ЧТО ТАКОЕ ЛИЦЕЯ?
ЧТО ТАКОЕ ЛИЦЕЯ?

Карета покачивалась на высоких рессорах, как корабль на волнах. В её окнах мелькал освежённый мелким дождичком столичный город Санкт-Петербург: блистающие проспекты, горбатые мосты, белые колонны, жёлтые фасады, листва, подёрнутая первой ржавчиной осени. Мелькали верховые офицеры в лакированных киверах, пешие чиновники в зелёных мундирах, дамы в шляпках, похожих на колокола. Мелькали полосатые будки, крупы лошадей, золотые буквы кондитерских и много интересного, чего и заметить не успеешь, потому что карета ехала быстро, передний ездовый покрикивал, а встречные извозчики сдерживали лошадей, почтительно уступая дорогу карете адмирала Пущина.
Сам адмирал возвышался на главном сиденье, опираясь на трость. На нём были белый парик с косичкой, огромная треугольная шляпа и синий плащ, застёгнутый маленькой серебряной головой льва.
Рядом с ним сидел дядя Рябинин, человек до того тихий, тощий и скучный, что о нём и говорить не хочется.
Адмирал молчал. Молчали и дети — Петя и Ваня.
Петей и Ваней их называл только дедушка-адмирал. В семье их звали по-французски: Пьер и Жанно.
Они были двоюродные братья. Рябинин был дядей Жанно. Дедушка вёз детей к министру «представляться». А представляться министру нужно было затем, чтоб их допустили к экзамену и приняли бы в Лицею.
Что такое Лицея? Этого никто не знал.
Первой о Лицее прослышала мать. Она доподлинно узнала, что Лицея — это новое, особенное учебное заведение для детей из самых знатных семейств, где учить будут лучшие профессора и где, по слухам, будут воспитываться великие князья, младшие братья самого государя императора… И Лицея будет находиться в Царском Селе, рядом с дворцом… нет, почти в самом дворце! Каково?
Правда, у этой Лицеи один лишь недостаток: учить будут не по-французски, а по-русски.
— Ну и что ж, — сказал отец Жанно, генерал-интендант флота Иван Петрович Пущин, — мы, чай, ма шер, не французы! Довольно отдавать детей в руки французских шалопаев да иезуитов. Кеске ву дит?
— Но, мон шер, а вдруг не примут? Ведь это будет ридикюль! Срам!
Иван Петрович подумал и отправился к дедушке-адмиралу.
— Как? — переспросил дедушка, приложив руку к уху. — Ли-це-я? Это что же такое?
— Особенное заведение, — отвечал Иван Петрович, — коего основателем желает быть сам государь.
— А чему учить-то будут?
— Будут готовить юношей для важных частей службы государственной.
— Службы? — задумчиво повторил дедушка.
Дедушка Пётр Иванович считал, что всякие там сухопутные заведения для мальчиков — блажь. Мальчики из рода Пущиных должны расти на кораблях, ибо род Пущиных есть род моряков.
Но Иван Петрович очень хорошо знал, чем убедить Петра Ивановича. Поэтому он и ввернул слово «служба».
— Служба, — ещё раз сказал адмирал, — оно-то и верно. Надобно служить отечеству, а не чувствительные стишки в альбомы писать. А долгое ли учение?
— Шесть лет, батюшка. Прошу заметить — в записке министра его величеству задан вопрос: «Будет ли Лицея равняться с университетами или занимать среднее место между ними и гимназиями? Царский ответ был: „С университетами“»…
— Это для мальчишек-то десяти годов? — усомнился адмирал.
— Да ведь курс — шесть лет. А далее служба без промедления…
— Служба, — повторил адмирал, — да, служить надобно с молодых лет. А как не возьмут Ваню с Петей? Что тогда?
— Надеюсь, батюшка, что вы не откажете замолвить слово министру…
Адмирал сделал кислое лицо.
— Разумовскому? Не имею чести знать его.
— Да он вас знает!
Адмирал вздохнул.
— Надо полагать, знать должен, — сказал он сердито, — добро, отвезу внуков.
И вот карета Пущиных минует последний мост, сворачивает на набережную и останавливается у колоннады огромного дома министра просвещения. Выездной слуга опускает ступеньку, и адмирал тяжело ступает из кареты, опираясь на руку слуги. Петя и Ваня прыгают на мостовую, минуя ступеньку. Дядя Рябинин сходит последним.
Широкая лестница, статуи, вазы, колонны, ковры. Приёмный зал пуст. Чиновник в синем сюртуке кланяется и покорнейше просит подождать: его сиятельство заняты туалетом.
Мальчики немножко оробели. Вот оно, место, где начинаются строгое учение и государственная служба.
Жанно с тоской смотрел на пышный зал, холодный, несмотря на августовское тепло. Теперь он будет уже не Жанно, а Пущин Иван, воспитанник таинственной Лицеи, где профессора будут читать курсы наук, где вставать надо по звонку и к завтраку являться в мундире, застёгнутом на все пуговицы. А кто урока не выучит, того, наверно, будут бить линейкой по пальцам.
Жанно никогда не били. Самым большим наказанием в доме Пущиных было лишение пирожного к обеду или запрещение идти гулять и играть с дворовыми ребятами к спайку. Отец Иван Петрович воспитанием детей не занимался. Мать у Жанно была добрая, а гувернёр-француз был постоянно занят своими делами.
Значит, теперь больше но будет родительского дома? И утреннее солнце не будет прорываться в детскую сквозь тяжёлые шторы, и птицы не будут петь в саду, и мыло не будет играть радужными пузырями в фарфоровом тазу, и кофейник не будет сиять на столе металлическим блеском, и мать не будет целовать его в лоб и приговаривать по-французски: «Бонжур, Жанно, как вы спали?»
Хотите знать, о чём больше всего тосковал Жанно? О том, что дома каждое утро знаешь, что впереди ещё целый день свободы.
Чинно гуляя с гувернёром по Летнему саду, возле очень стройной каменной вазы, думаешь, что впереди ещё много пригожих и весёлых дней, и даже зимой в большом, тёплом доме Пущиных всегда бывает веселье, и воля, и игры, и книги, и нечаянные детские радости.
Он хотел было сказать об этом кузену Пьеру, но Пьер был мальчик надутый и пустоголовый. Его больше всего интересовали в этом холодном зале картины и статуи, и он важно рассматривал их по очереди. Ему было всё равно.
Зал постепенно наполнялся. Появлялись мальчики лет одиинадцати-двенадцати, в курточках и панталончиках. При них были родственники и гувернёры.

Родственники были похожи друг на друга, хотя одеты были по-разному. Мальчики были вовсе друг на друга не похожи, хотя одеты почти одинаково. Жанно сразу обратил внимание на очень высокого, костлявого мальчика с длинным носом и глазами навыкате, который ходил по залу с пожилым мужчиной. Мальчик странно дёргался на ходу и, даже стоя на месте, изгибался всем телом и подставлял своему родственнику правое ухо, словно был глуховат. Лицо у него было взволнованное.
Он и в самом деле был глуховат. Потом Жанно узнал, что этого мальчика зовут Вильгельм Кюхельбекер. Он недавно болел золотухой и оглох на левое ухо. Но почему он извивается, как угорь, Жанно не мог понять.
Пьер вдруг прыснул и прикрыл рот рукой. Стоявший напротив него чёрный непоседливый мальчишка вдруг прошёлся возле своего гувернёра, точно изображая извивающегося угрём Кюхельбекера. Сам Кюхельбекер этого не заметил, но кругом все заулыбались, а гувернёр отчаянно зашипел:
— Послушайте, Мишель, это невыносимо! Вы здесь не дома!
К адмиралу подошёл и радостно его приветствовал щегольской господин в чёрном фраке. Из-под его подбородка вырывались потоком накрахмаленные кружева, завитая бараном голова склонилась набок, пальцы были в кольцах. От него сильно пахло духами.
— О! Василий Львович! — произнёс адмирал с деланным оживлением. — Рад, рад! А вы-то кого привезли?
— Племянника, — отвечал господин с кружевами. — Ах, Саша, подойди же! Дикарь! Но совершеннейший дикарь! Позвольте вам представить… Александр Пушкин, Сергея Львовича сын.
Курчавый, толстогубый мальчик шаркнул сапожком, неловко поклонился и отвёл глаза в сторону.
Адмирал глянул на него и улыбнулся.
— Рассеян, — сердито сказал Василий Львович по-французски, — рассеян, как старая дева… Впрочем, в искусстве поэтическом мой ученик… Но… увы… бездельничает…
— Что ж, возьмут в службу, там отделают, — молвил адмирал, — а тут и мои Иван да Пётр. Познакомьтесь, молодцы, без церемоний.

Жанно и младший Пушкин посмотрели друг на друга исподлобья. И вдруг Пушкин широко улыбнулся, показав отличные белые зубы, и крепко тряхнул руку Жанно на английский манер.
— Пущин да Пушкин, — сказал он, — наверно, и комнаты наши рядом будут.
— Комнаты? — переспросил адмирал. — Разве каждому мальчишке своя комната?
— Ах, дорогой Пётр Иванович, ведь это просвещённое заведение! — быстро заговорил Пушкин-старший. — Нынче ведь не то, что когда-то было. Предположим, кому-либо из воспитанников захочется сочинить послание или сонет — нельзя же при всех! Я ещё понимаю — эпиграмма…
Адмирал посмотрел на него прищурившись.
— Разве сия Лицея есть школа стихотворцев? — спросил он.
— Гм… «Лицея»… — призадумался Василий Львович. — Пожалуй, вернее было бы «Лицей». Впрочем, там видно будет…
— А я слышал, что заведение сие для важных частей службы государственной, — продолжал адмирал.
Василий Львович заскучал, закивал головой и сразу потерял интерес к разговору.
— А бить будут? — спросил Жанно, шёпотом обращаясь к Александру.
— Бить? Ну нет, мой друг, мы этого не допустим! — небрежно отвечал Александр.
Министр не спешил с приёмом. Зал гудел как пчелиный улей. И вдруг адмирал решительно застучал тростью.
— Послушайте, любезнейший, что же его сиятельство? — грянул он на весь зал дежурному чиновнику.
— Его сиятельство кончают свой туалет…
— Мне, андреевскому кавалеру, ждать не приходится, — гремел адмирал, — нужен мне граф Алексей Кириллович, а не туалет его.
Чиновник метнулся во внутренние покои, и через несколько минут адмирал был принят министром. Вышел Пётр Иванович от министра нахмуренный и отозвал в сторону дядю Рябинина.
— Задал мне задачу его сиятельство, — сказал он тихо. — Двоих из одной семьи принимать не будут. Стало быть, надобно решить, кто из Пущиных пойдёт — Пётр или Иван. Я просил сроку неделю. А сейчас поеду домой и вас оставлю с ребятишками. Я тут полдня в креслах просидел, в мои годы хватит!
И адмирал решительно двинулся к выходу, постукивая тростью по полу.
Сразу же после его ухода появился чиновник в синем мундире и начал вызывать по бумаге:
— Князь Горчаков, Александр!
Хорошенький мальчик прошёл по залу отчётливой, свободной походкой и исчез за дверью.
За этой дверью держали недолго. Через несколько минут вызвали «барона Дельвига, Антона». Пухлый и белый, как булка, барон двинулся к министру с таким невозмутимым видом, словно у себя дома шёл к столу.
— Кюхельбекер, Вильгельм!
Длинный Кюхельбекер устремился вперёд, подпрыгивая и дёргая рукой. Жанно и Пушкин обменялись насмешливыми взглядами.
— Вы говорите — «бить», — сказал вдруг Пушкин, — а мне доподлинно известно, что в Лицее телесные наказания воспрещаются. Это ведь не…
— Пущин, Иван!
В кабинете министра стоял большой стол, покрытый скатертью с золотой бахромой. За столом сидело несколько человек. Жанно едва не ослеп от блеска звёзд и золотых вышивок на их мундирах. В середине возвышался сам министр — завитой, напомаженный мужчина с красной лентой через плечо. Вопросы задавал директор Лицея Василий Фёдорович Малиновский. Экзамен был пустяковый — сначала велели прочитать басню Крылова, потом спросили, как понимает Пущин Иван цель образования лицейского.
Жанно вспомнил дедушку и отвечал твёрдо:
— Лицей образован, дабы учить воспитанников верно служить отечеству.
Малиновский кивнул головой. Министр сказал с досадой:
— Следует говорить «престолу и отечеству». А впрочем, сего довольно…
Когда Жанно вернулся в зал, вызывали Яковлева Михаила. Чернявый мальчишка, который раньше изображал Кюхельбекера, побежал к дверям вприпрыжку и по дороге скорчил такую гримасу, что в зале раздался сдержанный смех, а чиновник посмотрел на Яковлева с негодованием.
Жанно искал Пушкина, но Пушкин куда-то исчез вместе со своим щеголеватым дядюшкой. Пьер подошёл через несколько минут и сообщил, что его спрашивали из арифметики. Дядя Рябинин сказал, что пора домой, и они поехали.
Теперь Жанно и сам не знал, хочется ему в Лицей или нет. Иногда у него щемило в сердце, когда он думал, что на шесть лет уйдёт из родительского дома в холодные залы царскосельского дворца (это бывало чаще всего, когда он отходил ко сну). А на другой день, когда ему вспоминались Пушкин, Кюхельбекер, Яковлев, Дельвиг и стая мальчиков, гомонящих в большом зале, ему хотелось отправиться туда, к ним, как неутомимому путешественнику хочется поскорей вступить на корабль, чтобы плыть в неведомые земли. Жанно любил всё новое.
Дедушка думал недолго. На третий день он позвал к себе Жанно вместе с гувернёром. Он внимательно посмотрел на румяного, русого, неторопливого внука и, покачав головой, сказал:
— Ты пойдёшь в Лицею, Иван. Тебя отвезут в Царское Село, когда будет приказано.
Дед положил руку на голову Жанно и добавил:
— Не предавайся чувствам, но исполняй долг свой, сообразуясь с разумом. Ступай!
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКЧитайте также
Глава 1. Открытие лицея
Глава 1. Открытие лицея Из путаных улочек Москвы, из ее Кривоколенных переулков, Вшивых и Собачьих площадок, из тупиков, тупичков и рынков, от тесного, монастырями, соборами и старинными дворцами битком набитого Кремля, от колокольного звона «сорока сороков», от гремучих
Глава 3. На старшем курсе лицея
Глава 3. На старшем курсе лицея «Победа — враг войны!» — изрек великий Суворов. Победа ведь несет мир, торжество свершения, радость и ликование, рост народного самосознания, национальную гордость. И в апреле 1814 года пушечный салют с Петропавловской крепости оповестил
Сочетание дворца и лицея, как известно, мы имели в Царском Селе
Сочетание дворца и лицея, как известно, мы имели в Царском Селе Поездка в Виндзор познакомила нас с великолепным замком, построенным в XV-XVII веках, он и до сих пор служит периодическим местом пребывания королевской четы. Отдельные части его еще восходят к XII веку - например,
Тщедушен телом, но не умом. Издатель и директор лицея Павел Михайлович Леонтьев (1822–1875)
Тщедушен телом, но не умом. Издатель и директор лицея Павел Михайлович Леонтьев (1822–1875) «Московские ведомости» в 1860—1880-х годах называли Катковской газетой, Лицей в память цесаревича Николая — Катковским лицеем. Но до 1875 года издателем «Московских ведомостей» был Павел
Папство — что это такое?
Папство — что это такое? Христианство столь значительно для современного человека не только потому, что это — мировая религия, но и потому, что в течение двух тысяч лет оно играло огромную роль в истории культуры, было органически связано с мировой историей. Эта связь
ГЛАВА 2. В ТИШИ ЦЕРКОВНОГО ЛИЦЕЯ
ГЛАВА 2. В ТИШИ ЦЕРКОВНОГО ЛИЦЕЯ Меня сделало марксистом мое социальное положение... но прежде всего жесткая нетерпимость и иезуитская дисциплина, так беспощадно давившая меня в семинарии. Из интервью Сталина Э. Людвигу Знойным августовским днем 1894 года, когда
12.4. «Что такое хорошо и что такое плохо?»
12.4. «Что такое хорошо и что такое плохо?» Ирина Фарион, центральный идеолог ВО «Свобода» и новоизбранный депутат Верховной Рады Украины, известна даже за пределами Украины своими откровенно русофобскими заявлениями, экстравагантными поступками и истерическими формами
Первый выпуск Царскосельского лицея, 1817 год Филипп Вигель
Первый выпуск Царскосельского лицея, 1817 год Филипп Вигель Всего через три года после окончания Отечественной войны состоялся первый выпуск из Царскосельского лицея – тот самый выпуск, о котором обмолвился А. С. Пушкин: «Старик Державин нас приметил / И в гроб сходя
ЧТО ЭТО ТАКОЕ?
ЧТО ЭТО ТАКОЕ? «Интересная бумажка, — подумал я. — Это будет поинтереснее фотографической карточки Найта!»Я осторожно приподнял и пощупал листок. Он был в дырах, и на нём стояли какие-то значки. Он нисколько не походил на бумагу. Листок был плотный, твёрдый, очень хрупкий,
1. Что такое материя? Что такое опыт?
1. Что такое материя? Что такое опыт? С первым из этих вопросов постоянно пристают идеалисты, агностики, и в том числе махисты, к материалистам; со вторым – материалисты к махистам. Попытаемся разобраться, в чем тут дело.Авенариус говорит по вопросу о материи:«Внутри
Сад у нового здания Лицея
Сад у нового здания Лицея В XVIII веке Петербургская сторона фактически считалась дачным пригородом. Вдоль Каменноостровского проспекта вплоть до аристократических островов тянулись окруженные садами и огородами дачи богатых купцов и промышленников. Так на углу Большой