Битва при Зеле

Битва при Зеле

Митридат стремительно вел свою немногочисленную армию в Понт, прекрасно понимая, что время сейчас решает все, если Лукулл будет двигаться так же быстро, то вполне вероятно, что к его приходу римляне смогут объединить свои силы. Но не успели, и Евпатор у города Зелы с ходу атаковал войска легата Флавия Адриана, которому было поручено охранять завоеванную Понтийскую область. Это были те самые войска, которые отказались следовать в парфянский поход за Лукуллом, а остались на месте. «Привыкнув к богатству и роскоши, солдаты сделались равнодушны к службе» (Плутарх). В итоге все это воинство было разбито вдребезги мощным натиском тяжелой армянской кавалерии и отборной пехоты Митридата, оставив на поле боя 500 человек убитыми, горе-вояки бежали в свой лагерь и укрылись там от понтийских атак. Адриан перепугался не на шутку, освободив и вооружив всех рабов в лагере, со страхом ждал следующего дня, поскольку понимал, что царь Понта приложит все усилия, чтобы добить римлян в их лагере. Предчувствия его не обманули, атака началась с утра, и бои продолжались в течение всего дня, и вновь фортуна была благосклонна к сыновьям волчицы. Митридат, который лично водил в бой свои войска, был ранен дважды — камнем в колено и стрелою под глаз, царя унесли в лагерь, а штурм римских позиций прекратился. После этого на много дней установилась тишина, поскольку Евпатор занялся своим здоровьем, а римляне просто боялись выходить за лагерный вал, количество раненых у них было очень велико. Царь понимал, что темп наступления потерян и подкрепление к его врагам подойдет в любом случае, но и под его знамена приходили желающие сражаться с захватчиками, однако пока Евпатором занимались скифские лекари, ни о каких боевых действиях речи не шло. И как только Митридат встал на ноги, то он сразу же стал готовить войско к новому сражению, но и к Фабию уже пришла долгожданная помощь. Гай Валерий Триарий, второй человек в Азии после Лукулла, прибыл со своими когортами в лагерь и принял у Адриана командование. Не откладывая дела, и римлянин, и Митридат построили свои войска в боевые порядки и только собрались начать бой, как налетела буря и произвела в их лагерях страшное опустошение: повалила палатки, раскидала имущество, разогнала вьючный скот, а некоторых из людей опрокинула в пропасть. Посчитав все случившееся дурным знаком, враги разошлись, и все это очень напомнило историю с небесным телом, которое в начале войны упало между римлянами и понтийцами. Однако вскоре Гай Валерий снова решил вступить в бой с Евпатором, и было это вызвано обычным для римских полководцев явлением — желанием не делиться своей славой и добычей со своим коллегой. А здесь пришлось бы делиться, потому что Лукулл из самых лучших побуждений спешил на помощь своим соотечественникам — его столь длительная задержка была вызвана тем, что легионы открыто отказались ему повиноваться, и «римские солдаты праздно сидели в Гордиене, ссылаясь на зимнее время и поджидая, что вот-вот явится Помпей или другой полководец, чтобы сменить Лукулла» (Плутарх). За несколько лет непрерывных боев и походов, Лукулл, выдающийся стратег и неплохой тактик, так и не сумел найти общий язык со своими подчиненными, вызывая у них лишь острую неприязнь. Здесь свою роль играло буквально все: и надменность римского аристократа, смотрящего на всех свысока, и запрет на грабеж многих городов, взятых его войсками, и те лишения, которым проконсул подвергал свои легионы в погоне за славой и трофеями. Но, узнав о беде, в которую попали их соотечественники, римляне согласились с доводами своего полководца и поспешили им на помощь — только вот Триарий считал, что в этой помощи он не нуждается.

* * *

Еще стояла ночь, когда Гай Валерий стал выводить из лагеря свои войска и медленно выдвигаться в сторону понтийских сторожевых постов, он рассчитывал захватить врагов врасплох, но дозорные вовремя заметили движение в римском лагере и доложили об этом Митридату. Царь распорядился поднимать войска без излишнего шума и готовиться к бою, ждать противника в лагере он не хотел, а решил дать сражение перед ним. Когда римскому полководцу донесли, что скрытно подойти не удастся и что их заметили, то он приказал больше не скрываться, а строить легионы, и вызывать врага на бой. Евпатор расположил свои войска классически — в центре пехота, кавалерия на флангах, причем заметив, что в тылу вражеских когорт остается болото, которое они обошли, когда выходили из лагеря, решил их в это самое болото загнать. Тяжелую армянскую конницу он сосредоточил на правом фланге, где и собрался нанести решительный удар. В атаку этих всадников он поведет лично, пусть сражаются с удвоенным рвением, видя царя впереди. Триарий тоже не мудрствовал, построив войска по привычной схеме: конница прикрывает фланги, а тяжелая пехота атакует в центре, поскольку именно на высокие боевые качества легионеров и был его главный расчет.

Сражение началось с первыми лучами солнца, и римский полководец сразу же послал в бой когорты, чтобы первым натиском опрокинуть врага и быстро решить дело. Навстречу им, сдвинув большие прямоугольные римские щиты, двинулись ветераны Митридата, те, кого обучали римские учителя, те самые воины, которые прошли с ним через все превратности войны, но остались до конца преданными своему царю. Подойдя на расстояние броска копья, два строя забросали друг друга пилумами, а затем, рванув из ножен мечи, пошли в атаку. Лавина бегущих римлян столкнулась с такой же лавиной понтийцев и началась рукопашная, воины рубили друг друга мечами, сбивали ударами щитов на землю, тех, кто упал, затаптывали ногами. Легионы усилили свой натиск, но понтийцы его выдержали и сами пошли вперед. Глаза римского полководца расширились от удивления, он и понятия не имел, что кто-то на востоке сможет в прямом бою устоять против легионеров. Пехота яростно рубилась по всему фронту, упорный бой не ослабевал ни на минуту, и Гай Валерий, видя, что натиск его бойцов не привел к решительному успеху, решил попытать счастья в кавалерийском бою. Он решил опрокинуть вражеских всадников на флангах, выйти в тыл понтийской пехоте, взять ее в кольцо и изрубить, правда, для этого надо было опрокинуть армянскую конницу, но Триарий знал из рассказов очевидцев, как легко громили ее солдаты Лукулла. Но он не учел одного — эту конницу подготовил лично Митридат, и он же ее возглавлял, а это дорогого стоило.

Над рядами римских всадников пропела труба и медленно, постепенно набирая разбег, они пошли в атаку, впереди ярким светом полыхнуло на блестящих доспехах царской кавалерии, это закованные в доспехи воины скинули свои плащи, которыми они прикрывали свои панцири от палящих лучей солнца. Грохотали понтийские барабаны, ветер развевал знамена Армении и Понта, а затем эти несокрушимые волны бойцов пошли вперед, разгоняя коней, прямо на строй идущей на них римской конницы. Впереди сверкающего сталью кавалерийского клина, на огромном боевом коне и сжимая в руке тяжелую сарматскую пику, мчался закованный в блестящие доспехи чернобородый гигант, за плечами которого развевался пурпурный плащ. «Митридат! — ревели идущие в атаку царские всадники, — Митридат!» — гремело над равниной грозное имя царя, которое понтийские солдаты превратили в свой боевой клич. Строй тяжелой кавалерии под командованием Евпатора ударил в ряды римлян, и они разлетелись вдребезги, сотни всадников попадали на землю, пронзенные армянскими копьями, тех, кого просто сбросили с коней, моментально затоптали копытами. Боя не получилось, римляне стали поворачивать коней и обращаться в бегство, не обращая внимания на отчаянные крики командиров, а Митридат, бросив за ними в погоню легкую конницу, повел свой отряд во фланг отчаянно сражающимся римским когортам. Легионы оказались между молотом и наковальней: от страшного удара ведомых царем всадников их строй рухнул и они обратились в бегство, в панике бросая оружие. Но уйти им не дали, зажав с двух сторон, легионеров оттеснили к болоту, где и начали безжалостно рубить стоявших по колено в болотной жиже римлян. Митридат выехал из этой бойни и повел своих всадников дальше по равнине, преследуя вражескую кавалерию, пока оказавшийся волею случая рядом с ним центурион, не рубанул его по бедру мечом, из-за доспехов не надеясь поразить царя в спину. Евпатор повалился с коня, а его друзья, окружив римлянина, поразили его копьями, а потом затоптали конями насмерть. Подхватив истекающего кровью Митридата, телохранители понесли его в тыл, а вот стратеги повели себя не лучшим образом и остановили преследование, чем вызвали немалое смятение в войсках. И пока понтийцы пребывали в этом беспорядке и выясняли, что же произошло, римляне развили такую прыть, что вскоре покинули поле боя. Толпившиеся на равнине солдаты требовали показать им царя — и как только врач Тимофей остановил кровь, Митридат с возвышенного места явил себя армии. В гневе он обрушился на полководцев, упрекая их в том, что они напрасно остановили погоню и позволили части римлян уцелеть. Вновь построив боевые порядки, Митридат повел свои войска через заваленную телами равнину на штурм вражеского лагеря. Но подойдя к распахнутым воротам, понтийцы с удивлением обнаружили, что за ними никого нет — сыновья волчицы в панике бежали, оставив все свое добро в руках победителей.

* * *

Подобного разгрома Республика не ведала давно, в битве при Зеле было убито 24 трибуна и 150 центурионов, практически весь средний и младший командный состав остался лежать на этой равнине, даже Аппиан отметил, что «такое число начальников редко когда погибало у римлян в одном сражении». По сообщению Плутарха, римлян полегло более семи тысяч человек, а это действительно очень большие потери для Республики; обычно сыновья волчицы отделывались малой кровью. Но самое удивительное было дальше: дело в том, что никто из римских полководцев, которые в тот момент находились в этих местах, не озаботился устроить павшим легионерам погребение, и они так и лежали на протяжении трех лет, пока не пришел Великий Помпей. «Найдя еще не погребенные тела тех, кто пал во главе с Триарием в несчастном сраженье с Митридатом, Помпей приказал похоронить их всех с почетом и пышностью (это упущение Лукулла, видимо, особенно возбудило против него ненависть воинов}». Как видим, из этого текста следует, что вместе со своими воинами на поле боя остался и Гай Валерий Триарий, а это еще больше усугубляло ситуацию, поскольку погиб человек, который в отсутствие Лукулла отвечал за оборону Азии. Правда, в биографии Лукулла Плутарх рассказывает прямо противоположное, утверждая, что Гай Валерий остался жив и проконсул прятал его от разъяренных солдат Как совместить эти два сообщения, я не знаю.

Опять же невольно напрашивается вывод, что численное преимущество было на стороне римлян, слишком уж был уверен в победе Триарий, да и число убитых римлян практически равно тому числу людей, которых привел из Армении Митридат. Конечно, он мог усилить свои войска за счет тех, кто хотел сражаться с поработителями, но таких все равно в тот момент было гораздо меньше, чем ему хотелось бы. По подсчетам Л. А. Наумова, у римлян было не меньше трех легионов — Триария, Сорантия и Фабия, и с этим можно согласиться, хотя об участии в этом сражении Сорантия никаких сведений нет. Потери римлян Наумов определяет в два с половиной легиона, исходя из того, что погибло 150 центурионов, которые командовали таким же количеством центурий, что и составляет два с половиной легиона. Кто был главным виновником этой драмы, и почему он на это пошел, античные писатели не сомневались: «Триарий из честолюбия захотел, не дожидаясь Лукулла, который был близко, добыть легкую, как ему казалось, победу» (Плутарх). В очередной раз римские полководцы соревновались друг с другом — ив итоге погибло громадное количество людей, даже на взгляд отцов-сенаторов — чрезмерная плата за амбиции отдельно взятой персоны. А потому меры должны были последовать незамедлительно, и они последовали.

* * *

После этой великой победы Митридат отступил в Малую Армению и начал забирать отовсюду продовольствие, а что не мог увезти с собой, то уничтожал. Следовавший за ним Лукулл оказался в очень невыгодной ситуации, и вот тут ему снова, как когда-то под Кизиком чуть было не улыбнулась фортуна: один из римских эмигрантов, некий бывший сенатор Аттидий замыслил ни много ни мало — убить самого Митридата. Судя по всему, при дворе Евпатора он околачивался давно и даже был удостоен царской дружбой, но близкие люди так часто предавали царя, что он, наверное, перестал удивляться. Римлянина царь казнил, своих приближенных, которые вступили с ним в сговор, замучил до смерти, а вольноотпущенников, которые помогали Аттидию, он отпустил невредимыми, заявив, что они просто служили своему господину. У Митридата были собственные представления о верности.

Провал устранения Митридата путем заговора означал для Лукулла полный крах — в Риме давно были им недовольны, обвиняли в затягивании войны в целях личной наживы. «В Риме… из зависти обвиняли Лукулла в том, что затягивать войну его побуждают властолюбие и корыстолюбие, в то время как в его руках почти целиком находятся Киликия и Азийская провинция, Вифиния и Понт, Армения и земли, простирающиеся до Фасиса, что недавно он еще к тому же разорил дворец Тиграна, словно его послали грабить царей, а не воевать с ними» (Плутарх). Чашу сенатского терпения переполнил разгром Триария, поскольку из победных реляций Луция Лициния следовало, что Митридат давно разбит. А тут такая катастрофа! И как это прикажете понимать?! Вопрос о смене главнокомандующего был поставлен в сенате и решен не в пользу Лукулла, во главе легионов было решено поставить Великого Помпея, прославившегося в Испании во время войны с Серторием и совершившим то, что до него не удавалось никому, — искоренить пиратство на Средиземном море. И пока Лукулл стоял лагерем против лагеря Митридата, по всей Азии было объявлено, «что римляне упрекают Лукулла, что он затягивает войну сверх нужного времени и что они распускают бывших в его войске солдат и имущество ослушников они конфискуют» (Аппиан). Это было для проконсула подобно удару грома, зато легионы восприняли новость с радостью, им давно уже надоело служить под его командованием, но тут Луций Лициний запаниковал, поскольку возникла реальная угроза остаться перед лицом врага без армии. Не зная, что предпринять, полководец стал ходить по лагерю и уговаривать легионеров остаться. «Но солдаты отталкивали его руку, швыряли ему под ноги пустые кошельки и предлагали одному биться с врагами — сумел же он один поживиться за счет неприятеля!» (Плутарх). Как говорится, не в бровь, а в глаз — за время своих военных кампаний Луций Лициний умудрился награбить столько, что не только обеспечил себя до конца жизни, но, не зная, куда же девать деньги, стал закатывать знаменитые «Лукулловы пиры», чем в итоге и прославился. А пока все римское войско разошлось кто куда, а при проконсуле остались лишь те, которые не боялись сенатского постановления, потому что были очень бедны: войны на Востоке не всем пошли впрок.

А у Митридата теперь были развязаны руки, — узнав обо всем, что происходило в стане противника, он начал вторжение в Каппадокию, а оттуда — в Понт, откуда и изгнал все римские гарнизоны. После долгих лет войны римляне пришли к тому, с чего и начинали: Евпатор опять закрепился в Анатолии — и все их военные успехи оказались пустым звуком; как ни поверни, а Лукулл войну до окончательной победы не довел. Теперь вся тяжесть борьбы с заклятым врагом Республики ложилась на плечи нового командующего, которому и предстояло исправить все ошибки предшественника.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.