по переправке в безопасные места важных лиц из оккупированных европейских стран. В оккупированные страны систематически направлялись курьеры, одним из которых иногда бывала его жена Герта. Они передавали и получали различные послания, главным образом от коммунистов. Филд лично активно участвовал в этой работе, сочетая при этом свою романтическую склонность находиться там, где разворачивались события, свои гуманистические убеждения и довольно высоко развитый вкус к интригам. Казалось, что к 1943 году его проблемы взаимоотношений с русскими решены. У него даже могло создаться впечатление, что Москва косвенным образом поощряла его. Это случилось, когда германский коммунистический лидер Вильгельм Пик, впоследствии ставший первым президентом Восточной Германии, направил Юлиусу Гумберту Дрозу (старому лидеру Швейцарской коммунистической партии, пользовавшемуся международной репутацией) список немецких коммунистов, которых Филд должен был постараться вызволить из Франции. Это было очевидным признанием достижений Филда и показателем его возможностей в будущем.

Одновременно он поставлял бесценную информацию Аллену Даллесу не только об обстановке на оккупированных территориях, но и в самой Германии. На протяжении войны коммунисты являлись, вероятно, единственной дисциплинированной оппозиционной партией, противостоявшей нацистам. Они, как и их противники, были готовы отдавать и выполнять приказы и действовать как единое политическое движение Сопротивления, не теряя времени на бесконечные споры между собой. Это означало, что каждый, непосредственно вступавший в контакт с коммунистами, знал, что он имеет дело с группой преданных профессионалов, располагающей и средствами, и волей для того, чтобы выполнить все, что от нее требуется. Пока Аллен Даллес не занялся Ноэлем Филдом, этот колоссальный потенциальный источник информации почти полностью игнорировался. Такое положение было крайне невыгодно как для коммунистов, так и для тех, кто планировал боевые действия западных держав. Вряд ли могут быть какие-либо сомнения в том, что Филд и Даллес наладили между собой обмен ценной информацией и что в результате Берн превратился в один из самых важных центров союзников по сбору разведывательной информации во время войны.

(Одно из открытий Филда, несомненно, изменило позицию США в отношении национального движения Сопротивления. В то время США помогали в Югославии движению Сопротивления, возглавляемому Драго Михайловичем, не считаясь с силами Тито. Положение изменилось, когда Филд представил Даллесу двух ответственных югославских коммунистов, которым удалось убедить Даллеса, что лишь коммунисты являются достаточно сильными и дисциплинированными для того, чтобы бороться против нацистов и нанести им в конце концов поражение. Эта идея захватила Даллеса, и он убедил военных усилить помощь Тито. Это было важным поворотным моментом для Тито и для всей антигитлеровской коалиции в Восточной Европе.)

Однако к концу войны отношения между Филдом и Даллесом резко ухудшились, поскольку из-за Филда Даллес невольно превратился в посмешище для коммунистов. Дело в том, что после Сталинградской битвы русские с помощью плененных немецких генералов сформировали «Свободный германский комитет». Он должен был стать ядром коммунистического правительства Германии после войны под руководством Вальтера Ульбрихта, находившегося все время в Москве. Позднее, после освобождения Парижа, во Франции и Швейцарии было создано западное ответвление, сокращенно именовавшееся «КАЛПО» («Комитет свободной Германии для Запада»). Оно совершенно очевидно было коммунистической организацией. В декабре Филд прибыл к Даллесу с идеей, за которую тот немедленно ухватился. По мере того как американские и английские армии продвигались по территории Германии, было важно не только создавать администрацию на освобожденных территориях, но и иметь агентов, ожидающих подхода войск союзников и способствующих их продвижению. Одновременно предполагалось, что многих офицеров вермахта, знавших, что война будет в любом случае проиграна, можно убедить капитулировать на местах еще до падения Берлина, сберегая таким образом жизни и время. Филд предложил использовать для выполнения этой задачи «КАЛПО» и его связи, а также, чтобы «КАЛПО» постоянно поставлял агентов, которых можно было бы сбрасывать на парашютах или доставлять в Германию, используя другие средства. Даллес встретил этот план с энтузиазмом и велел Филду обсудить этот вопрос с представителями Управления стратегических служб в Париже, где находилась штаб- квартира «КАЛПО». Филд встретился с Артуром Шлесинджером-младшим, которому в то время было всего 27 лет. Тот со свойственной молодости огромной самоуверенностью оказался способным сделать то, что Аллен Даллес не мог на протяжении всех этих лет: он с первого взгляда распознал Ноэля Филда. «Меня больше всего поразила его совершенно тупая уверенность в своей непогрешимости. Он был квакером-коммунистом, ограниченным и готовым к самопожертвованию, притом не очень интеллигентным», – заявил Шлесинджер (Р. Гарри Смит. УСС: секретная история первого американского Центрального разведывательного управления. Калифорния, 1972, с. 228). Париж отверг этот план. Но Аллен Даллес все же занялся его осуществлением, используя в основном людей, рекомендованных Филдом, а не тех, кого назначал «КАЛПО».

Таким образом, в Германии, Венгрии, Югославии и Чехословакии коммунисты, поддерживаемые Управлением стратегических служб, иногда одетые в американскую форму, снабженные американскими деньгами, в течение нескольких месяцев пользовавшиеся всеми выгодами, предоставляемыми положением победителя, оказались способными захватить в свои руки бразды власти задолго до того, как некоммунистические демократические силы смогли перегруппироваться и организоваться.

Вскоре после окончания войны все это дело превратилось в предмет насмешек для всех разведывательных служб как на Востоке, так и на Западе. Рана еще растравлялась и тем, что Управление стратегических служб под руководством Даллеса и опять-таки с помощью Филда публиковало и распространяло в Германии левую антифашистскую подпольную газету, которую, по-видимому, готовило левое немецкое подполье. Эта газета, называвшаяся «Нойес Дойчланд», сразу же после освобождения стала официальным органом коммунистической партии Восточной Германии. Даллес подвергался особым насмешкам. Мир разведки – тесный мир, и не требуется много времени, чтобы подобная история получила широкую известность: Даллеса провел человек, который, как каждый тогда ему об этом говорил, был известным коммунистом. Он чувствовал, что Филд злоупотребил доверием, которое он ему оказал. Тот факт, что Филд снабжал союзников первоклассной разведывательной информацией, был забыт в свете того, что в последние минуты войны он сумел провести Управление стратегических служб и поставить в неловкое положение его наиболее энергичного деятеля – Аллена Даллеса. Он показал, что коммунисты являются его настоящими хозяевами и что ради них он готов предать собственную страну.

Даллес не простил и не забыл этого.

В январе 1949 года Ноэль Филд вышел из самолета в варшавском аэропорту. Его горячо приветствовали друзья, как это обычно делают люди, вместе пережившие опасности и страдания. Он слегка сутулился, зачесанные назад волосы открывали высокий лоб: у него были большие светлые глаза и несколько слабовольный рот. Он выглядел взволнованным и возбужденным: эта поездка, как он полагал, явится венцом его карьеры или ее крахом.

Январь мало подходит для визита в Варшаву. А тот январь выдался особенно плохим. Стоял мороз. Да и политическая атмосфера была неблагоприятной. Блокада Берлина была в разгаре, и как на Западе, так и на Востоке люди с опаской поговаривали о войне. Плакаты, расклеенные в Варшаве, призывали население готовиться к худшему – немецкий милитаризм и столпы международного капитализма неистовствуют: товарищи, к оружию!

Если Ноэль Филд и считал подобный призыв несколько истеричным, то он этого не показывал. В 30-е и 40-е годы имелось много людей, мужчин и женщин, обладавших, как и он, пытливым умом и критически настроенных, но не способных понять, насколько грубо и цинично Иосиф Сталин и те, кто его поддерживал, извратили коммунизм Маркса. Воспитанные в духе великих западных либеральных традиций, они закрывали глаза на то, что коммунисты отвергли такие либеральные принципы, как свобода слова и личности, справедливый и независимый суд, законность ареста. Любой человек в мире знал, что сталинизм означает аресты на рассвете, пытки политических заключенных, трудовые лагеря, где умирали тысячи людей. Любой, кроме людей, подобных Ноэлю Филду.

Этому сорокапятилетнему мужчине, перед которым когда-то открывалась блестящая карьера, 1949 год представлялся концом пути. Ноэль Филд только что лишился поста главы унитарной миссии помощи в Европе из-за того, что превратил это благотворительное европейское учреждение со штаб-квартирой в Бостоне в прокоммунистическую организацию. Его друг, Ларри Дагган, которого подозревали в принадлежности к коммунистической партии, погиб, выпав с 17-го этажа своего учреждения в Нью-Йорке на 5-й авеню. Как и в случае с Масариком, никто не знал, выпрыгнул ли он из окна сам или его кто-то вытолкнул. В конгрессе подвергли допросу Алджера Хисса, причем во время следствия неоднократно упоминалось имя Ноэля Филда. Его неминуемо вызвали бы на допрос, если бы он когда-либо вернулся в США. Ноэль Филд прибыл в Варшаву, фактически чтобы попытаться найти политическое убежище.

Многое произошло в жизни Ноэля Филда после того, как он покинул Государственный департамент и отправился в Женеву. Когда он прибыл в Варшаву, в тот холодный январь 1949 года, американцы считали его коммунистическим шпионом, но и коммунисты относились к нему с большим подозрением. Он знал, что должен сжечь все мосты, связывавшие его с прошлым, чтобы вновь войти в доверие к последним.

Его прибытие в Варшаву в 1949 году всполошило Безпеку – польскую тайную полицию. Когда за несколько месяцев до этого он приезжал в Прагу с той же целью – найти работу, чешские органы безопасности включили его имя в «серый список», куда заносились люди, наблюдение за которыми не дало пока результатов. Ему не разрешили жить и работать в Праге, а другие страны Восточной Европы были оповещены о нем в обычном порядке. Включение Филда в «серый список» не было чем-то необычным и не грозило принести ему затруднений в будущем. (Многие журналисты, бизнесмены и дипломаты, посещающие Восточную Европу, берутся на заметку и даже не подозревают об этом.)

Однако польская полиция особенно заинтересовалась им, так как подобное же досье было ею заведено и на брата Ноэля Филда – Германа, посетившего Варшаву в 1948 году в качестве главы делегации американских архитекторов. Перед войной тот работал в Катовицах, в «Британском комитете». Эта организация была создана английским либералом лордом Лейтоном, чтобы помочь сотням чехов, главным образом коммунистам, покинуть свою страну после немецкого вторжения. К 1948 году польская тайная полиция считала «Британский комитет» передовым форпостом английской разведки. А Герман Филд, имевший много друзей в Варшаве (вообще в Польше и Чехословакии), вызывал у нее самые серьезные подозрения.

Тот факт, что Ноэль Филд всю войну проработал в подобной же организации американских унитариев в Европе (также, вероятно, форпосте западного шпионажа) и имел повседневные контакты с коммунистическими лидерами, насторожило Безпеку. Этот факт был расценен ею как подозрительное совпадение. Перед выдачей ему визы Безпека запросила о Филде все страны коммунистического блока, стремясь получить как можно больше информации об этом странном человеке. Результаты запроса были разноречивыми.

Казалось, Ноэль Филд был знаком со всеми значительными людьми Восточной Европы. Он был в отличных отношениях с членами политбюро компартий Польши, Венгрии, Чехословакии, Восточной Германии, Болгарии и Югославии. Он знал министров и посылал им поздравления в связи с их назначениями. Ряд руководящих коммунистов Польши, Чехословакии и Венгрии выполняли по его просьбе функции уполномоченных унитарной миссии.

Единственным условием оказания унитариями помощи было периодическое представление местными уполномоченными докладов об экономическом положении тех районов, для которых эта помощь предназначалась. Но именно это условие в политической обстановке тех дней могло иметь самое зловещее значение.

Беспокоило и то, что привлекательная девушка Эрика Глазер Уоллах, значившаяся приемной дочерью Ноэля Филда (хотя на самом деле ею не являлась), состояла когда-то членом Коммунистической партии Германии, затем вышла из нее, но до сих пор имела друзей в восточногерманском политбюро.

В период, когда рушились связи между Восточной и Западной Европой, нашелся человек, который знал (или имел семью, которая знала) буквально сотни руководящих коммунистов демократического блока. И поэтому его попытки найти работу в Восточной Европе вызывали особенные подозрения.

Вместе с тем было бы невозможно отказать ему в визе, учитывая насущную необходимость в объединении западных коммунистов и «прогрессистов» вокруг единой цели. Отказать такому человеку, как Ноэль Филд, в праве посетить одну из стран народной демократии, не обосновав этого серьезными причинами, означало бы внести глубокое смятение в ряды западных лидеров. Поэтому ему не без опасений разрешили приехать в Польшу.

Во время визита его подвергли самому тщательному надзору, а мнения о нем направлялись по всем отделам Безпеки. Таким образом впервые услышал о нем и полковник Йозеф Святло. Естественно, что 10-е управление проявило особую заинтересованность в этом деле. Ведь если Филд был американским шпионом, связанные с ним сейчас или в прошлом коммунисты представили бы для управления особый интерес. Если он является, как это, по-видимому, считают русские, троцкистом, то появление его контактов с поляками также заслуживало внимания. Польские коммунисты, знавшие Филда, быстро поняли заинтересованность Безпеки и все, кроме одного, сообщили в Безпеку детали своих прошлых связей с ним, чтобы отвести от себя подозрения на будущее.

Единственный человек, который этого не сделал, была активно участвовавшая в деятельности компартии до войны, а во время войны работавшая с Филдом в Швейцарии привлекательная женщина лет сорока. Это была Анна Дурач – секретарь всемогущего Якова Бермана, главы органов безопасности. Она не сделала этого, поскольку, видимо, считала, что уж ее-то положение гарантирует ей безопасность.

Филд виделся с Анной Несколько раз во время своего пребывания в Польше.

Полностью доверяя ему, Анна сказала Филду, что он должен добиться согласия русских, если хочет устроиться на работу в Восточной Европе. И она предложила помочь ему в установлении контакта. По ее совету Ноэль Филд написал Якову Берману и попросил его помочь наладить контакт с русскими. Анна вручила письмо Берману, заверив его, что может поручиться за американца.

Но одного телефонного звонка в Безпеку оказалось достаточно, чтобы убедить Бермана в том, что от Ноэля Филда лучше держаться подальше. Тем не менее из уважения к Анне Дурач Берман ответил Филду, написав весьма в уклончивой форме, что займется этим вопросом. Он конечно, не собирался ничего предпринимать и надеялся, что Филд сумеет прочитать между строк и оставит его в покое. У Филда было много талантов, но читать между строк он не умел. По совету Анны Дурач (которая уже знала об истинных настроениях тайной полиции), он решил поехать в Прагу – второй пункт его маршрута, а затем возвратиться в Женеву, где будет ждать решения вопроса, требующего времени. Анна Дурач обещала ему сообщать обо всех новостях, если они появятся.

Ноэль Филд покинул Варшаву полный надежды. Он настолько был уверен в своем возвращении, что оставил в Варшаве чемодан с вещами – главным образом с книгами. Но он оставил после себя еще кое-что такое, чему суждено было разрушить не только его собственную жизнь и жизнь его семьи, но и погубить лучшую часть коммунистов Восточной Европы. Случалось и до того, что незначительные события поворачивали в сторону русло истории. Но в истории мало случаев, когда нечто столь тривиальное, как письмо, содержащее просьбу такого незначительного человека, как Ноэль Филд, могло таким образом повлиять на судьбу многих наций и привести такому жестокому кровопролитию.

Йозеф Святло приступил к работе. После неудавшейся попытки год назад убрать Бермана с его поста он никогда не забывал о своей ненависти к этому могущественному человеку и о стремлении погубить его. Он продолжал составлять досье на Бермана: он включил туда, в частности, сведения о том, что свояк Бермана – врач по специальности – спекулирует дефицитными лекарствами на черном рынке, делясь с ним прибылью. Однако у Святло все еще не было достаточных доказательств, на которые он мог бы опереться, чтобы разделаться с Берманом.

Через оперативного работника 10-го управления в канцелярии Бермана он узнал о передаче последнему письма от Ноэля Филда его доверенным лицом Анной Дурач. Шпионский невроз достиг своего апогея. Аппаратам тайной полиции восточноевропейских стран в прошлом достаточно было малейшего подозрения, чтобы утверждать о наличии шпионской связи между облеченным доверием коммунистом и американцем. Письмо можно было выдать за шифрованное послание. Содержавшаяся в нем просьба о представлении «советским коллегам» могла быть истолкована как прямое указание Берману приступить к вербовке русских в шпионскую сеть Филда.

В первую очередь необходимо было доказать, что Ноэль Филд является американским шпионом. Впрочем, это было не так уж трудно сделать для человека, располагающего такими возможностями, как Святло. В его распоряжении были все средства тайной полиции, включая сеть осведомителей в тюрьмах и за их пределами. Этих людей можно было тем или иным путем заставить сделать «признания» в заговорщической деятельности с участием Филда. Причем все это представлялось возможным обработать на основе глубокого понимания и знания тех моментов, которые могут сделать подобные «признания» совершенно невыносимыми для русских. Наконец-то Святло достиг того, чего он так долго добивался: появилась возможность уничтожить Бермана. Письмо могло превратиться в мощное оружие.

Лишь одно обстоятельство удерживало его от того, чтобы начать действовать немедленно. Ведь Святло являлся, помимо прочего, американским агентом. Он не мог разоблачить Филда как шпиона США, не связавшись предварительно с Вашингтоном. А вдруг Ноэль Филд в самом деле работает на ЦРУ. В этом случае новые хозяева Святло не поблагодарили бы его за то, что он полностью сорвал миссию, возложенную на Филда.

Йозеф Святло направил первое послание своим руководителям в Вашингтоне: можно причинить большой ущерб партии и ее авторитету в стране, если добиться смещения Бермана за активное сотрудничество с Ноэлем Филдом как с американским агентом; в это дело можно впутать и многих других. Послание заканчивалось словами: «Имеются ли возражения?»

И Святло принялся ждать ответа.