БЕРЕЖЛИВАЯ АГНЕСА

БЕРЕЖЛИВАЯ АГНЕСА

В тысячах, десятках, сотнях тысяч статей, брошюр и книг буржуазная пропаганда пыталась «уничтожить» марксизм. Если в ученых трактатах нападали на диалектический материализм, материалистическое понимание истории, пытались опровергнуть учение о прибавочной стоимости — центральный пункт марксистской политической экономии, критиковали идею диктатуры пролетариата, то в изданиях, рассчитанных на массы, действовали грубее. Мобилизовывали вековые предрассудки, монархические иллюзии и благоговение перед властью, авторитет церкви и надежду на помощь буржуазного парламента.

Десятилетиями капиталистическая печать и в XIX и в XX веках утверждала, что революционеры намерены экспроприировать громадную массу трудящихся. Немецкий буржуазный политик Е. Рихтер написал даже специальное сочинение на сию тему. «В этой брошюре, — иронически отмечал В. И. Ленин, — Евгений Рихтер выдвинул свою знаменитую «бережливую Агнесу»: бедную швею, которая имела несколько десятков марок в сберегательной кассе и которая была ограблена злыми социалистами, захватившими государственную власть и превратившими банки в государственную собственность» [56].

Трудящимся внушалось, что они не способны без капиталистов и помещиков управлять экономикой и государством, что социальное неравенство существует извечно и будет существовать всегда, что попытки введения «социалистической утопии» способны вызвать лишь возвращение к варварству, ко всеобщей нищете, к развалу семьи и всех общественных связей и т. п.

На протяжении всего XIX века в наиболее промышленно развитой стране — Англии государственные деятели, печать, либеральные ораторы и священники без устали повторяли в разных формах и вариациях одни и те же, тесно связанные между собой утверждения: интересы хозяина и рабочего тождественны, что полезно одному, выгодно и другому; уровень заработной платы определяется естественными и вечными законами конкуренции — товаров, производимых рабочими, и самих рабочих, когда они выступают продавцами своего труда. Поэтому фабрикант бессилен увеличить заработную плату рабочим — иначе он разорится от конкуренции других фабрикантов и нанятые им рабочие окажутся без работы, Но зато хозяин, если бы даже и хотел, не в состоянии повредить своим рабочим — достаточно ему попытаться снизить заработную плату ниже естественного уровня, и его рабочих переманят к себе другие капиталисты. Пусть в жизни дело не всегда обстоит таким образом — к этому придет, когда восторжествует принцип «свободы торговли» — невмешательства государства в экономическую жизнь, в отношения между трудом и капиталом. Торжество принципа «свободы торговли» приведет к воцарению «естественного» строя, соответствующего якобы природе человека. Государству же останется быть только скромным «ночным» сторожем, охраняющим частную собственность граждан… Так или примерно так рассуждали английские либералы, а вслед за ними их единомышленники в других странах.

В свою либеральную веру буржуазия пыталась обратить рабочий класс, используя для этого все виды и возможности идеологического воздействия. С помощью указанных аргументов — хотя и в ущерб логике — либералы поддерживали законодательство, запрещавшее образование профсоюзов — они, мол, своими действиями могут стеснить «свободу» рабочих и хозяев при заключении договора о найме. Теми же доводами впоследствии доказывалась мнимая невозможность ограничения продолжительности рабочего дня, регулирования женского и детского труда, введения фабричного законодательства. Лицемерие либеральных поборников «свободы труда» постепенно все более осознавалось рабочим классом, который в результате упорной борьбы сумел вырвать ряд важных уступок у капиталистов. Мало помогли здесь либералам попытки подкрепить философию «свободы торговли» — фритредерства неправомерным применением (например, у Г. Спенсера) дарвинизма к социальным явлениям, изображением законов капиталистического строя как воплощения извечной борьбы за существование, которая неизбежно приводит к занятию наиболее достойными верхних ступеней общественной лестницы.

Вдобавок либерализм, устраивавший буржуазию в период домонополистического капитализма, стал терять для нее привлекательность в условиях новой, империалистической эпохи, эпохи, когда началась ожесточенная борьба за передел поделенного мира, когда невиданно обострились классовые противоречия и буржуазии потребовалось сильное государство для обуздания народа внутри страны и для борьбы против своих соперников за место под солнцем. Но в этих условиях капиталу было особенно важно заставить тех, кого он целое столетие обучал религии «свободы торговли», уверовать в новое евангелие от империализма. Как происходила эта смена вех, лучше всего видно на примере той же Англии, страны классического развития капитализма, где либеральная идеология завоевала еще в первой половине XIX века полное преобладание.

В 1894 году мелкий чиновник Бенджамин Кидд опубликовал свою книгу «Социальная эволюция», которая быстро сделала его знаменитостью. Она была пересказана на все лады печатью, переведена на многие языки, словом, как говорили, «сделала эпоху».

Причем отнюдь не из?за научных или литературных достоинств, которыми эта книга вовсе не обладала, а благодаря тому, что она очень точно отвечала социальному заказу агрессивных и колониалистских кругов буржуазии. Открыто объявляя марксизм главным врагом, Кидд критиковал и фритредерский вариант социал — дарвинизма, считая, что он только ожесточает рабочий класс. Взамен «внутренней» борьбы за существование между индивидуумами Кидд выдвигал «неизбежную» «внешнюю» борьбу между нациями или расами [57].

При этом, конечно, наибольшие шансы выжить и победить в этой борьбе, по мнению Кидда, имела англо — саксонская (тевтонская) раса, при условии, если она смягчит «внутренние» конфликты путем проведения социальных реформ. Внутренние реформы для наилучшей подготовки внешней агрессии, дальнейшей колониальной экспансии и эти последние как средство решения «социального вопроса» у себя дома — рецепт, данный миллионером и колонизатором Сесилем Родсом, получил у Кидда квазинаучное обоснование. Именно это и определило успех «Социальной эволюции». Те же самые идеи развивал другой нашумевший тогда идеолог реакции, К. Пирсон, объявивший движущей силой истории борьбу «племени против племени, расы против расы», Прогресс человечества, вещал он, зависит «от выживания расы, более приспособленной к жизни» [58]. А известный историк Д. Крэмб разъяснял, что империализм — это «патриотизм, преобразованный в свете стремлений всего человечества»[59].

«Патриотизм», таким образом, по мнению Крэмба, должен выражаться в подчинении других народов и стран, в расширении империи.

Это лишь немногие имена среди целого сонма проповедников империализма в Англии, которым вторили столь же шумные голоса в США (А. Мэхен, Ф. Гиддинс и т. п.), вещания идеологов пангерманизма или французского колониализма по обоим берегам Рейна, проповедников реакции и агрессии во многих других странах — от Токио до Вены и от Рима до Гааги.

Основания «новой» идеологии империализма были заложены, вопрос заключался теперь в том, чтобы «продать» этот сомнительный товар массам, в том числе миллионам политически пассивных людей, которых реакции надо было привлечь на свою сторону в качестве противовеса передовой части рабочего класса.