«Мужики и воры» под Москвой

«Мужики и воры» под Москвой

19 мая 1606 г., через два дня после убийства самозванца, бояре — участники переворота — провозгласили царем князя Василия Ивановича Шуйского. Современники отмечают, что избрание нового царя было не делом всего народа, а результатом сговора узкой группы лиц: «Малыми некими от царских палат излюблен бысть царем князь Василий Иванович Шуйский… никем от вельмож не пререкован (никто из вельмож не оспаривал его прав. — C.Ш.), ни от прочего народу умолен, — пишет Авраамий Палицын. — И устройся Россия вся в двоемыслие: ови убо любяще его, ови же ненавидяще (одни любили его, другие — ненавидели. — С.Ш.)».

Между тем именно князь Василий Иванович Шуйский, согласно «лествичному порядку» наследования престола, имел наибольшие права на трон — князья Шуйские происходили от князя Андрея Ярославича, младшего брата Александра Невского, родоначальника московских князей. Таким образом, род Шуйских был, по генеалогическому старшинству, следующим за пресекшимся родом князей московских. Об этом помнили и в Польше. Ян Замойский в своей знаменитой речи, обращенной против самозванца, говорил, что московиты, желающие найти замену Годунову, могли бы обратиться «к истинным потомкам великого князя Владимира, к Шуйским».

Василий Шуйский долго шел к престолу. Его деятельная натура видна в самые острые моменты царствования Годунова и Лжедмитрия I. «Что же происходило на самом деле в глубине этой души?» — воскликнем мы вновь, вслед за Пирлингом. А поскольку ответить на этот вопрос опять-таки невозможно, рассмотрим внешнюю канву жизненного пути нового государя.

Князь Василий Иванович Шуйский к моменту своего воцарения был уже пожилым и многоопытным человеком. Род князей Шуйских (из суздальских Рюриковичей), из которого происходил князь Василий, появляется на службе у московских государей во второй половине XV в. и постепенно занимает одно из ведущих мест при дворе. Во время малолетства Ивана IV князья Шуйские боролись за власть с князьями Вельскими и дважды одолевали своих противников. Впервые князь Василий Иванович упоминается в источниках в 1574 г., когда был в числе голов в государевом полку в походе Ивана Грозного «на берег» против крымцев. В правление Грозного Шуйским везло. Казнив в юности князя А. М. Шуйского (1543 г.), царь как будто насытился кровью этого рода, и даже в страшные годы опричнины репрессии не коснулись этого знатнейшего рода. Кстати, царь Василий приходился внуком казненному. В 1580 г. он был дружкой на свадьбе Ивана Грозного и Марии Нагой. В 1584 г. князь получил боярство, затем, вместе с другими Шуйскими, попал в опалу, потерпев поражение в придворной борьбе с Годуновым. Годунов опасался Шуйского. Ему, как и главе Боярской думы князю Ф. И. Мстиславскому, было запрещено жениться, с тем чтобы их род пресекся. Но в 1591 г. князь Василий был назначен главой следственной комиссии, посланной в Углич для расследования смерти царевича Дмитрия и обстоятельств мятежа и возвратился с решением, выгодным для Годунова: царевич «самозаклался» из-за небрежения Нагих. Впоследствии при появлении Лжедмитрия I Василию Шуйскому пришлось для успокоения москвичей выходить на Лобное место и торжественно клясться, что царевич погиб в результате несчастного случая. При вступлении самозванца в Москву князь Василий вместе с другими боярами был вынужден признать «царевича» и целовал ему крест. Вскоре после этого он возглавил заговор против Лжедмитрия и говорил, что новый царь — самозванец, а царевич Дмитрий убит по приказу Годунова. Таким образом, князь Василий, по воле обстоятельств, три раза озвучивал противоположные версии о судьбе и гибели царевича Дмитрия. Вряд ли следует винить в этом Шуйского, он действовал так же, как и другие бояре, вовсе не стремившиеся к подвигам во имя истины. Однако и вера «не единожды солгавшему» не могла быть искренней.

За князем Василием Шуйским прочно утвердилась репутация человека бесчестного и склонного к интриге и обману. Говоря о воцарении Шуйского, князь И. Л. Хворостинин замечает, что царь Василий взошел на престол, «злые и лестные (лукавые. — C.Н.) поты свои утерев». Не менее сурово осуждает Хворостинин (а с ним и другие авторы) «лукавую» присягу, данную Василием Шуйским «всем, во царствии живущим». Тем не менее так называемая «Крестоцеловальная запись» Василия Шуйского является интереснейшим документом той эпохи. Она содержала обещание государя «всякого человека, не осудя судом с бояры своими, смерти не предать и вотчин и дворов и животов у братьи их и у жен не отъимати, будет которые с ними в мысли не были… да и доводов ложных мне великому государю не слушати, а сыскивати всякими сысками накрепко и ставити с очей на очи, чтоб в том православное христианство безвинно не гибло…» «Новый летописец» так передает слова присяги царя: «Что мне ни над кем ничево не зделати без собору, никакова дурна: отец виноват, и над сыном ничево не сделати; а будет сын виноват, отец тово не ведает, и отцу никакова дурна не сделати; а которая де была грубость при царе Борисе, никак никому не мстить». Бояре были крайне удивлены самой процедурой крестоцелования (впрочем, не обещаниями, в которых не содержалось ничего экстраординарного), и пытались отговорить царя «потому, что в Московском государстве тово не повелося». Однако Василий Шуйский настоял на своем.

Крестоцеловальная запись Василия Шуйского является первым в отечественной практике документом, дающим подданным гарантии и права. Обещание законного суда было первым шагом к правовому государству. Вероятно, царь исходил из тактических соображений — клятвенное подтверждение основ феодальной законности должно было сплотить общество и, в первую очередь, властную элиту и служилое сословие. Но при этом обозначалась и ценная перспектива. «Василий Шуйский превращался из государя холопов в правомерного царя подданных, правящего по законам», — замечал В. О. Ключевский. К сожалению, этой возможности не суждено было сбыться. И, прежде всего, из-за того, что сам Василий Шуйский часто отступал от данных им обещаний. В свидетельствах современников обвинение царя в том, что он «к единым же требище имея (проявлял интерес. — С.Ш.), которые во уши его ложное на люди шептаху», стало общим местом. Раскрывает атмосферу доносительства и неправого суда, процветавшего при этом государе, один уникальный документ — извет на сторонников Василия Шуйского, поданный королевичу Владиславу. Несмотря на явный характер доноса, он отражает существовавшие реалии. Согласно извету, думный дворянин В. Б. Сукин «сидел в Челобитной избе и людей в тайне сажал в воду по Шуйского велению и сам замышлял»; стольник В. И. Бутурлин «и на отца родного доводил»; стольники князья Г. Ф. Хворостинин, А. П. Львов, И. М. Одоевский и другие названы «шептунами» и «нанозщиками». Подтверждается этим документом и известие о пристрастии Шуйского к колдунам: спальник И. В. Измайлов «был у Шуйского у чародеев и кореньщиков. Ближе ево не было».

Современникам казалось, что в нарушении Шуйским своей присяга скрывается общая причина бедствий, постигших Московское государство при этом царе. Другие думали, что причиной наступивших смут является поспешное возведение Шуйского на трон узким кругом советников, без участия «всея земли». Как бы то ни было, в первые месяцы после смерти Лжедмитрия I его призрак обрел силу и значение, вновь стал знаменем для недовольных и мятежников. Царь Василий предпринял все меры, чтобы предотвратить развитие новой самозванческой авантюры. Труп Лжедмитрия I, извлеченный из скудельницы около Покровского монастыря, был сожжен, а царевич Дмитрий Углицкий признан святым мучеником, убиенным от злодея Бориса Годунова. Мощи царевича были перенесены из Углича в Архангельский собор в Москве, от них свершались чудеса и исцеления, подробные описания которых были разосланы по городам. Другие грамоты извещали о самозванчестве Гришки Отрепьева, который прельстил всех людей чернокнижеством и ведовством, о его злых умыслах искоренить православную веру и перебить бояр. Уверения в самозванчестве прежнего царя посылались от имени Василия Шуйского, Марфы Нагой и нового патриарха — Гермогена, ранее занимавшего епископскую кафедру в Казани.

Впрочем, все эти спешно предпринимавшиеся усилия по спасению положения оказались безрезультатными. Южные окраинные города восстали против царя Василия, называя его похитителем престола. «Царь Дмитрий», как утверждали его сторонники, уцелел во время переворота 17 мая и скрылся. Чем же было вызвано начало нового восстания? Социальные проблемы, копившиеся на протяжении предыдущих десятилетий, не были разрешены Лжедмитрием I. Но в то же время «царь Дмитрий» воплощал чаяния различных социальных групп и масс населения, воспринимавших его как «истинного» государя. Василий Шуйский, посаженный на трон московскими боярами, не воспринимался как народный, «праведный» государь. Обозначился и быстро углублялся разрыв между правящим сословием, вернее, правящей верхушкой и широкими массами населения. В восстании приняли участие не только холопы и крестьяне, страдавшие от крепостной зависимости, но также и городовое (провинциальное) дворянство, для которого московские бояре («сильные люди») также были притеснителями. Надежда на «праведного государя», исполнителя народных чаяний, заставляла верить в то, что изменники-бояре попытались, как и Годунов в свое время, убить царя, но тот снова спасся.

К возрождению призрака приложили руку любимцы Лжедмитрия — Михаил Андреевич Молчанов, бежавший в Самбор, где иногда представал в качестве чудесно спасшегося «царя Дмитрия», и князь Григорий Петрович Шаховской, которого на свою беду Шуйский сослал в Путивль, старинный оплот мятежа. Шаховской возмутил «украйны», а Молчанов вербовал польскую шляхту и казаков под знамена воскресшего самозванца идти воевать за московский престол. В Речи Посполитой зверское избиение соплеменников вызвало ярость, и многие рвались отомстить «московитам». Но у движения не было вождя, и вскоре он нашелся.

В новом движении, которое в честь его предводителя чаще всего именуется восстанием Болотникова, москвичи участия не принимали. Напротив, они твердо стояли против болотниковцев — ведь события, связанные с переворотом и убийством Лжедмитрия, были хорошо памятны жителям столицы. Они не верили в то, что Лжедмитрий мог спастись, и не сомневались в его самозванстве, в отличие от жителей южных и окраинных городов Российского государства.

Летом 1606 г. в Путивле появился человек, называвший себя «большим воеводой царя Дмитрия», — Иван Исаевич Болотников, который и возглавил движение против Шуйского. Его биография весьма примечательна. Он был боевым холопом боярина князя А. А. Телятевского и хорошо знал военное дело. Судьба принесла Болотникову немало испытаний — он попал в татарский, а затем и в турецкий плен, был рабом-гребцом на галере. В Средиземном море венецианцы напали на турецкий корабль и освободили всех пленных. В Россию Болотников возвращался через Венгрию и Польшу. В Самборе, в замке Мнишеков, Болотникова принял Молчанов, назвавшийся «царем Дмитрием», который пожаловал страннику 30 дукатов, саблю, бурку и письмо, по которому поручил ему командование войсками против Шуйского. Сам Болотников не сомневался, что перед ним царь, настолько сильна еще была магия царского сана. Вероятно, отсюда и происходит его твердость в борьбе против Василия Шуйского.

Историков давно волновал вопрос: каковы же были политические цели движения Болотникова? На основании пересказа в патриарших грамотах воззваний, рассылавшихся Болотниковым по городам, советские историки делали вывод о том, что основную массу участников восстания составляли холопы и крестьяне, которые желали не только свергнуть «неправедного» царя, но и, истребив правящий слой государства, отменить крепостное право. Болотниковское движение представлялось крестьянской войной, а его главной идеей — коренной общественный переворот, подобный революционному.

Новейшие исследования показывают, что армии Болотникова и его союзников отличает довольно сложный состав. В восстании участвовали провинциальные дворяне, казачество, боярские холопы, крестьяне и даже члены «государева двора». Движение Болотникова было одним из важнейших этапов гражданской войны, в котором проявился глубокий раскол между отдельными социальными группами. За Болотниковым, как и ранее под знаменами Лжедмитрия, шли различные общественные силы и социальные группы. Крестьяне боролись за свою волю против «боярского царя», казачество отстаивало свою независимость, дворянство воевало против «сильных» людей и стремилось показать свою верность «истинному» государю. Значительную часть армии Болотникова составляло рязанское дворянство, лидерами которого были веневский сын боярский Истома (Филипп Иванович) Пашков и рязанский дворянин Прокопий Петрович Ляпунов. В ходе войны царю удалось консолидировать вокруг себя дворянское сословие, многие сторонники Болотникова из числа дворян перешли в правительственный лагерь. Однако до самого конца восстания с Болотниковым оставались другие представители дворянского сословия, например его бывший господин князь Андрей Телятевский и боярин Лжедмитрия I князь Григорий Шаховской.

Наконец, не находит подтверждения тезис об антикрепостническом характере восстания Болотникова. В его подтверждение советские ученые приводили слова из грамоты патриарха Гермогена, в которой описывалось поведение восставших: «…И велят боярским холопем побивати своих бояр, и жены их и вотчины и поместья им сулят, и шпыням и безъименников вором велят гостей и всех торговых людей побивати и животы их грабите, и призывают воров к себе и хотят им давати боярство, и воеводство, и околничсство, и дьячество». Как можно видеть, болотниковцы вовсе не призывали к социальному перевороту, а попросту сулили своим сторонникам добро тех, кто верен Шуйскому. Помимо того очевидного факта, что дворянство не стало бы участвовать в движении с антикрепостническими лозунгами, против этого тезиса свидетельствуют документы о раздаче Болотниковым поместий от имени «царя Дмитрия». Некоторые из этих помещиков-болотниковцев продолжали владеть землями и в первой половине XVII в.

Восстание распространялось довольно быстро, и уже в октябре 1606 г. Болотников захватил Серпухов, из которого открывался прямой путь на Москву. В столице началась паника. Одновременно с Болотниковым к Москве двигалось войско, во главе которою стояли И. Пашков и П. П. Ляпунов. В 50 верстах от Москвы, на Коломенской дороге, у села Троицкого-Лобанова, Истома Пашков разгромил войска князя Ф. И. Мстиславского и 28 октября подошел к селу Коломенскому. Передовой отряд казаков армии Пашкова, подступив вплотную к столице, встал укрепленным лагерем у села Заборье перед Серпуховскими воротами Земляного города[25]. В Коломенском восставшие также поставили крепкий острог. Через несколько дней к Пашкову присоединилась армия Болотникова, который принял на себя верховное командование осадой Москвы. При этом Болотников, как старший воевода, занял хорошо укрепленное Коломенское, а Пашкову пришлось довольствоваться менее удобным местом для своего стана, и дворянин затаил обиду на Болотникова.

Положение столицы было критическим. Дворянская армия практически распалась, провинциальные служилые разъехались по городам. Ядро царской армии составляли дворяне «московского списка», носившие придворные чины стольников, жильцов, стряпчих, московских дворян; их количество вряд ли достигало более одной тысячи человек. На тысячу столичных дворян приходилось несколько тысяч боевых холопов, однако их надежность была сомнительной. На сторону восставших перешла и часть стрельцов московского гарнизона. Армия Болотникова и Пашкова насчитывала около 20–30 тысяч человек. В Москве не было ни достаточных запасов продовольствия, ни казны на жалованье ратным людям. Цены на хлеб в Москве выросли в два-три раза, подвоз продовольствия прекратился. Подмосковье было охвачено восстанием — казаки и другие «разбойники» взяли Боровск, Верею, Можайск, Волоколамск, Вязьму и другие подмосковные города.

Василий Шуйский предпринял решительные меры для того, чтобы укрепить боеспособность столицы. В Москве была организована перепись всех жителей старше шестнадцати лет, которым выдали оружие. Вооруженные пищалями, саблями, топорами, рогатинами москвичи были расписаны «в осаду», и, таким образом, число защитников города возросло не менее чем на десять тысяч человек. Одновременно с этим в города, еще не затронутые восстанием, были посланы грамоты с призывом к служилым людям собираться для обороны Москвы. В ноябре на выручку столице прибыли смоленские дворяне, служилые из Замосковных городов[26], Великого Новгорода, стрельцов из Поморья. Возглавил войско, сосредоточившееся в Замоскворечье, молодой талантливый воевода, родственник царя князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Ежедневно царские войска вступали с восставшими в бои под Даниловым монастырем и за Яузой.

Перед Серпуховскими воротами путь болотниковцам преграждал деревянный Гуляй-город.

Между тем в лагере восставших начались распри. 15 ноября 1606 г. на сторону Шуйского перешла часть рязанских дворян, стрельцов и казаков во главе с Прокопием Ляпуновым и Григорием Сунбуловыми. При подходе к Москве значительного подкрепления из Смоленска царские воеводы начали наступление. В решающем бою, произошедшем под Коломенским 2 декабря, Истома Пашков со значительной частью восставших перешел на сторону царя Василия. Болотников был разбит и с остатками своей армии бежал к Серпухову, а оттуда в Калугу. Царские воеводы потратили три дня на осаду казаков, засевших в укрепленном лагере в Заборье. Острог обстреливали из пушек, намереваясь зажечь его, но осажденные тушили ядра сырыми кожами, не давая разгореться огню. Наконец казаки сдались на милость победителя.

В руки Василия Шуйского попало несколько тысяч пленных — «убо на Москве ни в тюрьмы, ни в полаты не вместяхуся». Заборовских казаков царь приказал «поставити по дворам, повеле им давати кормы и не веле их ничем тронути, тех же воров, кои иманы на бою, повеле их посадити в воду». Исаак Масса пишет, что пленных «водили сотнями как агнцев на заклание, ставили в ряд и убивали дубиною по голове, словно быков, и спускали под лед в реку Яузу». Василий Шуйский стремился привлечь на свою сторону колебавшихся и вместе с тем жестоко карал тех, кто упорствовал в своей ненависти к «боярскому царю».

Болотников был осажден в Калуге. Одно из свидетельств тех событий сохранилось до нашего времени. В 1949 г. при строительстве школы в Георгиевском переулке[27] было найдено большое количество белокаменных надгробий с некрополя XVI–XVIII вв. при находившемся здесь Георгиевском монастыре. Одно из них — значительное по размерам и весьма массивное — было поставлено, как гласила надпись, над могилой стольника князя Юрия Юрьевича Мещерского, убитого «на государевой службе под Калугою» 8 марта 1607 г. Ныне эта плита находится в собрании Музея Москвы.

Болотников успешно отражал атаки царской армии в Калуге, а в мае 1607 г. перешел в Тулу, которую занимал с казаками самозванец Илейка Горчаков, выдававший себя за сына царя Федора Ивановича «царевича Петра Федоровича».

История этого нового самозванца весьма примечательна. Он был первым русским истинно народным самозванцем. В отличие от одиночки Лжедмитрия I Лжепетр стал «царевичем» не по своей воле. На эту роль он был избран терскими казаками[28] и только благодаря их поддержке мог изображать из себя особу царской крови. Из допросов Лжепетра, которым он был подвергнут вскоре после его пленения в октябре 1607 г., вырисовывается подлинная история Илейки Горчакова, описанная им самим довольно подробно. Его рассказ даст очень многое для понимания того, как складывался и трансформировался феномен самозванчества в народной среде на протяжении двух веков — с XVII но XIX.

На допросе, говоря о своем происхождении, самозванец поведал следующее: «Родился де он в Муроме, а прижил де его, с матерью с Ульянкою, Иваном звали Коровин, без венца; а имя ему Илейка; а матери ево муж был, Тихонком звали Юрьев торговый человек. А как Ивана не стало, и его мать Ульянку Иван велел после себя постричь в Муроме, в Воскресенском девичьем монастыре, и тое мать его постригли… (по завещанию истинного отца Илейки — Ивана Горчакова, после его смерти мать Илейки была пострижена в монахини. — С.Ш.). Оставшись почти сиротой, Илья нанялся в услужение к нижегородскому купцу Т. Грозильникову, затем был казаком, стрельцом, холопом у стрелецкого головы В. Елагина, наконец оказался у терских казаков. Зимой 1605–1606 гг. около трехсот казаков атамана Федора Болдырина „учали думать“. Они роптали на задержку жалования и голодную „нужу“, говоря: „Государь (Лжедмитрий I. — С.Ш.) нас хотел пожаловати, да лихи бояре: переводят жалованье бояря, да не дадут жалования“. Среди казаков возник план провозгласить одного из своих молодых товарищей „царевичем Петром“, сыном Федора Ивановича (никогда не существовавшим в действительности), и идти к Москве, искать милости государя». Выбор казаков пал на Илейку Горчакова, или Муромца, потому, что он бывал в Москве и был знаком со столичными обычаями.

Рожденная в казачьем кругу самозванческая легенда фантастическим образом сочетает в себе реальные имена и сказочные мотивы: царевич Петр якобы был сыном царя Федора Ивановича и царицы Ирины Годуновой, которая, опасаясь покушений брата на жизнь сына, подменила новорожденного девочкой, а Петра отдала на воспитание в надежные руки. Через несколько лет девочка умерла, а царевич странствовал, пока не попал к казакам и объявил о своих нравах. Интереснейшим образом эта легенда преломилась в Белоруссии, где рассказывали, что царица Ирина ответила Борису, что родила «полмедведка и полчеловека, в том часе тот Борис дал покой, больше о том непыталсе… (родила полумедведя-получеловека, в тот же час Борис оставил ее в покое, и больше о том не допытывался. — C.Ш.)». Сказка о «полумедведе-получеловеке», текстуально совпадающая с пушкинской «Сказкой о царе Салтане», была, по-видимому, широко распространена в Белоруссии, поскольку там за «царевичем Петром» укрепилось прозвище Петра Медведки.

Как можно видеть, терские казаки совершенно сознательно объявили молодого муромца «царевичем». Из первых сподвижников самозванца ему никто не верил — всем доподлинно было известно его происхождение. Мотивы казаков вполне ясны — задержки жалования, утеснения от бояр, стремление поживиться военной добычей и укрепить свое положение, воспользовавшись удобным моментом всеобщего нестроения, — все это, вместе взятое, подвигло их на самозванческую авантюру. В этом случае самозванчество не выражало глубоких надежд и не имело важного социального звучания, как легенда об «истинном царе Дмитрии» — заступнике всех обиженных и угнетенных. Самозваный царевич был нужен терским казакам исключительно для того, чтобы узаконить свое желание требовать царской милостыни и жалованья, а если получится, еще и безнаказанно пограбить. Возможно, впоследствии, когда Лжепетр появился на юге и в центре России, среди его сторонников были те, кто верил в его «царское происхождение». Однако дворян среди них было немного. Источники свидетельствуют, что Лжепетр слабо подходил на роль царского сына — простоватое обличие выдавало в нем человека из народа.

Смелому предприятию терских казаков сопутствовал успех. К казакам, сопровождавшим Лжепетра, присоединились новые отряды, и войско двинулось вверх по Волге. «Царевич» обратился к «дяде» Лжедмитрию I, который призвал его с казаками в Москву. Сложно объяснить мотивы подобного поведения Отрепьева, однако представляется вполне возможным, что в Москве Лжедмитрий казнил бы своего новоявленного родственника. В Свияжске казаки узнали, что Лжедмитрий убит, и повернули к Дону.

К этому времени юг России уже был охвачен восстанием, центром которого стал Путивль. Туда-то и пригласил его тамошний воевода, один из авторов новой самозванческой интрига, князь Г. П. Шаховской В ноябре 1606 г., когда Лжепетр («вор Петрушка») прибыл в Путивль, Болотников и Шаховской, как и другие руководители восстания против Шуйского, находились в тупике: их сторонников уже не удовлетворяли слова, что спасшийся Дмитрий скрывается в Литве. Они хотели видеть живого государя. Михаил Молчанов, иногда бравший на себя роль спасшегося царя, предпочитал отсиживаться в Самборе — резиденции Мнишков. И был прав, поскольку его внешний вид разительно отличался от обличья Лжедмитрия I. Молчанов был «возрастом не мал, рожеем смугол, но немного покляп (горбатый. — C.Ш.), брови черны, не малы, нависли, глаза невелики, волосы на голове черны курчеваты, ото лба вверх взглаживает, ус чорн, а бороду стрижет, на щеке бородавка с волосы». Тот, кто, хотя бы раз видел круглолицего Лжедмитрия с его характерным носом «картошкой», вряд ли согласится, что цыганистый брюнет Молчанов и прежний царь — это одно и то же лицо. Таким образом, венценосный вождь, хотя бы и не «царь Дмитрий», был для Шаховского как нельзя кстати.

Новый самозванец сильно отличался от своего предшественника. «Детина» (как его именуют официальные источники) даже не стремился быть похожим на царского сына. В отличие от Лжедмитрия I он был беспощаден к дворянам, попадавшим к нему в плен. Да и служилые люди по отношению к нему проявляли больше недоверия, отказывались присягать и обличали самозванца. В Путивле совершались жестокие казни, самозванец «иных метал з башен, и сажал по колью (сажал на кол. — C.Ш.), и по суставам резал (на части резал. — С.Ш..)». Были казнены многие бояре и воеводы, попавшие в плен к казакам — князья В. К. Черкасский, М. Б. Сабуров, ясельничий А. М. Воейков (посланник Василия Шуйского в Крым), князь Ю. Д. Приимков-Ростовский, князь А. И. Ростовский, князь Г. С. Коркодинов, Е. В. и М. В. Бутурлины и многие другие. Современники утверждали, что самозванец приказывал казнить в день «до семидесяти человек». Смута приобретала все более и более жестокий характер, кровопролитие усиливалось.

Однако самозванец вовсе не собирался уничтожить «господ» и отменить крепостное право. В его окружении было немало знатных дворян — князь Г. П. Шаховской, боярин князь Л. Л. Телятевский, князья Мосальские. Подобно Лжедмитрию I, Василию Шуйскому и Болотникову, Лжепетр жаловал своим сторонникам поместья, отобранные у казненных дворян.

Пока Лжепетр вершил суд и расправу в Путивле, мятежная армия во главе с воеводами Болотниковым и Пашковым подступила к Москве. После отхода Болотникова в Калугу, в начале 1607 г., Лжепетр выступил на помощь союзнику и перешел из Путивля в Тулу. В Калугу он послал отряд с продовольствием во главе с воеводой князем В. Ф. Мосальским, который, однако, потерпел поражение в бою с отрядом боярина И. Н. Романова. Немногие оставшиеся в живых «под собою бочки с зельем (порохом. — С.Ш.) зажгоша и злою смертью помроша». Другой отряд, посланный Лжепетром в село Серебряные Пруды, также был разбит царским воеводой князем Л. В. Хилковым.

В мае Лжепетр предпринял вторую попытку оказать помощь осажденной Калуге. Снаряженное им войско возглавил князь А. А. Телятевский. 3 мая 1607 г. он разбил на реке Пчельне боярина князя Б. П. Татева, но, опасаясь столкновения с основными силами Шуйского, возвратился в Тулу. Битва на Пчельне оказала деморализующее влияние на царскую армию, стоявшую под Калугой, и Болотников, воспользовавшись этим, предпринял успешную вылазку из осажденного города и ушел в Тулу, где существовал мощный кирпичный кремль. Обессиленная армия Болотникова влилась в войско Лжепетра, и Тула стала единым центром восстания.

Поход против Болотникова и Лжепетра возглавил сам царь. 21 мая он выступил во главе своего войска из Москвы на юг. Навстречу авангарду царской армии из Тулы выступили князь Телятевский и Болотников. Сражение между мятежниками и полками царских воевод князей А. В. Голицына и Б. М. Лыкова, разыгравшееся на реке Возме, было жестоким и продолжительным. Телятевский и Болотников потерпели поражение и бежали в Тулу, уцелевшие казаки засели в оврагах и соорудили острожек. На третий день противостояния Голицын приказал дворянской коннице спешиться и идти приступом на казачий острожек. Мятежники подверглись жестокому истреблению, до тысячи пленных были повешены на следующий день. 700 человек отправили в Серпухов, где стоял с основными войсками Василий Шуйский.

Осада началась 30 июня. Крепкие стены Тулы, выстроенной при Василии III для защиты от татарских набегов, позволяли осажденным успешно противостоять царским войскам. Армия Шуйского несла значительные потери. Воеводам Лжепетра удалось сделать несколько успешных вылазок. Как и в Путивле, в Туле ежедневно совершались казни пленных дворян. Темниковский мурза И. Барашев, бежавший из тульского плена, описывал в своей челобитной, как его «били кнутом, и медведем травили, и на башню возводили, и в тюрьму сажали, и голод и нужду терпел». Знаменитое рифмованное «Послание дворянина к дворянину» Ивана Фуникова, также красочно повествует о мучениях пленного: «А мне, государь, тульские воры выломали на пытках руки и нарядили, что крюки, да вкинули в тюрьму, а лавка, государь, была уска и взяла меня великая тоска… а мужики, что ляхи, дважды приводили к плахе, за старые шашни хотели скинуть з башни, а на пытках пытают, а правды не знают…»

Мятежники, ожесточенно обороняясь, сумели нанести значительный урон вражеской армии, но через несколько месяцев в городе начала сказываться нехватка съестных припасов, а затем наступил голод. «Жители поедали собак, кошек, падаль на улицах, бычьи и коровьи шкуры», — пишет участник тульской обороны К. Буссов. По совету муромского дворянина Фомы Кравкова осаждавшие преградили течение реки Упы, и Тулу начало затапливать — тульский кремль, в отличие от многих других русских крепостей, стоит не на возвышенном месте. Положение болотниковцев становилось отчаянным. Буссов описывает примечательный эпизод последних дней осады: «К князю Петру (Лжепетру. — С.Ш.) и Болотникову явился старый монах-чародей и вызвался за сто рублей нырнуть в воду и разрушить плотину, чтобы сошла вода. Когда монаху обещали эти деньги, он тотчас разделся догола и прыгнул в воду, и тут в воде поднялся такой свист и шум, как будто там было множество чертей. Монах не появлялся около часа, так, что все думали, что он отправился к черту, однако, он вернулся, но лицо и тело его были до такой степени исцарапаны, что места живого не видать было. Когда его спросили, где он так долго пропадал, он ответил: „Не удивляйтесь, что я так долго там оставался, у меня дела хватало.

Шуйский соорудил эту плотину и запрудил Упу с помощью 12 000 чертей, с ними-то я и боролся, как это видно по моему телу. Половину, то есть 6000 чертей я склонил на нашу сторону, а другие 6000 слишком сильны для меня, с ними мне не справиться, они крепко держат плотину“».

Вода залила остатки продовольствия, среди осажденных появились дезертиры, все громче раздавались голоса возмущения против руководителей обороны — Болотникова, князя Г. П. Шаховского и Лжепетра. Защитники крепости вынудили Болотникова вступить в переговоры с Шуйским и капитулировать. Город был сдан в октябре 1607 г.

Царь обещал пощадить главарей восстания, но не сдержал своего слова. Болотников сослан в Каргополь и там ослеплен и утоплен, другой видный воевода «царя Дмитрия» — князь Г. П. Шаховской сослан в островной Спасо-Каменный монастырь на Кубенском озере. О казни Лжепетра сохранились различные свидетельства. Согласно краткому летописцу начала XVII в., царь «пришед к Москве вора Петрушку велел повесить под Даниловским монастырем по Серьпуховской дороге»[29]. Поляк Немоевский сообщает, что царь «…приказал связанного Петрашка на кляче без шапки везти в Москву; здесь продержавши его несколько недель в тюрьме, вывели на площадь и убили ударом дубины в лоб».

Восстание Болотникова, более года сотрясавшее южные и центральные районы России, было одним из острейших периодов противостояния в гражданской войне начала XVII в. Выше уже говорилось, что интересы и стремления его участников были различными. Их объединяло недовольство своим положением, ненависть к «боярскому царю» Василию Шуйскому и вера в «доброго царя Дмитрия». В период наивысших успехов восставших в их среде обнаружился раскол. Значительное число дворян и казаков из южных городов перешли на сторону Василия Шуйского. Причин этому было несколько. Длительное отсутствие царственного предводителя — «царя Дмитрия» — лишало восставших веры в его чудесное спасение. «Царевич Петр» уже не мог в полной мере заменить «Дмитрия»: во-первых, слишком сказочной была его история; во-вторых, его выдавал простонародный облик.

В свою очередь, Василий Шуйский сделал все, чтобы привлечь к себе сторонников Болотникова из дворянского сословия и из числа боевых холопов. В марте 1607 г. был издан указ о холопах. Он восстанавливал принцип добровольности холопской службы, отмененный указом Годунова в 1597 г., и ограждал вольных дворянских слуг от попыток перевести их в состояние холопов. Этот указ имел выраженное политическое значение — он защищал интересы мелкого разоренного служилого люда, боевых холопов и прочих слуг, представлявших собой в силу своего неустойчивого и зависимого положения опору различных мятежей и восстаний. В том же месяце был издал и новый указ — о крестьянах. Он был нацелен на закрепление прав дворян над крестьянами, он предписывал возвращать беглых и карать тех, кто их укрывает, штрафами. Василий Шуйский выступал защитником дворянских интересов, поддерживая дворян в их борьбе за крестьянина против «сильных людей».

Мартовские указы 1607 г. были направлены на то, чтобы расколоть движение Болотникова по социальному признаку, оторвав от восставших провинциальных дворян и холопов. Они достигли своей цели и сыграли значительную роль в разгроме восстания.

Царь и патриарх прибегли и к иным мерам, направленным на консолидацию общества. На первой неделе Великого поста, 20 февраля 1607 г., в Успенском соборе состоялась торжественная церемония покаяния за нарушение крестного целования Годуновым. Москвичи «с великим плачем» просили прощения перед бывшим патриархом Иовом, свергнутым с престола по приказу Лжедмитрия I. Полуслепой старец произнес слова «прощения и разрешения», объявив о забвении измены. Ранее, осенью 1606 г., тела Годуновых были перенесены в Троице-Сергиев монастырь. За гробами шла царевна-инокиня Ольга и рыдала, причитая о своей несчастной судьбе. Царствование Лжедмитрия в очередной раз было объявлено нечестивым, и власти призвали всех отмежеваться от чародейского призрака.

Не вполне ясно, какое значение имели эти масштабные пропагандистские акции, но в конечном итоге главной причиной поражения движения Болотникова стала его социальная неоднородность, которая и привела к расколу. В военном отношении немалое значение имело численное превосходство дворянской армии Василия Шуйского при осаде Тулы.

Но восстание Болотникова не прошло бесследно. Это было первое открытое движение против царской власти, охватившее значительную территорию и большую массу населения. Восставшим удавалось одерживать решительные победы против царских воевод и оказывать им успешное сопротивление в осажденных городах. Твердость болотниковцев способствовала жизнестойкости легенды о «царе Дмитрии» и вселяла надежду в тех, кто с оружием в руках был готов отстаивать свои интересы в борьбе против власть имущих. Восстание Болотникова явилось прологом к новой фазе гражданской войны, окончательно расколовшей страну на два враждующих лагеря.