ПРЕДИСЛОВИЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПРЕДИСЛОВИЕ

Быстро отходят в прошлое, отлетают в небытие забвения даже те события, которые в свое время, казалось, потрясали мир. Но, по–видимому, все народы имеют обычай периодически оживлять память о прошлом, вновь к этому прошлому привлекать внимание. Он основан на том, что некоторым промежуткам времени — годовщине, пятой, десятой, сотой и другим годовщинам — приписывается какое–то мистическое, почти магическое значение. Наступает такая годовщина — и вот на ленте, проносящейся в человеческом сознании, выступают полузабытые образы прошлого. Обычай этот был и остался силен в русской культуре.

По чистому совпадению, почти точно на пятьдесят лет отстоят два трагических события в русской истории. По существу, оба были тяжкими поражениями; но это были героические поражения, подобные Фермопильскому поражению в греческой истории, поражения, в народном сознании воспринятые как новые лавры, вплетенные в венок русской славы — в отличие от таких бесславных поражений, как катастрофа Аустерлица (1805 г.), разгром Пруссии под Иеной (1806 г.) или позор Седана (1870 г.). И вот в текущем 1955 г. для обоих героических поражений современной русской истории наступает мистическая дата пятидесятилетия: 27–го августа 1855 г., после 11–тимесячной осады, пал Севастополь; 2–го января 1905 г. (по новому стилю), после 8–месячной осады, сдался Порт–Артур.

Второй из только что упомянутых героических годовщин посвящен настоящий сборник. Состоит он целиком из повествований доживших до наших дней участников эпопеи. Понятно, все они в дни русско–японской войны были совсем молодыми людьми. Вместе с десятками тысяч других, они творили то героическое дело, имя которому — оборона Порт–Артура, но не были они ответственны за те события, которые, развернувшись в длинную цепь, привели к катастрофе. Они защищали, каждый на своем участке и своим оружием, то незащитимое, что чудом продержалось в течение 8 месяцев, внося в оборону и беззаветную храбрость, и глубокое сознание долга, и инициативу. В отрывочных показаниях отдельных участников читатель найдет полное объяснение тому факту, что имя Порт–Артура занесено на скрижали русской славы.

Почему же, однако, весь этот героизм всё–таки привел к поражению? Как и Севастополь, Порт–Артур был неизбежным результатом трагического несоответствия между целями, поставленными русской внешней политикой, и средствами к ее осуществлению. В Крымскую войну Россия втянулась, не рассчитав, что ее политика, фактически направленная к установлению русского протектората над Турцией, встретит вооруженное сопротивление со стороны великих держав Запада — а при отсталости русской техники, в особенности путей сообщения, шансов на победу в такой войне не было.

В русско–японскую войну Россия втянулась, не рассчитав, что грандиозный план колониальной экспансии, направленный на овладение всей Маньчжурией и Кореей, должен был встретить отчаянное сопротивление Японии, вооруженные силы которой недооценивались в такой мере, что вступление ее в борьбу с русским колоссом почиталось невероятным. Но Япония решилась на риск и выиграла.

Конечно, в выигрыше ею войны большую роль сыграло внезапное, без объявления войны нападение на Порт–артурскую эскадру, сразу отнявшее у русской стороны то преимущество на море, которым она первоначально теоретически обладала. Такое нападение было противно международному праву в том понимании, которое преобладало 50 лет назад. Но в русской истории был предостерегающий пример: и Наполеон переправился через Неман и начал ту войну, которая впоследствии получила название Отечественной, не выполнив тех, идущих с древнейших времен обрядов, которые полагалось исполнить. А успешное для японцев нападение на русскую эскадру было возможно потому, что опорной точкой для русского флота был избран Порт–Артур с его открытым внешним рейдом и неблагоприятно расположенным внутренним рейдом, вместо Талиенвана, на который указывали военно–морские эксперты. Россия хотела присоединить к себе новую империю, — одна Маньчжурия по площади равна Франции и Германии вместе взятым, — но не отпустила на это тех десятков миллионов рублей, которые были необходимы для создания неприступной военно–морской базы.

Но заслуживали ли цели средств, необходимых для их достижения? И вообще, следовало ли России ставить себе целью расширение своих пределов на Дальнем Востоке, как будто законченное в 1860 г. с приобретением Уссурийского края?

Если судить с точки зрения современного отрицания допустимости завоевательных войн, то не следовало. Территории, намеченные к освоению Россией, принадлежали Китаю и Корее и, по нынешним понятиям, переход их к России мог состояться только с добровольного согласия этих государств, которое, очевидно никогда бы не последовало. Но о делах минувших дней следует судить не по взглядам нашего времени, а по взглядам, тогда господствовавшим. А в конце 19–го века, когда завязалась драма, развязкой которой был Порт–Артур, колониальная политика была в полном разгаре. Незадолго перед тем состоялся окончательный раздел Африки между европейскими державами, а со времени боксерского восстания Китай стал почитаться «больным человеком», к кончине которого и разделу имевшего остаться после него имущества начали готовиться великие державы. В книгах, журналах и газетах того времени можно найти немало схематических карт, намечавших, что должно попасть под английское влияние, что под французское, что под русское. Мало того. В 1894–5 гг. Япония выиграла войну против Китая и отторгла от него Формозу и Пескадорские острова, ныне, по иронии судьбы, представляющие последние осколки тогдашнего, исторического Китая.

Япония приобрела было и Квантунский полуостров с Порт–Артуром, и фактический протекторат над Кореей, но от этих завоеваний ей пришлось отказаться под соединенным давлением России, Франции и Германии. В мире, каким он был в 1900 году, было много международных церемоний, вроде обязательного обряда объявления войны; но не считалось, что завоевательная война противозаконна или даже безнравственна. Единственной санкцией против такой войны была угроза потерять часть собственной территории в случае неудачи, или, еще больше, опасность натолкнуться на мощную коалицию, вступающуюся за противника из страха слишком значительного нарушения политического равновесия.

В том мире, о котором идет речь, постановка Россией вопроса о присоединении Маньчжурии расценивалась так, как, во второй четверти 19–го века, отнятие Соединенными Штатами у Мексики ее северо–западных владений, со включением Калифорнии: Соединенным Штатам эти земли были подлинно нужны, Мексика не умела их использовать; значит, Соединенные Штаты были вправе насильственно изменить начертание политических границ.

К тому времени, когда началась политика, кончившаяся Порт–Артуром, Маньчжурия в ее северной части (более двух третей по площади) была почти незаселена. Эта плодородная страна, с климатом, похожим на сибирский, при котором преуспевали русские переселенцы, могла стать новым домом для 20 или 30 миллионов русских крестьян, у себя дома стесненных малоземельем. К тому же географически эта область вклинивалась в русские владения на Дальнем Востоке, что привело к искусственному и неудобному решению касательно восточного звена великой сибирской железной дороги — ее было решено проложить, в концессионном порядке, по номинально китайской территории. Наконец, приобретение Маньчжурии, казалось решало одну из вековых проблем русской истории: Порт–Артур или иной порт на Квантунском полуострове давал России выход на открытое теплое море — и Черное море является теплым, но оно замкнуто принадлежащими Турции землями, за проливы между которыми Россия в сущности и вверглась в неудачу Крымской войны.

Итак, в поле зрения 1900 г. постановка цели могла быть оправдана — хотя необходимости в ее осуществлении не было. Но, к несчастью, вопрос осложнился Кореей. Если бы Корея попала под власть Японии, новые русские владения на Желтом море были бы поставлены под фланговый удар противника, способного собрать сильную армию уже не у себя дома, на островах, а под боком, на материке. Опять–таки в плане мышления того времени проблема решалась так: значит, надо вынести границу вперед, чтобы эту опасность предотвратить; иными словами, нужно и Корею ввести в русскую орбиту. Это было явно несовместимо с интересами Японии; но, если рассуждать по–тогдашнему, это не имело решающего значения: из двух противостоящих интересов предпочтение должно быть отдано интересу более сильной стороны; а Россия тогда почиталась неизмеримо более сильной, нежели Япония. Поэтому, до самого конца, Россия настаивала на предоставлении ей по крайней мере опорных пунктов в Корее.

Осуществить план завладения Маньчжурией и Кореей можно было только путем затраты колоссальных денежных средств и многократного усиления русской армии на Дальнем Востоке. Альтернативами были — полный отказ от плана, или сговор с Японией, которая готова была пойти на полюбовный раздел — Маньчжурию России, Корею Японии. Недооценка военной мощи Японии в связи с исключительно неудачной организацией русской власти и даже внешних сношений на Дальнем Востоке привели к тому, что Россия выбрала неисполнимый план — приобрести новую империю «без затрат из казны».

В Порт–Артуре русские военные силы еще раз проявили свои исключительные качества — но одной доблестью крупные международные проблемы не решаются. Была сделана попытка с негодными средствами и кончилась неудачей, но эта неудача была озарена несказанным героизмом, подобным севастопольскому.

В показаниях участников событий читатель найдет много штрихов, дающих как бы рельеф только что нарисованной картине. В них можно найти несколько несогласованностей, в частности по вопросу о последних этапах переговоров с Японией. Это не должно смущать — решения принимались за 8.000 верст от места порт–артурского действия. Но местная картина получается отчетливой. Это — картина типичного для России «соборного делания», самоотверженных усилий, уменья находить выходы в, казалось бы, безвыходных положениях. Не только при мысли о Полтаве, об изгнании Наполеона из России и о недавних победах над гитлеровскими полчищами, но и при мысли о Севастополе и Порт–Артуре крепнет вера во внутреннюю силу русского народа, которая, рано или поздно, должна преодолеть коммунистическое иго, как в свое время преодолела она иго татарское.

Н. С. Тимашев

(из книги — Великий Князь Александр Михайлович «КНИГА ВОСПОМИНАНИЙ»:

«…Пока мы танцевали, в Петербурге шли забастовки рабочих, и тучи все более и более сгущались на Дальнем Востоке. Даже наше близорукое правительство пришло к заключение, что необходимо «что–то» предпринять для того, чтобы успокоить всеобщие опасения. Тогдашний военный министр генерал Куропаткин произвел «инспекторский смотр» наших азиатских владений. Конечно, он возвратился из командировки и доложил, что «все обстоит благополучно». Если ему можно было верить, то наше положение на Дальнем Востоке представлялось совершенно неуязвимым.

Японская армия не являлась для нас серьезной угрозой, продуктом пылкого воображения британских агентов. Порт–Артур мог выдержать десятилетнюю осаду. Наш флот покажет микадо, «где раки зимуют». А наши фортификационные сооружения, воздвигнутые нами на Кинджоуском перешейке, были положительно неприступны.

Не было никакой возможности спорить с этим слепым человеком. Я спокойно выслушал его доклад, с нетерпением ожидая, когда он его окончит чтобы немедленно ехать в Царское Село. «К черту церемонии!» думал я по дороге к Никки: «русский Царь должен знать всю правду!»

Я начал с того, что попросил Никки (Николай II — ldn–knigi)отнестись серьезно ко всему тому, что я буду говорить.

— Куропаткин или взбалмошный идиот, или безумец, или же и то, и другое вместе. Здравомыслящий человек не может сомневаться в прекрасных боевых качествах японской армии. Порт–Артур был очень хорош, как крепость, при старой артиллерии, но пред атакой современных дальнобойных орудий он не устоит. То же самое следует сказать относительно наших Кинджоуских укреплений. Японцы снесут их, как карточный домик. Остается наш флот. Позволю себе сказать, что в прошлом году, во время нашей морской игры в Морском Училище, я играл на стороне японцев и, хотя я не обладаю опытом адмиралов микадо, я разбил русский флот и сделал успешную вылазку у Порт–Артурских фортов.

— Что дает тебе основание думать, Сандро, что ты более компетентен в оценке вооруженных сил Японии, чем один из наших лучших военачальников? — с оттенком сарказма спросил меня Государь.

— Мое знание японцев, Никки. Я изучал их армию не из окон салон–вагона и не за столом канцелярии военного министерства. Я жил в Японии в течение двух лет. Я наблюдал японцев ежедневно, встречаясь с самыми разнообразными слоями общества.

Смейся, если хочешь, но Япония — это нация великолепных солдат.

Никки пожал плечами.

— Русский Император не имеет права противопоставлять мнение своего зятя мнению общепризнанных авторитетов.

Я вернулся к себе, дав себе слово никогда не давать более советов..».

добавленно ldn–knigi)