Великие каппадокийцы

Великие каппадокийцы

Под этим именем прослыли в истории отцы второй половины IV в., завершившие формально-диалектическую обработку церковно-преданного догмата Св. Троицы. Это были «земляки» – Василий Великий, Григорий Нисский, Григорий Богослов, Амфилохий Иконийский с их друзьями и единомышленниками, географически близкими и отдаленными.

Их родина Каппадокия и соседние области центра Малой Азии были местом жительства землевладельческих фамилий, полагавших честь своего звания и своих родов в том, чтобы дать своим детям возможно более высокое образование. Само собой понятно, что это вело к занятию командующих высот и в культуре, и в обществе, и в государстве. Аналогичные условия и результаты мы видим y нас в помещичьем классе около московского центра – губерний Тверской, Ярославской, Владимирской, Рязанской, Тульской, Калужской, Смоленской. Чудо мировой известности русской литературы родилось тут, в этих дворянских гнездах, и в усвоении ими высот европейской культуры. Подобное накопление просветительных сил и обращение их на служение своему отечеству и своей религии мы и наблюдаем в семействах будущих отцов церкви – Каппадокийцев.

Василий Великий (род. 329) – аристократ по плоти, a по фамильным преданиям героический слуга церкви. Его бабка Макрина в Диоклетианово гонение спасалась бегством в лесах. Отец был известный адвокат. Мать Эммелия – дочь мученика. Дядя – епископ. После домашнего образования с помощью нанимаемых учителей Василий посылался в Константинополь слушать уроки красноречия знаменитого на всю империю ритора Ливания.

По тону своей религиозности Василий был аскет, как и родная сестра его Макрина. Но для Василия пустыня была только духовной школой и подготовкой. A желанной формой служения Христу и церкви было для него пастырство. Вероятно, он глубоко чувствовал живую правду слов великого апостола: «если кто епископства желает, доброго дела желает». Но это не значит, что он «рвался в бой», как, например, Афанасий Великий, на пылавших тогда напряженными битвами полях догматических сражений. По строю души своей он не был борцом. Он был осторожным и долготерпеливым эволюционистом. Но когда уже, двигаясь вперед, изменял свои догматико-богословские воззрения, то мужественно прерывал свою дружескую переписку со старыми друзьями. На светском, мирском поприще Василий, наоборот, естественно, без насилия над собой общался и делал нужные дела с чиновниками императора Валента, местным градоначальником Модестом.

? юности, для аскетических упражнений, Василий, как имущий помещик-барин, имел легкую возможность устроить себе «пустыньку с келейкой» около своего родного города Неокесарии. Сюда он привлекал к сподвижничеству и своего сверстника Григория – аристократа по образованности из города Назианза, сына местного епископа по имени тоже Григорий. Сработавшись здесь, Василий с Григорием, после подготовки, по барской просвещенной традиции отправились учиться в Афинский университет. Там они не сливались с обычной толпой студенчества. Но вели себя подлинными духовными аристократами. Они, как вспоминал потом Григорий, знали только две дороги: в аудитории с библиотекой и в церковь. Одновременно с ними (ок. 350 г.) слушал лекции в Афинах и Юлиан Отступник, ведший себя, по словам Григория, довольно замкнуто. Оттуда он был привлечен Констанцием к управлению и назначен кесарем в Британию и Галлию.

По возвращении из Афин Василий привлечен был к служению церкви в должности анагноста – чтеца. Епископом был Дианий. Последний, как мы видели, брал с собой ученого диакона Василия, несравнимо более ученого, чем он сам, на трудные богословские совещания, как было, например, в ночь на 1 января 360 г. в Константинополе. Но Дианий вскоре (362 г.) умер. Избран был в епископы уважаемый мирянин Евсевий, по обычаям того времени еще не принявший крещения, a только оглашенный. Евсевий, став епископом, рукоположил Василия в пресвитеры. Но авторитет блестящего Василия, особенно y монахов, возбудил зависть Евсевия. И Василий счел нужным удалиться в свою монашескую пустыньку. Но указ императора Валента 365 г., фактически отменявший общее положение веротерпимости и навязывавший обязательное омийство, конечно, был пугающей бомбой для мирного течения епархиальной жизни. Евсевий Кесарие-Каппадокийский, отложив в сторону свое самолюбие, прямо обратился с приглашением к Василию и Григорию выйти из их изоляции и стать на защиту взволновавшейся епархиальной жизни.

С этого момента (365 г.) Василий настолько активно вошел в дела управления Кесарие-Каппадокийской епархии, что полностью управлял ею до самой смерти Евсевия (370 г.). Но узкие и личные приверженцы Евсевия, в значительной части люди светские, как и сам Евсевий до епископства, не прощали Василию его «гордого» удаления в аскетическую «пустынь» при начале епископства Евсевия и готовились не допустить, чтобы Василий мог пройти на выборах в епископы по смерти Евсевия.

Но «не может укрыться град на верху горы», не мог укрыться в личной аскезе и высокообразованный Василий. Евстафий Севастийский (из того же земляческого каппадокийского ядра), как активный омиусианин, в эту пору играл деятельную роль в сношениях омиусиан с Западом. B этот процесс сношений Евстафий вовлек не только Василия, но и Евсевия Кесарие-Каппадокийского. Тут явно влияние Василия, фактически забравшего в свои руки все дела епархии. Так что на зов омиусиан, по возвращении их посольства с Запада, в 365 г. явился на съезд в Тианы и Евсевий Кесарие-Каппадокийский, и конечно, в сопровождении Василия. Явно, что план воссоединения с Западом уже в эту пору вдохновлял Василия.

По смерти в 370 г. Евсевия Василий знал, что с его естественной кандидатурой на Кесарие-Каппадокийскую кафедру будет амбициозная борьба влиятельного круга светских (может быть, антимонашески настроенных) друзей покойного Евсевия. Василий решил быть активным. Он созывал дружественных ему окрестных епископов на избирательный собор. Желал Василий привлечь и своего брата – Григория Нисского. Но знал, что тот очень критически относился к – как ему казалось – гордому нраву Василия и просто не сочувствовал его возвышению до сана епископа. Василий вызвал брата под предлогом будто бы постигшей его опасной болезни. Когда Григорий уже в дороге узнал, в чем дело, он повернул домой и на выборы не приехал. Василий на выборах получил большинство голосов и достойно и праведно был хиротонисан в епископы местным собором. Но старая «евсевианская» группа все-таки не сломила своей амбиции и осталась в разрыве с Василием.

? 371 г. император произвел административный раздел провинции Каппадокии на две части. K этому времени каноническая практика церкви быстро и с удобством для себя свободно отождествилась в своих епархиальных делениях с границами государственных провинций. Казалось, надо было ждать, что и епископы Каппадокийской провинции автоматически разделят объем своих епархий по проведенным правительством линиям на две епархии. Епископ соседнего с Кесарией города Тианы с особым увлечением объявил теперь свою независимость от Кесарии. Очевидно, тут была и выгода в доходах от новой Тианской части территории. Василий развернул необычно широкую систему учреждений благотворительности общественного характера. Этот пафос системы организованной помощи бедным и слабым был непонятен и чужд нраву двух близких Василию Григориев, родного брата его Григория, во вдовстве ставшего епископом Нисским, и личного друга Василия по студенчеству, по аскезе и по богословию Григория, по позднейшему наименованию «Богослова». Родной брат Василия, Григорий Нисский, глубоко расходясь с ним в понимании путей служения церкви, осуждал Василия за теоретическую гордыню; Григорий Нисский писал: «Василий чрезвычайно много думал ? своем красноречии, презирал все достоинства и превозносился своим значением выше вельмож именитых». Но, критикуя характер своего брата Василия, Григорий Нисский с его епархией был одной из надежных опор для спасения благотворительных учреждений своего брата, социального активиста. Другая фамильная епископия, Назианз – родина Григория Богослова, крепко держалась на стороне Василия в границах I Каппадокии. Посему, отлагая в сторону попечения ? ней, Василий обратился за помощью к своему другу Григорию (будущему «Богослову»). Упросил его (a тот ради аскетического подвига согласился) принять епископскую хиротонию в 372 г. на новую кафедру в городок Сасимы. Это ничтожная полудеревня вблизи границы I Каппадокийской провинции и около горы мученика Ореста, где было большое и доходное хозяйство, питавшее филантропические учреждения Василия. Оказавшийся в пределах II Каппадокии соседний епископ Анфим поторопился даже наперед захватить хозяйственно богатую гору Ореста. Но и Василий захватил в пределах Анфима маленький город Сасимы. И в него-то именно и поставил епископом друга юности Григория, зная наперед ? тяжести епископского служения Григория в этой, как мы теперь говорим, «дыре». При поставлении во епископы Григория Василий красноречиво сознавал, что для Григория «весь мир был бы достойнейшей епархией». Сасимы – это была почтовая станция на стыке трех дорог для смены лошадей и отчасти перегрузки товаров. Постоянных жителей было мало. Царил неумолкаемый грохот колес, рев ослов, крики погонщиков. Тут как раз проходила дорога и в Киликию к доходному хозяйству на горе мученика Ореста. Кажется, ввиду хозяйственного конфликта именно здесь, на этом перекрестке, происходили столкновения ведущих обозы людей. Для заоблачного созерцателя Григория это было какое-то столпотворение, подлинное искушение. He пастырство, a полицейский дозор. Он буквально «взвыл» от этого ужаса. И, не колеблясь, решил просто бежать. Он писал об этом искушении: «Я не увлекся епископским духом, не вооружаюсь вместе с вами, чтобы драться за кур и мулов, как псы дерутся за кинутый кусок». Григорий живописно выражается: «Я брошен здесь, как грязный и негодный горшок». На Востоке и до сих пор, как в царстве глиняной посуды, все дороги и придорожья усеяны черепками битых горшков. «Только враги мои, – пишет Григорий, – могли бы придумать для меня такую судьбу». Григорий просто без оглядки сбежал «домой», в родной Назианз, к старому отцу-епископу и помогал ему в епископстве до его смерти (375 г.). После этого Григорий уехал одиноко жить в близкую Селевкию Исаврийскую. Уже по смерти Василия (379 г.) и наступившей de facto свободе, при поглощении Валента фронтовой борьбой с готами, мелетианские епископы (вероятно, и по подсказке Василия Великого) вызвали Григория Богослова и убедили поехать в Константинополь, что и выдвинуло, при смене верховной власти, Григория на место епископа столицы, a затем и председателя II Вселенского собора.

Отдельные шероховатости и неудачи в делах Василия не играют большой роли в его главном служении – участии в богословском развитии и наилучшей формулировке догмата Св. Троицы на основе четкого различения «единосущия» и «треипостасности». Медленно додумывались до этого все «восточные», как повернувшиеся к никейскому «единосущию», так и упиравшиеся на «подобосущии». Василий предпочитал дипломатическую медлительность в сговорах. He пo какому-т? лукавству, a пo искреннему ощущению, что люди уже едины, единосердечны по вере, a вот чисто теоретического единомыслия еще не приобрели. Неуспокоенная мысль вызывает и протесты совести. Сам Василий был воплощением дипломатической широты и терпимости. Он умел общаться с полярностями. И со св. Афанасием, и со ставленниками Евдоксия. И с маленьким по уму соседом Евстафием Севастийским, и с великим умником, но соскользнувшим в ересь Аполлинарием Лаодикийским. Василий ввел в общее русло возвращения к Никее близкую ему группу омиусиан. A параллельно и даже раньше его туда же пошли и другие омиусиане, часть которых прошла стадию омийства, – Мелетий Антиохийский, Евсевий Самосатский, Пелагий Лаодикийский, Григорий Назианзин-отец. к ним присоединились теперь «новые никейцы»: Феодот Никопольский, Варсума Эдесский и др. Составилась группа до 150 епископов. Она уже утверждалась на новой отчетливой терминологии, которую дали ученые вожди-каппадокийцы. Воспользуемся здесь тонкостью передачи ?. ?. Болотовым богословских достижений Св. Василия Великого. «Co строгостью, – пишет Болотов, – доходящей до формализма, он проводит различие между понятиями «усиа» и «ипостасис» или «фисис» и «просопон». ? специально этому вопросу посвященном послании (38 или 43) брату своему Григорию Нисскому он определяет усиа как общее (то кинон), a ипостасис как особенное, частное – то идиазон» (????????? ????? ????????? ???? ?? ???????). Установив взаимные отношения их, как genus к differentia specifica, так что «человек» есть усиа, a «Павел» – ипостасис, Василий в этом смысле применяет их к учению ? Св. Троице. Этот памятник («?????? ??????»… от 369 или 370 г.) составляет краеугольный камень нашей научно-догматической техники.

Словом, опуская все подробности (предполагая их известными из Патристики), Василий, Григорий Назианзский и Григорий Нисский устанавливают ту отчетливую формулу ? взаимоотношении Единой Божественной усиа и Трех Ипостасис, которой мы пользуемся теперь.

To, что и ныне часто упускается из виду, – это до изящества тонкое уяснение тремя Великими Каппадокийцами источника различения Лиц Св. Троицы при утверждении Единосущия – омоусии. A именно, что источник не в усиа (на что сбивалась доникейская мысль и от чего рождались две крайности – маркеллианства и арианства), a во взаимоотношении (??????) Лиц Св. Троицы. Св. Василий Великий рассуждал: «Отец есть имя Божие не по сущности и не по действию (???? ?????? ????? ? ?????, ???? ?????????), но по отношению (???????), какое имеет Отец к Сыну или Сын к Отцу».

Отец «больше» Сына по причинности и равен по природе (???? ??? ??????).

Это тоже своего рода субординатизм, но не по божеству и не по сущности (как y Оригена и даже y Афанасия), a пo ипостасным отношениям (???????).

Вот в каком смысле уместна формула Александрийского старца Дидима, что Сын рождается из ипостаси Отца и Дух исходит из ипостаси Отца.

Вот это преодоление субординатизма по сущности и составляет гениальное достижение каппадокийского богословия. Этим убит соблазн западного маркеллианства. Правда, отрава маркеллианства сказалась в филиоквизме. «Западные», лишенные права сливать Три Лица по сущности, как бы в виде реакции, слили Отца и Сына по ипостаси, ибо y них ипостасное отношение Отца и Сына к Духу одно и то же («изведение», «исхождение»).

Хотя, конечно, латиняне могут возразить, что Дух исходит из ипостаси Отца нерожденной, и хотя также и от ипостаси Сына, но несколько инаковой, ибо – рожденной. На это мы возразим, что самое отношение к Духу и y Отца и y Сына остается одно и то же, т.е. изведение из себя. Таким образом, некоторое слияние ипостасных функций, или самих ипостасей, не устранено.

Таким образом, Каппадокийцы установили отличное от Афанасия и «старых никейцев» учение ? троичных отношениях и самый пререкаемый термин «омоусиос» осветили правильным светом. Утверждение Гарнака, a за ним новой немецкой и отчасти английской науки, что Каппадокийцы уравняли омоусиос по смыслу с омиусиос, просто неверно. И Василий и Григорий специально и долго разъясняют недостаточность и несостоятельность одного омиусиос. Василий пишет, что омиос означает нечто подобное другому в отношении «качеств», a Божество свободно от категории «качественности». Следовательно, омиусиос просто не отвечает на поставленный вопрос: что же такое Сын и Дух в отношении божественной природы при сопоставлении их с Отцом? Если Сын и Дух совершенно одинаковы (равны) с Отцом по природе Божества, то, следовательно, Они Все Три единой сущности (омоусии).

Раз достигнув формулы совершенной, Каппадокийцы теперь сознательно отмежевывают себя от омиусиан.

При таком понимании Каппадокийцы, конечно, антиквируют и формы богословствования Афанасия. По Афанасию, следовало бы выражаться ? единосущии и ????????? или ??????????. Для Каппадокийцев, конечно, теперь стало невозможным и никейское выражение «?? ??? ?????? ??? ?????? – из сущности Отца». Так как усиа (сущность) y Отца, Сына и Духа та же самая, то это звучало бы абсурдно, что рожденный из сущности Отца рожден в то же время из своей собственной сущности, ибо сущность не есть принадлежность Одного лишь Отца. Она есть принадлежность всех Трех.

Так, ученые Каппадокийцы помогли завершению триадологических споров, воссоединению Востока с Западом, сведя к единому четкому синтезу разные тенденции.

Будучи сами учеными, Каппадокийцы в этот синтез постарались ввести и все элементы современной им вершинной для достижений всего эллинизма неоплатонической философии.

IV и V книги «О Святом Духе» не принадлежат Василию Великому, также и маленький трактат «О Духе» в отделе spuria. Они полны почти буквальных пересказов из Плотиновых «Эннеад». Но это отражает увлечение Плотином в школе Каппадокийцев, ибо и подлинное сочинение Василия Великого «К Амфилохию ? Святом Духе» полно параллелей с «Эннеадами». Теми же Плотиновыми формами мышления ? божественной Троице пропитаны и писания Григория Богослова.

Однако блестящие достижения каппадокийского богословия не вдруг стали достоянием всех восточных епископских умов. Жизнь и творчество Каппадокийцев было плаванием в бурном море разброда и разномыслия.