ГЛАВА I ПАДЕНИЕ ТРЕТЬЕГО РИМА

ГЛАВА I

ПАДЕНИЕ ТРЕТЬЕГО РИМА

В 1654 году в Москве состоялся печально знаменитый Собор, принявший решение об исправлении русских богослужебных книг «против древних харатейных и греческих». Однако книжная справа, одобренная Собором, велась не по древним рукописям, а по новогреческим изданиям, напечатанным в европейских типографиях. Это привело к расколу русского народа на старообрядцев и новообрядцев.

Причины церковного раскола кроются не только в самом беспокойном XVII веке, который принято называть «бунташным», и не только в людях той эпохи. Истинные причины раскола сокрыты в веках, как корни дерева в земле.

Уния, подписанная 5 июля 1439 года в городе Флоренции византийским императором Иоанном VIII и Римским Папой Евгением IV, была осуждена большинством греческого духовенства и народа.

Знаменитый православный богослов Геннадий Схоларий грозил вероотступникам-униатам, предрекая скорое падение Константинополя и рабство греков: «Несчастные ромеи! Чего вы смутились и удалились от надежды на Бога? Зачем понадеялись на помощь франков и вместе со столицею, которой суждено погибнуть, утратили и веру вашу? Милостивый Боже мой! Свидетельствую пред лицом Твоим, что неповинен я в таковом грехе. Знаете ли, несчастные граждане, что вы делаете? С порабощением, которое сбудется над вами, утратили вы отеческое предание и исповедали нечестие. Увы, горе вам в день судный»[6].

Среди иерархов, подписавших унию, был и глава Русской Церкви митрополит Исидор. Но великий князь Василий II Темный (1415–1462) не принял унию, и митрополит, вернувшийся было в Москву, бежал в Рим. Вместо грека Исидора на архипастырский престол был возведен русский епископ Иона. С этого времени начинается автокефалия (независимость) Московской митрополии, впоследствии преобразованной в патриархию. С тех пор начинается и охлаждение русских к грекам.

И раньше на Руси византийцев недолюбливали: «суть бо греци лстивы» (Повесть временных лет)[7], а теперь в каждом приезжем с Востока готовы были видеть «еретика», предавшего отеческую веру, «латинянина» и «христопродавца». А падение Царьграда в 1453 году было воспринято как Божья кара грекам за измену православию.

С захватом турками Константинополя и славянских государств на Балканах в Москве укрепилась мысль, что именно Русь теперь является единственным независимым оплотом истинной христианской веры. В начале XVI века мысль эту в виде аксиомы сформулировал старец Филофей из Пскова, писавший: «Первый Рим (древний) пал от нечестия, Второй Рим — от засилья мусульман, Третий Рим — Москва, а четвертому не бывать».

Сходного мнения придерживался и преподобный Иосиф Волоцкий († 1515), который, по мысли религиозного философа Г.П. Федотова, «более, чем кто-либо, наложил отпечаток на стиль двухвекового московского царства и московской религиозности»[8].

Святой Иосиф писал о Русской Церкви: «Ее же достоит наречь земным небом, сияющую как великое солнце посреди русской земли, украшенную всяческими видами: и чудотворными иконами, и мощами святых. И если благословил Бог в созданных жить, в ней пребывает и нигде более».

Русские, считавшие свою Церковь последней твердыней православия, бережно сохраняли древние обряды истового византийского богослужения. Того богослужения, которое некогда поразило в Царьграде послов киевского князя Владимира, — «служения чин зело честен и предстояние всех людей благоговейно».

Обряды эти воспринимались московскими богословами как неизменный атрибут правой веры, как древнехристианское предание, ибо так учили святые отцы.

Например, Василий Великий († 379) писал в книге «О Святом Духе»: «Из догматов и проповедей, соблюденных в Церкви, иные имеем в учении, изложенном в Писании, а другие, дошедшие до нас от апостольского предания, прияли мы в тайне. Но те и другие имеют одинаковую силу для благочестия. И никто не оспаривает последних, если хотя несколько сведущ он в церковных постановлениях»[9]. К апостольскому преданию святой Василий относил крестное знамение, обращение при молитве на восток, евхаристические молитвы, троекратное погружение крещаемого человека и многое другое.

Себе, строгим ревнителям «древлего благочестия» и верным хранителям старых обрядов, русские противопоставляли греков, у которых «православие пестро стало от насилия турского Магмета». Действительно, за века турецкого владычества греки в значительной мере утратили чинность и красоту богослужения, допуская сокращения и изменения в то время, как русские твердо держали византийскую уставную службу.

В XVII веке эта древняя, долгая служба удивляла и утомляла самих греков. Архидиакон Павел Алеппский, посетивший Россию в 1654–1656 годах в свите отца своего, антиохийского патриарха Макария, и написавший книгу об этой поездке, не раз восхищался русским благочестием: «Какая твердость и какие порядки! Эти люди не скучают, не устают, и им не надоедают беспрерывные службы и поклоны… Кто поверит этому? Они превзошли подвижников в пустынях. Но Творец свидетель, что я говорю правду!»[10] Так грек Павел дивился греческому же богослужению, принятому Русью от Византии вместе с верой Христовой.

В XV–XVII веках православный Восток испытывал сильное влияние европейской религиозности. Особенно значительно было влияние Католической Церкви, основными проводниками которого стали богослужебные книги, печатавшиеся для греков в Италии. Греческой общине Венеции принадлежала крупнейшая типография, открытая при участии латинян: «При поддержке Св. Престола и венецианского правительства в этой общине были основаны школа… и ряд издательств, долгое время остававшихся наиболее влиятельными в грекоязычном мире»[11].

Не без влияния книг, напечатанных в итальянских типографиях, на Востоке произошли некоторые изменения в обрядах, сделавшие их отличными от древней византийской и современной русской богослужебной практики.

Самым существенным и наиболее заметным было изменение крестного знамения. Если в древности оно творилось двумя перстами (средним и указательным), то теперь греки складывали для крестного знамения три перста (большой, указательный и средний).

Были и другие различия. Например, если в древности литургию совершали на семи просфорах[12], то теперь греки служили на пяти, а то и на одной просфоре. Изменился вид печати на верхней части просфоры. В древности на ней изображались трисоставный (восьмиконечный) крест и евангельские слова «Се Агнец Божий, вземляй грехи мира» (Ин. 1,29). Теперь греки использовали печать с четырехконечным крестом и надписью «IC ХС NIKA» (Иисус Христос побеждает).

Если в древности крестный ход обходил храм посолонь — за Солнцем-Христом, то теперь греки ходили против солнца. Если в древности на великопостной молитве святого Ефрема Сирина «Господи и Владыко животу моему…» клали земные поклоны (метания), то теперь греки заменили их поясными.

Изменилось произношение славословия «аллилуйя» при чтении псалмов. В древности греки произносили сугубую (двукратную) «аллилуйю» — «Аллилуйя, аллилуйя, слава Тебе, Боже». С XV века они стали читать трегубую (троекратную) «аллилуйю» — «Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя, слава Тебе, Боже».

Были и другие, более «мелкие» отличия. От греков новые обряды переняла прочая паства константинопольского патриарха — балканские славяне, украинцы и белорусы.

Разница в обрядах между Русью и остальным православным миром была существенна, и русским на это постоянно указывали греческие иерархи, приезжавшие в середине XVII века в Москву для сбора милостыни. Они же внушали царю Алексею Михайловичу (1629–1676) мысль о воссоздании великой Византии. Греки советовали юному государю начать войну с Турцией, разгромить ее и водрузить крест над поруганным храмом святой Софии в Царьграде. Тогда, говорили гости с Востока, Алексей Михайлович станет самодержцем всего православного мира, а московский патриарх Никон — вселенским патриархом, папой Нового Рима.

Перспектива «греческого проекта» была очень заманчивой, но для ее достижения нужно было устранить разницу между русскими и греческими обрядами.

Никон (1605–1681), шестой московский патриарх, был человеком честолюбивым, но малообразованным и потому полностью доверялся приезжим «советникам», которые уверяли, что обрядов, подобных московским, Восточная Церковь не знает. Они утверждали, что русские обряды — новые и испорченные, а греческие — старые и правые.

Однако, как писал историк Н.Ф. Каптерев (1847–1918), «древние наши церковные чины и обряды никогда никем у нас не искажались и не портились, а существовали в том самом виде, как мы, вместе с христианством, приняли их от греков. Только у греков некоторые из них позднее изменились, а мы остались при старых, неизменных»[13].

С этим согласны современные историки, например, Л.Н. Гумилев (1912–1992), писавший: «Доказано (в частности, Е.Е. Голубинским — самым авторитетным историком Церкви), что русские вовсе не исказили обряд и что в Киеве при князе Владимире крестились двумя перстами — точно так же, как крестились в Москве до середины XVII в.»[14].

В начале Великого поста 1653 года Никон разослал по храмам Москвы «память» (циркуляр) о введении новых обрядов: «Год и число. По преданию святых апостол и святых отец, не подобает во церкви метания творити на колену, но в пояс бы вам творити поклоны, еще же и тремя персты бы крестились».

На многих русских христиан эта «память» произвела гнетущее впечатление. В Москве собрались благочестивые священники, среди которых был и знаменитый «протопоп-богатырь» Аввакум, впоследствии вспоминавший: «Мы же задумалися, сошедшеся между собою. Видим, яко зима хочет быти. Сердце озябло, и ноги задрожали»[15].

Эти священники, верные защитники древних церковных преданий, написали и подали Алексею Михайловичу челобитную против введения новых обрядов, которую царь не замедлил передать Никону. По приказу патриарха многие из «строптивых» священников были арестованы и сосланы.

Расправившись со своими главными обличителями и почувствовав себя свободнее, Никон решил устроить церковный Собор и, прикрываясь его авторитетом, «законно» продолжать реформы.

По предложению патриарха царь созвал в 1654 году Собор, чтобы рассмотреть и отменить те русские чины и обряды, которые отличались от современных греческих. Каптерев писал, что патриарх, действуя по чужому наущению, «русские церковные чины, несогласные с тогдашними греческими, прямо называет на Соборе неправыми и нововводными, между тем как в действительности это были правые, старые греческие чины и обряды, некогда перешедшие на Русь от православных греков и у нас неизменно сохраняемые»[16].

Точная дата проведения Собора неизвестна. Предполагают, что он состоялся в феврале или марте, ибо в середине XVII века церковные Соборы традиционно проводились накануне или в самом начале Великого поста. Церковный историк митрополит Макарий (Булгаков) писал: «Собор был созван в марте или в апреле… после 27 февраля и прежде 2 мая»[17]. Современный историк С.В. Лобачев считает, что Собор заседал 12 февраля — в первое воскресенье поста (Неделя православия)[18].

На Собор Никон постарался созвать лишь тех лиц, «от которых не ожидал себе никакого противоречия, которые дрожали перед всемогущим патриархом и не отваживались на заявление своих, неугодных ему мнений»[19]. Прибыли пять митрополитов: Макарий Новгородский, Корнилий Казанский, Иона Ростовский, Селивестр Крутицкий, Михаил Сербский; четыре архиепископа: Софроний Суздальский, Маркел Вологодский, Мисаил Рязанский, Макарий Псковский и епископ Павел Коломенский. Также на Соборе присутствовали одиннадцать архимандритов и игуменов, тринадцать протопопов и несколько приближенных царя.

На Соборе выступали только царь и патриарх, прочие же присутствовавшие молчали, не смея перечить и одобряя все решения единогласно.

Каптерев считал, что причиной удивительного единодушия соборян был тонкий психологический ход, предпринятый царем и патриархом: «На Соборе, кроме подбора известных лиц, предприняты были и особые меры, чтобы решение поставленных Никоном вопросов совершалось обязательно в известном наперед, Никоном и царем предрешенном смысле… На Соборе 1654 года царь первый подает голос, а за ним и все другие за такое или иное решение поставленного Никоном вопроса. И царь делает такой необычный для него поступок, конечно, с особою целью, чтобы своим подавляющим царским авторитетом предупредить со стороны Собора возможность отрицательного ответа на поставленный Никоном вопрос. Расчет был верный»[20].

Заседание Собора началось с выступления патриарха. Обращаясь к соборянам, Никон говорил, что должно истреблять всякие новины в Церкви, а все, преданное святыми отцами, должно сохранять безо всякого повреждения, приложения и изменения. Патриарх, выступая якобы против церковных новшеств, на самом деле готовился предложить Собору новые греческие обряды. Но большинство иерархов не уразумело хитрости Никона и безропотно пошло за ним.

Единственным, кто выступил против Никона и новых обрядов, был святитель Павел Коломенский. По свидетельству современников, он был весьма образованным и начитанным человеком, знатоком Священного Писания и церковного устава. Старообрядцы говорили, что Павел был «муж свят и разума святых писании исполнен»[21]. И даже никониане[22] признавали, что был «той епископ читатель Божественного писания и добре веды наставляти к Богу шествующия»[23].

После патриаршего обращения Собору был задан первый вопрос: «Новым ли нашим печатным служебникам поселодовати или греческим и нашим старым, которые купно обои един чин и устав показуют?» Царь, а за ним и покорные иерархи ответствовали: «Достойно и праведно исправити противо старых харатейных и греческих».

После этого Собору было предложено несколько примеров, свидетельствующих о различии русских и греческих обрядов (о времени служения воскресной литургии, об отверстии царских врат до великого входа, о положении мощей при освящении церкви и проч.).

Всякий раз, говоря об этих отличиях, Никон предлагал переменить их по греческому образцу, ложно ссылаясь на древние книги, а Собор неизменно давал на это свое согласие: «Имытакоже утверждаем быти, якоже греческие и наши старые книги и уставы повелевают»; «Быти по правилом святых отец и по уставу, якоже древние потребники пишут».

Но вот патриарх предложил Собору обсудить вопрос о земных поклонах на великопостной молитве святого Ефрема Сирина: «Во уставах греческих, и в наших старых написано о поклонах в великую Четыредесятницу, а в новых не против греческих и старых положено, и о сем должно истинно испытати». Соборяне уже послушно отвечали: «Положите против древних уставов», — как тут отважился встать и произнести речь Павел Коломенский.

Судя по всему, он заранее готовился к выступлению. В своей речи владыка высказался в защиту церковного предания — великопостных поклонов, при этом свои слова он аргументировал ссылками на два древних рукописных устава.

Впрочем, епископ выступил не только против отмены земных поклонов, но и вообще против введения новых обрядов. Святитель «советовал любопрением великому государю нашему, благочестивейшему царю, такожде и святейшему патриарху, и всему освященному Собору таковое новоначатое дело оставити и до конца истребити»[24].

Но слова святителя не были услышаны, и Собор, уступая давлению царя и патриарха, дал согласие на справу русских богослужебных книг по греческим образцам. Павел Алеппский сообщает, что, когда все архиереи прилагали свои подписи к соборному постановлению, «коломенский епископ, будучи нрава строптивого, не захотел принять и одобрить тот акт, ни приложить свою руку, не говоря уже о том, чтобы дать свое засвидетельствование»[25].

Однако формулировка «Впредь быти исправлению в печатном тиснении Божественным книгам против древних харатейных и греческих книг уставов, потребников, служебников же и часословов» не содержала в себе ничего еретического, и поэтому святитель все-таки подписал соборное деяние. Впрочем, под подписью владыка Павел добавил следующие слова, непреклонно оговаривая свое особое мнение о поклонах: «А что говорил на святем Соборе о поклонех и тот устав харотеиной во оправдание положил зде, а другой писмяной».

Историками доказано: исправление книг, одобренное Собором, последовало отнюдь не по древним византийским и славянским рукописям, как того требовало соборное решение, а по современным книгам, изданным в Венеции. Новые переводы сверялись и исправлялись по современным же книгам, напечатанным в Киеве и Вильно[26].

Американский исследователь П.И. Мейендорф пишет: «Каптерев и др. историки старообрядчества допустили, что реформы основывались не только на древних рукописях, но и на печатных греческих венецианских изданиях и на славянских “литвинских” книгах, вышедших из-под пресса в типографиях Речи Посполитой. Русские литургисты (А.А. Дмитриевский и другие) сделали открытие, что венецианские книги не совпадают не только со славянскими, но и с древними греческими манускриптами. Иногда русские старопечатные дониконовские издания оказывались более верными старым греческим спискам»[27].

Единственным критерием такой «справы» были слова патриарха, обращенные к главному справщику Арсению Греку: «Печатай, Арсен, книги как-нибудь, лишь бы не по-старому!»[28] При этом справщики уверяли всех, что правят книга по древним рукописям.

Например, в предисловии к новому Служебнику, изданному в 1655 году, они заявляли, что «исправися сия Божественная книга служебник с древних греческих книг святыя горы Афона и прочих, и харатейных славянских». Это была ложь.

Кроме того, самое дело справы было поручено «искусным мужам» — людям сомнительным, таким, как авантюрист Арсений Грек, неоднократно менявший вероисповедание.

К тому же новые справщики оказались плохими переводчиками, слепо следовавшими греческому оригиналу, поэтому их тексты отличались нелепым буквализмом и изобиловали ошибками. «Новые московские тексты калькируют греческий текст и создают неудобочитаемые обороты на славянском языке, ранние тексты оказываются часто более понятными»[29].

Так началась замена новым церковным обрядом и уставом древних традиций, принятых Русью вместе с православием от Византии и неизменно сохраняемых веками.

Религиозный мыслитель протоиерей Георгий Флоровский писал: «Главная острота Никоновской “реформы” была в резком и огульном отрицании всего старорусского чина и обряда. Не только его заменяли новым, но еще и объявляли ложным, еретическим, почти нечестивым. Именно это смутило и поранило народную совесть»[30].

Настоящим символом этой раненой народной совести можно считать святителя Павла, который, увидев, что такая книжная справа грозит расколом Русской Церкви, отказался от своей подписи под соборными деяниями, «загладив своя подписания»[31].

Так коломенский епископ стал единственным русским архиереем, посмевшим открыто выступить против реформ. «Но Павел жестоко должен был поплатиться за свою дерзость, за свою попытку выражать на Соборе свое собственное суждение о деле, несогласное с мнением патриарха»[32]. Епископ был незаконно лишен сана, избит, брошен в темницу, отправлен в далекую ссылку, а затем тайно умерщвлен по приказу Никона.

Так с Собора 1654 года началась церковная реформа царя Алексея Михайловича и патриарха Никона. По мнению А.И. Солженицына, итог реформы был ужасен: «Это привело к жесточайшему преступлению анафемы собственному народу и войны против него за “никонианскую реформу” (когда уже и сам Никон отошел от “греческого проекта").

Через 40 лет после едва пережитой народом Смуты всю страну, еще не оправившуюся, до самой основы, духовной и жизненной, потряс церковный Раскол. И никогда уже — опять-таки на 300 лет вперед — православие на Руси не восстановилось в своей высокой жизненной силе, державшей дух русского народа больше полутысячи лет. Раскол отозвался нашей слабостью и в XX веке»[33].

Как полагал Солженицын, если бы не было реформы Никона, то «не в России бы родился современный терроризм, и не через Россию пришла бы в мир ленинская революция: в России староверческой она была бы невозможна!»[34]