Св. Максим Исповедник

Св. Максим Исповедник

С этого времени выступает на сцену героический борец против монофелитства, около которого на некоторый срок сосредоточивается вся борьба.

Он родился около 580 г. в одной из аристократических семей Константинополя. Был образованным юристом и состоял на службе при самом императоре Ираклии. Затем с 630 г. жил в Константинопольском монастыре ?????? в Хрисополе (Скутари). Около 633 г., когда Софроний поднял борьбу против Кира Александрийского, Максим его поддерживал. Но почему-то в эпоху появления «Эктезиса» мы не слышим его голоса в Константинополе. Сергию на запрос о предполагаемом издании «Эктезиса» Максим ответил смиренно-монашеским почтительным письмом, ссылаясь на свою некомпетентность, но указывая на ряд трудностей, связанных с «миа энергиа». Казалось, он не будет страстным борцом против монофелитства. Но вот что-то переменилось и в его внешней и внутренней жизии. Около 640 г. множество христиан с Востока и даже из Египта убежало от нашествия арабов в Западную Африку и Максим оказывается там же в качестве беженца.

Беженцы из Сирии, Египта и Ливии в Карфагенскую Африку были настроены антиварварски, антимухаммедански, но среди них имелось множество монофизитов. На новом месте монофизиты увлеклись пропагандой своей ереси, организовали свои монастыри, начали перекрещивания и т.д. Государственная власть вынуждена была вмешаться и наказывала обращенцев-монахов отбиранием y них монастырских имуществ. Господствующее церковное мнение (и низов, и епископата) здесь было дружественно церковному Риму и осуждало еретичество Востока и еретичество константинопольских императоров. Императорский экзарх Григорий, сын Никиты, двоюродного брата Ираклия, держался этого православного направления. Может быть, он даже рассчитывал свергнуть слабых сыновей Ираклия. Максим, попавший в эту среду, был принят ею чрезвычайно дружественно. Он вскоре стал ее кумиром и оракулом. Его жизнеописатель говорит, что его философский ум и ораторский талант покорили всех: «He только клирики и епископы, но и народ и власть смотрели ему в рот и тянулись к святому, как железо к магниту, или как мореплаватели увлекались песнями сирен, так и они его речами». Когда здесь очутился и Пирр, он попробовал сговориться с Максимом. Но Максим не склонен был ни к какой «политике». Тогда Пирр почувствовал, что ему как только «политику» здесь надо приспособиться к совершенно противоположному фронту. Он, вероятно, испугался, что Григорий отсюда придет на константинопольский императорский трон. Пирр охотно согласился выступить публично на богословском диспуте с Максимом и, видимо, заранее готов был разыграть роль не только побежденного (что, вероятно, он считал неизбежным), но и переубежденного, чтобы быть принятым всей этой «римской» средой. B просторечии эта хитрость называется «игрой в поддавки».

Диспут в июле 645 г. состоялся, по-видимому, в Карфагене, в присутствии экзарха Григория, многих епископов и представителей власти и общества. Точный протокол этого интересного диспута сохранился до нас в собрании сочинений Максима Исповедника, и y Манси, и y Барония. Экстракт его имеется и в лекциях Болотова. Мы не будем пересказывать этот интересный для истории догматов и богословия материал. B нем и Пирр выступает во всеоружии образованного богослова. Но и св. Максим над ним возвышается прямо великаном диалектики, a греческое мышление и греческий философский язык блещут своим превосходством над деревянностью мысли и языка латинских. Явно, что весь спор чужд духу и интересу латинства.

B заключение спора Пирр соглашается анафематствовать свое заблуждение и отправляется с Максимом в Рим, чтобы «поклониться гробницам апостолов и папе» и вручить последнему свое письменное отречение от ереси. B Риме он присоединен был к церкви папой Теодором в торжественном собрании клира и народа. В своем исповедании Пирр отрекся от всех аргументов, и своих, и патриарха Сергия, и был опять признан папой Теодором в правах патриарха. Папа еще раньше писал патриарху Павлу, поставленному вместо Пирра, что отречение Пирра от константинопольской кафедры было следствием политического давления на него, a не вызывалось каноническими причинами. Теперь, с отречением от ереси, каноническая причина вообще устранялась. Сделано было это не без расчета морально нажать на Павла, монофелитство которого становилось все более очевидным из его неотречения от «Эктезиса». Наоборот, отречение Пирра произвело общую сенсацию в Италии и в Африке. Ряд Африканских соборов (в Нумидии, Бизацене, Мавритании и Проконсульской части (Карфаген)) вынесли постановления об уничтожении «Эктезиса» и писали o том папе, императору в Константинополь и патриарху Павлу.

Но эти искренние для Запада постановления попали в Константинополе в самую неблагоприятную в политическом отношении атмосферу обоснованного подозрения против Африки. Игравший на православии Африки экзарх Григорий действительно замышлял восстание против императора Констанса II. И всех епископов, с их нападением на «Эктезис», и папу, с его восстановлением Пирра в правах патриарха, подозревали в сознательном соучастии в плане свержения государственной и церковной властей в Константинополе и замене их Григорием и Пирром. Что касается Григория, то он действительно в 646 г. счел момент удобным для того, чтобы провозгласить свое восстание и объявить себя императором. Еще памятен был успех Ираклия 36 лет тому назад. Пирр уже мечтал, как он будет короновать в Св. Софии Григория, как вдруг этот карточный домик разлетелся в прах. Арабы двинулись из Египта на Бизацену, и в битве при Суфетула Григорий был не только разбит, но и убит. Арабы взяли тяжелую дань за уход из Бизацены. Приближался и здесь конец Римской Африке!

Циничный древневосточный «политик» Пирр, увидев свою мечту разрушенной, тотчас же убежал из Рима в Равенну к византийскому экзарху Платону. Там он снова принял «веру» своего василевса и отправился в Константинополь. Возмущенный папа Теодор собрал против него в Риме собор и произнес анафему, подписав ее святой кровию из евхаристической чаши. Это известие хрониста Феофана не нравится новым католическим историкам, но иx папские легаты то же самое делали и впоследствии в Константинополе, осуждая патриарха Фотия. Конечно, это грубое суеверие. Суеверие живет в тесном психологическом соседстве с подлинной верой.