Новгород Великий

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Новгород Великий

Для продолжения рассказа следует немного подробнее познакомиться с Новгородом Великим. Московское княжество развивалось в постоянном контакте с этим крупнейшим, самым богатым и очень своеобразным городом Северо-Западной Руси XI–XV вв. Кроме него, в огромной Новгородской земле существовали только два города, Старая Руса и Старая Ладога, так что Новгород вполне может быть назван «городом-государством». Он лежит в болотистой и низменной местности, на берегах реки Волхов, вблизи ее истока из озера Ильмень. Левая сторона, центр которой — Детинец, имеет традиционное название «Софийской»; здесь лежали три из пяти новгородских концов (Людин, или Гончарный, Загородский и Неревский). На правой — «Торговой» — стоял княжеский двор (Ярославов), была вечевая площадь, городской торг и два из концов (Словенский и Плотницкий). Обе стороны в конце концов обняли вал и ров Окольного города (XIV в.), замкнувший территорию около 200 га, но она не была полностью застроенной даже в период наибольшего расцвета — по окраинам были сады, огороды, выгоны и даже пашни. В плане город имел форму неправильной округлости, а Детинец — овала.

Летописью название города впервые упомянуто под 859 г., и его возникновение действительно восходит к эпохе славянского заселения Приильменья, берегов реки Волхов. Но та точка, от которой начался рост города, окончательно не установлена. Много столетий историки бились над вопросом, где же именно «седоша около озера Илмеря» словене, пришедшие «с Дуная», но лишь археологическое изучение города и его округи медленно проясняет этот вопрос. Оказалось, что древнейших заселенных участков в Новгороде не один, а три, причем впоследствии они стали ядрами трех древнейших районных объединений горожан — «концов». Древнейшие отложения в районе Людина конца относятся к 940-м годам, Неревского — к 950-м годам, а Словенского — к 970-м годам. Два первых лежали на Софийской стороне Новгорода и частично захватывали участок нынешнего Детинца, но самого укрепления тогда еще не существовало, следовательно, раньше середины X в. «Новгорода» как такового могло еще не быть. Известия летописи о гораздо более раннем возникновении на Волхове славянских поселений, их борьбе с варягами, последующем призвании князей из-за моря и о том, что Рюрик, придя «ко Илмерю и сруби городокъ надъ Волховом», археологи связывают с лежащим в двух километрах от Новгорода древним укрепленным поселением — Городищем. На нем обнаружены слои IX в., среди находок масса свидетельств пребывания здесь, наряду с земледельцами-славянами, скандинавских воинов-торговцев. Именно этот городок, стоявший в центре развитой сельской округи и контролировавший исток Волхова, стал центром княжеской власти, вблизи которого, на другой стороне реки, поместилось в 980 г. святилище Перуна, культ которого установил князь Владимир Святославич. Однако уже в 989 г. по принятии христианства первый Софийский собор (деревянный) и владычный двор ставят не на княжеском Городище, а в появившемся тем временем новом центре, состоявшем из трех славянских поселков. Через полвека (1044) этот центр окружает каменная крепостная стена — так возникает первый Детинец, который летописи с XI в. и называют «Новгородом» (возможно, что до этого какие-то валы центральная часть города все же имела). Князья, по-видимому, пытались установить контроль над ним (об этом говорит, в частности, постройка его стен в 1044 и 1116 гг. именно князьями Ярославом и Мстиславом), но эти попытки закончились неудачей. Городище тем временем оставалось местом пребывания князя и центром княжеской администрации. В 1102 г. князь Мстислав Владимирович построил здесь церковь Благовещения (первый каменный храм после Софийского собора 1045–1050 гг.); здесь же хранился княжеский архив, первые акты в котором, судя по сохранившимся печатям, относятся к концу XI в. (архив погиб, видимо, при разгроме Новгорода Иваном Грозным). Правда, при Ярославе Мудром возникла и дополнительная городская резиденция князя на Торговой стороне (впоследствии ее место именовалось «Ярославово дворище») но после антикняжеского восстания 1136 г. князья вновь вынужденно возвращаются на Городище.

Новгород как таковой остается в нераздельном владении боярства, по-видимому и основавшего его первопоселения. Здесь постоянно жили практически все бояре Новгородской земли; сюда стекались, здесь хранились и здесь же перерабатывались огромные ценности, собираемые со всех концов страны на обширные боярские усадьбы. Эти усадьбы так хорошо изучены археологически, что можно составить представление о развитии некоторых из них от образования в X–XI вв. вплоть до XV столетия. Боярские усадьбы показали удивительную стабильность границ, — линии их частоколов почти не менялись с момента возникновения до конца новгородской независимости, причем усадьбы обычно находились в руках потомков одной и той же боярской фамилии. Более того, первые усадьбы обладали тем же набором жилых, ремесленных и хозяйственных построек, что и боярские дворы эпохи расцвета вотчинного хозяйства XII–XIV вв. Вероятно, в первые столетия существования на этих усадьбах перерабатывали сельскохозяйственную продукцию, собираемую в качестве государственных, то есть княжеских, доходов. Механизм обогащения боярства при этом представляется очень интересным. Новгородская знать самостоятельно собирала подати на своих территориях, не допуская к этому людей князя, и лишь затем выделяла в его казну положенную денежную часть. Однако подати собирались не деньгами — это были натуральные продукты сельского хозяйства и промыслов. Право их обработки и последующей продажи, бывшие в руках бояр, позволяло многократно увеличить стоимость продукта. Разница оставалась организатору процесса. С XII в. с распространением денежного обращения у бояр появилась необходимость обзавестись для получения сырья собственными вотчинами, но организация процесса обработки продукта при этом не изменилась. Дополнительным источником дохода было закрепление за конкретными боярскими семьями сбора дохода с определенных территорий, ростовщичество и другие денежные операции.

Понятно, что боярские усадьбы превратились в большие средневековые «предприятия» по переработке сырья и дальнейшей продаже полученного товара. На их огромных участках жили не только боярские семьи и их личные слуги, но также стояли жилища и мастерские многочисленных ремесленников, находившихся под патронатом владельца усадьбы, лично от него зависимые и составлявшие, вместе со своими семьями, обширную патронимию. Обычно боярский род, насчитывавший несколько семейств и ведший происхождение от общего предка, владел несколькими смежными дворами (например, потомки Несды владели в Словенском конце семью такими усадьбами). Такой «клановый поселок» внутри города был экономически самодостаточен и устойчив, а сумма производств на усадьбах создавала почти исчерпывающий набор ремесел. В таких условиях развитие городского ремесла по «европейскому» пути, то есть формирование свободных мастерских и объединение их в цеха или иные корпорации, становилось невозможным: боярская «патронимия» осталась единственной формой ремесленной организации Новгорода.

Мы говорим о внутренней жизни Новгорода так пространно не только потому, что она глубоко оригинальна, но и потому, что знаем о ней много подробностей, недоступных исследованию в других городах. Это потому, что Новгород — совершенно уникальный археологический объект. Отложения минувших веков («культурный слой») обладают здесь особым свойством сохранять все без исключения предметы, в них попавшие. «Новгород возник на плотных глинистых почвах, не впитывающих воды дождей, паводков и талого снега. Влага до предела насыщала его культурный слой, медленно сочась в Волхов и препятствуя проникновению в почву воздуха» (В. Л. Янин). В результате в почве не развивались микроорганизмы, уничтожающие органику, и не шли процессы коррозии металлов. Как нигде в ином месте, здесь можно изучить предметный мир средневекового русского человека, почти все в быту которого делалось из дерева (даже перечислить все виды посуды, инструментов, деталей построек и то затруднительно). Но этого мало. В Новгороде почти полностью сохранились уличные настилы из плах и бревен; остатки частоколов; нижние части домов (они заплывали грунтом, и не извлекались, новый дом ставили прямо на них). Поэтому можно восстановить историю планировки. Благодаря разработке методов дендрохронологии (датирования года спила дерева по годовым кольцам его ствола), многие из найденных в настилах и срубах бревен получают точную дату, поэтому история усадеб и улиц прослеживается поэтапно. Оказавшиеся между датированными деревянными ярусами вещи тоже получают весьма точные даты. Так из истории отдельных построек складывается история двора, затем усадьбы или «гнезда» усадеб, наконец, улиц, концов и всего города.

Но и это далеко не все. Благодаря сохранности органических остатков, в Новгороде еще в 1950-х годах было установлено, что древние новгородцы для каждодневной переписки, черновых записей и обучению письму пользовались не дорогой бумагой или пергаменом, но специально подготовленной корой березы — берестой. В такую «берестяную грамоту» буквы вдавливали специальным заостренным «писалом», без чернил, поэтому во влажной среде они сохранили формы и могут быть прочтены. Берестяные грамоты стали ошеломляющим открытием. Они не только показали, что очень многие, если не все, средневековые новгородцы были грамотны, но назвали также имена владельцев усадеб (которые обычно выбрасывали ненужные письма в мусор), их социальное положение, род занятий, рассказали о хозяйстве и о семейных, социальных и иных связях (например, среди писем есть любовные записки, молитвы-заклинания). Среди открытых усадеб оказались не только боярские — удалось определить в одном из владений усадьбу новгородского художника рубежа XII–XIII вв. Олисея Гречина.

Итак, основу городской структуры образовали «гнезда» боярских «усадеб». Их ограды-частоколы стояли вдоль больших улиц-дорог, мощеных деревом: жители одной улицы, «уличане», тоже осознавали себя как единое социальное целое. Они имели выборного старосту, сообща строили «уличанский» храм, следили за мостовыми. Улицы складывались в пять «концов» (к трем первым около 1168 г. добавился Плотницкий конец; в конце XIII в. оформился Загородский). Каждый конец был самостоятельным членом городской федерации, со своим вечем, соборным храмом и главным монастырем; в городском совете конец представлял особый посадник (а позже даже несколько посадников). Делами концов, конечно, вершили бояре, но и мнение свободных горожан обладало определенным весом (особенно в моменты социальных конфликтов). Они были объединены в 10 сотен, возглавляемых тысяцкими и сотскими, когда-то подчинявшимися князю. Но концы со временем поглотили сотни (не имевшие границ и лежавшие чересполосно), и боярско-кончанская система управления возобладала. Третьей (но далеко не последней) властной силой Новгорода была церковь в лице архиепископа (Владыки) и настоятелей крупнейших монастырей, таких как Юрьев и Антониев (в управлении городом их представлял архимандрит, выбиравшийся, как ни странно, на вече). Огромные земельные владения, богатства и право собственного суда постепенно делали церковь все более влиятельной в боярской республике, которая в конце существования все более напоминала теократию. Кроме церковного, в Новгороде имелись суды «смесной» (то есть смешанный — князя и посадника) и торговый (возглавлявшийся тысяцким), что было необходимо, учитывая огромную роль торговли в жизни города и присутствие иностранных торговых компаний (Немецкого и Готского дворов).

Развитие города можно проследить не только по документам и остаткам деревянного строительства, но и по каменной архитектуре. К сожалению, древнейшие каменные кремли города не дошли до нас. Но мы знаем, однако, что уже Детинец 1116 г. имел оригинальные черты: к воротным башням здесь были изнутри добавлены особые каменные (надвратные) храмы. Характерно, что эти храмы ставит уже не создатель кремля, князь, а новгородский Владыка, то есть архиепископ. Впоследствии и возведение новых стен ведется по инициативе архиепископов, которые становятся фактическими правителями республики и, конечно, на государственные средства (стены ставили отдельными кусками с остановками в 1302, 1331–1334, 1400 гг.). Часть этих стен дошла, хотя со значительными перестройками, до наших дней. Поскольку архиепископ стал фактически выборным главой Новгородской республики, его присутствие в Детинце было все более ощутимым. Значительную часть крепости занимал Владычный двор с парадными, церковными, жилыми и хозяйственными постройками; здесь же хранилась владычная (городская) казна — «серебро святой Софии». Владыка, наряду с боярами из знатнейших семейств, финансировал строительство все новых надвратных храмов. Конечно, с присоединением Новгорода к Москве эта ситуация меняется: в Детинце распоряжается великокняжеская администрация, а строительство ведется по указанию из столицы, хотя обычно на новгородские деньги. Именно так в 1484–1490 гг. проходит полное обновление крепостной стены, «на две части великого князя денги, а треть владыка своими денгами», «по старой основе» (фундаменту). Крепость Детинца, имевшая когда-то тринадцать башен, сохраняла некоторое военное значение до начала XVIII в. и последний раз упомянута в штате крепостей в 1739 г.

Конечно, общая система оборонительных линий Новгорода была гораздо сложнее. Посад, окружавший Детинец, начали укреплять по крайней мере с XII в. — летописи регулярно упоминают устройство «острога» вокруг города при нападениях врагов, а в 1262 г. сообщают, что новгородцы «срубиша город нов». В XIV–XV вв. деревянные укрепления острога начинают заменять каменными, кое-где в линию земляных валов просто встраивают каменные башни. Башни и прясла стен возводили на средства отдельных улиц и концов, которые они защищали. Интересно, что этот «лоскутный» острог московские инженеры в XVI в. вновь сменили на целиком деревянный («Большой земляной город»), который закончили к 1537 г. (от каменных башен осталась одна, сохранившаяся и до наших дней). Кроме того, в 1580-х гг. внутри острога поставили дополнительно Малый земляной город, примыкавший к Детинцу с уязвимой напольной стороны. Наконец, необходимо упомянуть об огромной протяженности внешнем городском вале — Окольном городе, достигавшем в длину 10 км (!), который новгородцы соорудили в конце XIV — начале XV в. Укрепления Новгорода, пожалуй, уступали по продуманности и военной надежности каменным «поясам» Москвы и многорядным каменным стенам Пскова конца XV–XVI вв. Однако следует помнить, что протяженный овал новгородского Детинца был отстроен в камне значительно раньше Кремля Дмитрия Донского, а его прототипы вообще восходят к XII в.

Каменная церковная архитектура Новгорода, помимо широко известного художественного своеобразия, удивительно наглядно соответствует этапам его социально-политического развития. «Святая София», первый каменный городской собор Новгородской архиепископии, ставший символом республики («Где святая София, там и Новогород!»), был возведен в 1045 г. в новоотстроенном Детинце князем Владимиром Ярославичем почти одновременно с двумя другими княжескими храмами Святой Софии — киевским и полоцким, и навсегда остался самым крупным храмом Новгорода. Однако менее чем через столетие князья теряют контроль над Детинцем и собором, и отныне строят только вблизи своих резиденций. В 1103 г. князь Мстислав ставит церковь Благовещения на Городище; в 1113 г. им же была заложена церковь Николы на Ярославовом дворище (Николо-Дворищенский собор), в котором служили попы, подчинявшиеся князю (когда архиепископ Никон не захотел венчать князя Святослава на новгородке, тот «веньцяся своим попы у святого Николы»). Но центром княжеского церковного строительства остается все же Городище. В начале XII в. напротив него, на левом берегу Волхова, встает княжеский Юрьев монастырь (его Георгиевский собор, возведенный в 1119 г. зодчим князя Всеволода Георгиевича, Петром, по крайней мере по высоте и общей монументальности облика сопоставим со «Святой Софией»). Незадолго до изгнания из города князь Всеволод успевает заложить еще два храма — Ивана на Опоках (1127) и Успения на Торгу (1135), но после этого в Новгороде князья уже вообще не строят. Правда, на Городище еще появляются новые церкви, но их, как ни странно, ставят из дерева: князья не решаются на большие вложения средств, чувствуя непрочность своего положения в городе. Последний возведенный в камне «княжеский» храм — скромная (хотя и украшенная прекрасными фресками) церковь Спаса на Нередице в дворцовом монастыре вблизи новой резиденции князя Ярослава Владимировича (1198).

Параллельно угасанию активности княжеского строительства можно проследить линию подъема собственно городского церковного зодчества. Со второй половины XII в. его расцвет обозначился со всей ясностью, причем сопровождался выработкой нового местного типа храма. Он отвечал потребностям и возможностям новых заказчиков — бояр, купцов, уличанских и других городских объединений. Вместо немногих роскошных княжеских храмов город стали постепенно заполнять многочисленные постройки нового типа: небольшие, сравнительно простые в инженерном и архитектурном отношении, относительно дешевые. Вместо пышных хоров, на которых помещалась княжеская семья, теперь над западными сводами строили закрытые угловые камеры, соединенные деревянным помостом. В одной камере заказчик устраивал придел памяти своего патронального святого, в другой — хранилище наиболее ценного имущества, своего рода «церковный сейф». По сути дела, это были своего рода домовые церкви, в притворах которых обычно хоронили семью ктитора. Среди первых храмов такого типа церкви Благовещения Аркажского монастыря, Петра и Павла на Синичьей горе (построенная «лукиничами» — жителями Лукиной улицы), Кирилловская монастырская церковь, поставленная мастером Коровой Яковлевичем по заказу братьев Константина и Дмитра, и многие другие. Очевидно, что в Новгороде с начала XIII в. уже работало несколько групп строителей, к которым по временам присоединялись и приглашенные — например, из Смоленска.

Резкий перелом в развитии архитектуры Новгорода обозначился с монгольским нашествием: после 1240 г. в течение более чем полувека здесь уже не строили каменных церквей (да и деревянные появлялись очень редко). В полосу нового, блистательного расцвета Новгородская республика вступила в 1290-е гг., отразив натиск шведов и ливонских рыцарей, вступив в Ганзейский союз и урегулировав отношения с Ордой. На Руси у Новгорода не было сколько-нибудь сопоставимого по силам соперника: до роковой конфронтации с Москвой оставалось еще порядочно времени. Храмовое строительство особенно бурно развивалось в XIV — первой половине XV вв., причем заказчиками оставались боярские семьи, посадники, уличане, корпорации купцов и, конечно, новгородский архиепископ. Типологически новгородские храмы не изменились, но зодчие отказались от покрытия по сводам (закомарам), и завершения приобрели сперва трехлопастную форму, а затем стали восьмискатными. В стилевом отношении можно говорить о более явном воздействии романского искусства в его североевропейском варианте. Простые по формам, эти храмы не были бедны: изнутри их украшали настоящие шедевры фресковой живописи (церкви Спаса на Ковалеве, 1345 г.; Успения на Волотовом поле, 1352 г.). Усилилась и тенденция к утилитарному использованию храма: в церквях начали строить потайные камеры, ящики и палатки-хранилища (церковь Федора Стратилата на Ручью, 1360 г.), а с XV в. — и целые подклеты для хранения товаров (церковь Симеона в Зверине монастыре, 1468 г.). Из церковных зданий не богослужебного, а парадного назначения необходимо упомянуть о таком ярком памятнике, как палата приемов, поставленная владыкой Евфимием в 1433 г. в Детинце. Летописец сообщает, что «дверий у ней 30, а мастеры делали намечкыи (т. е. «немецкие») из Заморья, с новгородцкыми масторы». Вскоре отстроили в камне много зданий архиепископского двора («комнату камену и поварни камены»), появились «чашня», «молодецкая», «ключница хлебная камена», «часозвоня».

Включение Новгорода в состав Московского государства повело к разграблению города, которое сопровождалось массовыми переселениями видных боярских семей (летописи говорят о многих тысячах высланных) и конфискацией церковных и монастырских земель. Понятно, что строительство не только из камня, но и из дерева резко оборвалось. Только с 1510-х гг. оно возобновляется, но уже по заказам московских купцов — например, Иван Сырков поставил церковь Жен-мироносиц у своего двора, Василий Тараканов — церковь Климента на Иворове улице. Храмы строились местными мастерами, но в их формы постепенно, проникали московские вкусы. Постройки же, прямо связанные с официальным заказом Москвы, копировали принятые там формы (например, Преображенский собор Хутынского монастыря). В XVII в. новгородская архитектурная традиция окончательно умерла, влившись в общерусскую, и вновь возводимые в городе здания практически неотличимы по стилю от построек других городов. Здесь появляются «типовые» для конца Средневековья каменные Воеводский и Гостиный дворы, новые башни Детинца (например, Кукуй).

Великому Новгороду предстояло в XVIII–XIX вв. испытать судьбу обычного губернского центра Российской империи, но его былая слава не была забыта. В глазах передовых людей России он вскоре стал поэтическим символом свободы и вольности, затем — высоты древнерусской культуры и искусства, а полвека назад археология превратила его в самое прозрачное «окно в прошлое» из всех имеющихся в распоряжении историков культуры Руси.