57. Грехи и грешники XIX века. Тайнопись этического самовыяснения

57. Грехи и грешники XIX века. Тайнопись этического самовыяснения

— «Ленин — человек XIX века» ты все повторяешь. Но то был век моралистов и моралистики. С какого конца его подойти к имморалисту Ленину?

— Есть у меня такая окольная ниточка: Пушкин — Чехов — Булгаков.

Чехов — возвращение к Пушкину, даже более, чем Толстой, который все-таки из того же корня дворянской культуры, а про Чехова уже так не скажешь. Вот Пушкин. Судьба — из события 14 декабря 1825-го. Вот Михаил Булгаков. Судьба от реальной сцены увиденного на мосту: петлюровец забивает еврея, и он, который этому не помешал, но не смог себе простить. Трагедия человеческой беспомощности перед неотвратимым пройдет у него сквозь все, до появления «Мастера и Маргариты».

Посередине Чехов. Корней Иванович Чуковский как-то спросил при мне — зачем Чехов поехал на Сахалин? Чего он там не видал? Он, к этому времени показавший Россию во всех ее разрядах, все пропустив сквозь себя и достигнув зрелости, когда ненужное уходит. Что ему, кровохаркающему, понадобилось на Сахалине — поглядеть на каторжан? То не рациональная цель, то потребность Чехова в поступке. Загладить грех, в котором нам уже трудно опознать грех, — грех восьмидесятника, уклонившегося от горькой доли других восьмидесятников. Грех удалого фельетониста, водившего дружбу с Сувориным, пока братья идут на каторгу. Есть тайнопись самовыяснения, которая делает этих трех поэтами.