ПРИШЕСТВИЕ БОЛЬШОЙ ЛЖИ

ПРИШЕСТВИЕ БОЛЬШОЙ ЛЖИ

К числу своих упущенных возможностей выиграть первую мировую войну германские милитаристы относили промахи и недостатки немецкой пропаганды. Признания Гинденбурга и Людендорфа на этот счет были хорошо усвоены как урок на будущее.

Во введении к одному из трудов по теории пропаганды, изданному тогда в Германии, так характеризовалось ее значение: «Орудие, которым нас победили, орудие, которое осталось за нами, орудие, которое завоюет нам вновь подъем» [276]. Учитывая опыт войны, Людендорф, ставший вместе с Гитлером участником пресловутого фашистского «пивного путча» в Баварии в 1923 году, писал: «Хорошо поставленная пропаганда должна далеко обгонять развитие политических событий. Она должна расчищать дорогу для политики и подготовлять общественное мнение незаметно для него самого. Прежде чем политические намерения превратятся в действия, надо убедить мир в их необходимости и моральной оправданности»[277].

Один из немецких буржуазных специалистов по пропаганде, Ф. Шенеман, в книге «Искусство влияния на массы в США» добавлял: «Вопрос об «абсолютной» или чистой правде в пропаганде такой же праздный, как старый знакомый вопрос — сколько ангелов могут танцевать на острие иглы. Мы должны выступать с нашей правдой» [278].

Гитлер в «Майн кампф» тоже заявлял тогда, что нельзя допустить положения, сложившегося в годы войны, когда «в Англии… пропаганда была первоклассным оружием, а у нас она давала занятие безработным политикам».

Еще в 20–е годы были испробованы главные приемы фашистской пропаганды. Геббельс, являвшийся главарем берлинской организации нацистской партии, заполнял ее орган — газету «Ангрифф» статьями о защите интересов угнетенных против эксплуататоров.

Именно тогда были отработаны «принципы» вульгарности, беспринципной лжи и клеветы на всех противников, создания мнимых героев и мучеников вроде штурмовика Хорста Весселя. «Задача пропаганды, — изрекал Гитлер, — не излагать с доктринерской точностью правду, если она благоприятна для противника, а непрерывно служить собственной стороне»[279]. Пропаганда «должна ограничиваться немногими темами и их повторять без конца»[280].

Гитлер проповедовал необходимость «большой лжи» — настолько огромной, что народ не поверит в возможность такой лжи и примет ее за правду.

Принципом фашистской пропаганды была крайняя беспринципность. Нацисты могли с полным основанием изображать себя перед буржуазией в качестве антипролетарской и консервативной силы, вместе с тем выступая перед трудящимися массами под маской антикапиталистической революционной партии, они одновременно рекламировали себя и как националистов и как социалистов. Грубой пропагандистской ложью было само название гитлеровской организации — «национал — социалистическая рабочая партия». Герман Раушнинг, одно время являвшийся приближенным Гитлера, писал: «Для национал — социалистов чем противоречивее и иррациональнее учение, тем лучше, тем эффективнее оно. Национал — социалистское руководство полностью отдавало себе отчет в том, что его сторонники воспринимают какую?либо одну сторону учения, что масса никогда не в состоянии охватить его целиком»[281]. Еще до прихода к власти, обращаясь к представителям крупной буржуазии Гамбурга, Гитлер цинично разъяснил: «Прежде всего, необходимо покончить с мнением, будто толпу можно удовлетворить с помощью мировоззренческих построений. Познание — это неустойчивая платформа для масс. Стабильное чувство — ненависть… Массе нужен человек с кирасирскими сапогами, который говорит: этот путь правилен!» [282]

Для фашистских главарей было характерно презрительное отношение к народной массе, для которой изготовлялось идеологическое варево, именовавшееся «национал — социалистской доктриной».

Напротив, себя нацистская верхушка считала элитой, стоявшей выше этой доктрины, рассчитанной на уровень понимания плебса.

Его, конечно, не посвящали в людоедские «идеологические» мудрствования, которыми любили порой заниматься нацистские главари в тесном кругу. Это, конечно, не мешало фашистской пропаганде тысячекратно рекламировать и черпать доводы из старого идеологического арсенала германской реакции, особенно из геополитики, — теорий «естественных границ» и «жизненного пространства», «вождизма» и, конечно, прежде всего оголтелого расизма. А выводы, которые делались нацистами из этой людоедской теории, провозгласившими немцев расой господ, хорошо известны. Гиммлер объявил низшие расы сборищем недочеловеков. «Недочеловек, — уверял он, — это биологически на первый взгляд полностью идентичное человеку создание природы с руками, своего рода мозгом, глазами и ртом. Но это совсем иное, ужасное создание. Это лишь подобие человека, с человекоподобными чертами лица, находящееся в духовном отношении гораздо ниже, чем зверь».

Гиммлер говорил: «Живут ли другие народы в изобилии или дохнут с голоду, интересует меня лишь в той степени, в какой мы нуждаемся в рабах».

В идеологической обработке германского населения гитлеровцы использовали чувство национального унижения, которое испытывали многие немцы в условиях, когда страны Антанты открыто не считались с интересами побежденной Германии, предъявляли оскорбительные требования, подчеркивавшие ее неравноправное положение на международной арене. Это чувство тем более усиливалось, что подавляющее большинство населения не было согласно с тезисом об единоличной вине Германии за первую мировую войну, снимавшим ответственность с империалистов Антанты. Фашистская пропаганда отлично использовала то обстоятельство, что попытки германских либералов и социал — демократов добиться путем переговоров с западными державами удовлетворения насущных требований Германии не привели к желанным результатам. Это делало внешне убедительными утверждения нацистов, что только сила сможет помочь Германии снова занять ее законное место в мире.

Внутри Германии пропаганда войны велась с открытым забралом. Мысль о войне внутренне присуща немецкому народу, внушал читателям журнал «Deutsche Wehr» в декабре 1935 года.

«Эта мысль является его единственной страстью, его единственным наслаждением, его пороком и его спортом, словом, это его подлинная одержимость»[283].

Формально обращаясь к логике, фашистская пропаганда на деле апеллировала к психологии немцев. Стремясь завоевать их на свою сторону, она сообщала им то, что они хотели бы услышать, не скупилась на любые обещания. Гитлеровская пропаганда — это циничное оперирование «большой ложью», спекуляция на политической отсталости и предрассудках значительной части немецкого населения и тупости обывателя, это игра на глупости, низменных инстинктах, это искажение доводов противника, подмена опровержения его аргументов личными нападками, сопровождавшимися безудержным самовосхвалением. Не менее характерно для фашистской психологической войны ее монопольное положение, интенсивность, концентрация всех средств воздействия на народ: печати, радио, речей на массовых митингах, церковных проповедей, школьных уроков и так далее. Фашистская пропаганда пыталась заставить население поверить в те или иные утверждения нацистского правительства, которые, кстати сказать, обосновывались одними и теми же унифицированными «аргументами».

Гитлеровская пропаганда сопровождалась цепью политических и социально — экономических мероприятий для доказательства того, что нацисты выполняют данные ими обещания. Лихорадочное вооружение, введение всеобщей воинской повинности и другие аналогичные меры в условиях завершившегося циклического кризиса способствовали относительно быстрому рассасыванию безработицы.

Были проведены мероприятия, которые (сугубо временно) способствовали укреплению положения части ремесленников и зажиточной верхушки деревни. Все это в соединении с шовинистическим дурманом с перспективой получить свою долю от ограбления чужих народов и стран оказывало деморализующее влияние даже на социальные слои, которые ранее слабо поддавались нацистской агитации.

Одним из первых мероприятий нацистов после прихода к власти была централизация политической пропаганды. В марте 1933 года был обнародован подписанный президентом Гинденбургом и рейхсканцлером Гитлером декрет о создании министерства «народного просвещения и пропаганды». Ему были подчинены вся печать, радио, книгоиздательства, театры, киностудии, музеи, научные институты, специализирующиеся в области социальных наук, и другие учреждения, связанные с идеологическим влиянием на население. Новому министерству была поручена заграничная пропаганда (ранее направлявшаяся министерством иностранных дел), вся деятельность (как было сказано в декрете) по «духовному воздействию на другие нации».

«Унификация» прессы означала не просто, что печать проводила фашистские взгляды, министерство пропаганды ежедневно все годы нацистского господства предписывало самые тонкие изменения и нюансы в освещении и оценке событий — вплоть до шрифта, которым набирались заголовки. (С 1940 года эти предписания называли «лозунгами дня».) Так, например, в мае 1936 года газета «8 Uhr Abendblatt» была конфискована за слишком откровенный заголовок «Потребуется дополнительный миллиардный налог». Даже «Ангрифф» вызвала гнев Геббельса, поместив после захвата Чехословакии в 1939 году корреспонденцию под названием: «Франция не видит причин для вмешательства». Такое название могло привести к мысли, что рейх опасается французских действий, когда, мол, все вопросы фюрер решает мановением руки[284].

Сотрудникам газет, не угодившим начальству, угрожало исключение из списка журналистов и полная невозможность найти работу по специальности, а при более тяжких «проступках» — отправка в концлагерь, Впрочем, подчиняя себе прессу, Геббельс стремился к тому, чтобы внешне не была вполне ясной степень «унификации». Так, при разгроме и закрытии в 1933 году большого числа нефашистских газет была оставлена либеральная «Франкфуртер цейтунг» (продолжавшая выходить до августа 1943 г.). Она сохранила отчасти свою прежнюю либеральную фразеологию, в которую, однако, облекалось чисто нацистское содержание. Геббельс предоставил такое особое положение «Франкфуртер цейтунг», поскольку ее широко читали за границей, а также в кругах германской интеллигенции. Газета, таким образом, превратилась в орудие воздействия на те слои, которые слабо воспринимали открытую фашистскую пропаганду.

В 30–е годы приобретает большое значение радиопропаганда. Систематически политическая пропаганда по радио в Англии велась с 1932 года (так называемая «имперская служба» английского радиовещания). Франция начала передачи для своих колоний еще в 1931 году. Особый размах приобрела радиопропаганда в фашистских государствах, рассчитанная не только на население этих государств, но и на зарубежную аудиторию. Так, итальянские радиостанции передавали программы на 18 языках[285].

Радио стало в руках Геббельса наряду с прессой главным орудием в психологической войне против немецкого народа и народов других стран.

Объектом зарубежной пропаганды Геббельса были в первую очередь 27 миллионов немцев, проживавших тогда за пределами германских границ, и, конечно, народы тех стран, которые должны были стать жертвами нацистской агрессии.

Часто нацистская пропаганда механически использовала приемы, приносившие результаты внутри Германии, в материалах, рассчитанных на зарубежного слушателя и читателя, что сильно снижало ее эффективность даже там, где у Геббельса были все основания рассчитывать на успех — прежде всего путем использования страха правящих классов перед коммунизмом.