Глава VII. О генеральской дуэли «Один из двух должен остаться на месте…»

Глава VII. О генеральской дуэли «Один из двух должен остаться на месте…»

Каждый из нас может быть поставлен

лицом к лицу с суровой необходимостью

рисковать своей жизнью для того, чтобы

отомстить за нанесенное оскорбление

или бранное слово.

Граф де Шатовильяр

Я считал своим долгом не укрываться

под покровительством закона.

Граф Киселев

Дуэль двух генералов, Мордвинова и Киселева, очень занимала Пушкина. По свидетельству Липранди, он «в продолжении многих дней ни о чем другом не говорил, выпытывая мнения других: на чьей стороне более чести, кто оказал более самоотвержения и т. п.? Он предпочитал поступок И. Н. Мордвинова как бригадного командира, вызвавшего начальника Главного штаба [13], фаворита государя».

А вот что вспоминал об этой дуэли в своих «Записках» Н. В. Басаргин [14], непосредственный участник событий: «В нашей армии назначен был командиром Одесского пехотного полка подполковник Ярошевицкий, человек грубый, необразованный, злой… Наконец, вышед из терпения и не будучи в состоянии сносить его дерзостей, решили от него избавиться. Собравшись вместе, офицеры кинули жребий, и судьба избрала на погибель штабс-капитана Рубановского. Штабс-капитан Рубановский с намерением стоял на своем месте слишком свободно и даже разговаривал.

Ярошевицкий, заметив это, подскакал к нему и начал его бранить. Тогда Рубановский вышел из рядов, бросил свою шпагу, стащил его с лошади и избил его так, что долгое время на лице Ярошевицкого оставались красные пятна…

Официально было скрыто, что почти все офицеры участвовали в заговоре против своего полкового командира. Пострадал один только Рубановский, которого разжаловали и сослали в работу в Сибирь; но частным образом сделалось известным как главнокомандующему, так и генералу Киселеву и об заговоре, и о том, что бригадный командир Мордвинов знал накануне происшествия, что в Одесском полку готовится какое-то восстание против своего командира…

Обо всем этом не было упомянуто в офицерском следствии; но генерал Киселев при смотре главнокомандующего объявил генералу Мордвинову, что он знает все это и что по долгу службы, несмотря на их знакомство, он будет советовать, чтобы удалили его от командования бригадой.

Так это и сделалось: Мордвинов лишился бригады… В главной квартире никто не подозревал неудовольствия Мордвинова против Киселева. Будучи адъютантом последнего, я часто замечал посланных от первого с письмами, но никак не думал, чтобы эти письма заключали в себе что-нибудь особенное».

Между тем в одном из них содержался картель, на который Киселев ответил:

«Мнения своего никогда и ни в коем случае не скрывал. По званию своему действовал как следует.

Презираю укоризны и готов дать вам требуемую сатисфакцию. Прошу уведомить, где и когда. Оружие известно.

1823 года июня 22-го дня».

П. Д. Киселев. 1851 г.

На следующий день Киселев получил лаконичный ответ:

«Где? — в местечке Ладыжина, и я вас жду на место.

Когда? — Чем скорее, тем лучше.

Оружие? — Пистолеты.

Условие: два пункта.

1) Без секундантов, чтоб злобе вашей и мщению не подпали они.

2) Прошу привести пистолеты себе и мне; у меня их нет.

Мордвинов.

Июня 23-го дня 1823 года. М. Тульчин».

Киселев получил записку Мордвинова, когда у него в гостях находились Н. В. Басаргин и полковник Бурцев.

Дальнейшие события известны из письма Бурцева одному из приятелей: «В 3 часа было получено письмо, а в 6 мы уже приехали в местечко. Здесь по просьбе г. Киселева я пошел объявить г. Мордвинову, что он на все его требования согласен, но что без свидетелей отнюдь драться не намерен. На сие г. Мордвинов сказал мне, что, живя в Теплике без бригады и не имея при себе ни одного офицера, он лишен был средства пригласить со своей стороны свидетеля, но что отлагать для сего поединок никак не может… Сильное озлобление его препятствовало ему внимать словам моим и он настоятельно повторял, что в сем поединке недовольно быть раненым, но неотменно один из двух должен остаться на месте. Сожалея искренне о невозможности отвратить сей кровавой вражды, я возвратился к г. Киселеву и объявил ему все содержание моего разговора; я поехал с ним на левый берег р. Буга, к тому месту, которое было назначено для поединка и куда вскоре прибыл и г. Мордвинов на своих дрожках. Экипажи наши остановились на дороге, а мы отошли к ивовым кустам, лежащим от нее шагов на 100.

Генерал Мордвинов первый поклонился ген. Киселеву, и когда сей вопросил его: для чего он приехал без свидетеля, то на сие тот ответил, что нужды в нем не имеет и что со шпагою и пистолетом он никого не страшится, чему доказательством служит то уже, что он в самой главной квартире не опасался его вызвать на поединок. Сии слова, произнесенные с жаром и сопровождаемые упреками, показывали запальчивость ген. Мордвинова и заставили ген. Киселева сказать ему хладнокровно, что тут никакие объяснения уже неуместны; после чего он и отошел в сторону.

Между тем я предложил оба пистолета на выбор генералу Мордвинову, открыл порох и пули. Он выбрал один из пистолетов и, чтобы удостовериться в исправности, зарядил его холостым зарядом и выстрелил в куст.

Н. В. Басаргин. 1836 г.

Последуя ему, я то же сделал с остальным пистолетом; после чего мы приступили к действительному заряжению: он для себя, а я для генерала Киселева. Зарядив пистолеты, я спросил, на каком расстоянии должно назначить барьер? Генерал Мордвинов потребовал, чтобы оный был на 8 шагов с тем, чтобы разойтиться еще на 5 шагов в обе стороны. На одном конце я воткнул палку, а на другом положил кучку сена. Как только сопротивники стали на свои места, то немедленно оба подошли к барьеру, и ни тот, ни другой не хотели иметь первенства: генерал Киселев предлагал первый выстрел Мордвинову, как почитавшему себя обиженным, а сей отдавал оный Киселеву, говоря, что не желает получить от него ни малейшего одолжения.

Для прекращения сего спора я предложил стрелять обоим в одно время по слову, что и было принято. Тогда по произнесению раз, два, три оба выстрелили и в ту же минуту ген. Мордвинов сказал: я, кажется, ранен в живот; на сие ген. Киселев кинув свой пистолет, подбежал к нему вместе со мною, и мы увидели малое отверстие на правой стороне живота; тогда он сказал, что трудно мне будет дойти до дрожек; почему ген. Киселев пособил ему опереться на плечо и таким образом идти; но сделав шагов десять, он почувствовал, что портупея теснит ему живот, и просил снять с него шпагу. В сие время подбежал и его кучер, который помог довести раненого до дрожек и посадить на оные. Я же с генералом Киселевым поскакал в местечко за лекарем, где, сверх ожидания, встретили мы проезжавшего доктора Ардье, с коим поспешно я возвратился к раненому и нашел его в корчме лежавшим на лавке.

Между тем ген. Киселев ездил за другим доктором и, не нашед его дома, послал за ним, а сам также возвратился к Мордвинову. Здесь мы раздели его и положили на постель, причем и увидели, что пуля пробила ему живот навылет…

Между тем по мере прохождения времени, он начинал более стонать, и живот его чувствительно раздуваться; в сем состоянии он попросил священника, исповедовался и приобщился Святых Тайн. В сие время прибыли в корчму местный полицмейстер, эконом и доктор Ефимовский, кои все обще со священником сняли с генерала Мордвинова допрос, на коем показал он, что ранен был на поединке с генералом Киселевым, коего вызвал за личную обиду, и что никакой претензии объявить не имеет. Свидетелями при сем допросе находились все упомянутые местные чиновники, собственный человек раненого и целое семейство жидов, содержателей корчмы, кои все всю ночь при нем находились… Состояние больного видимо делалось хуже; он страдал гораздо более, но однако ни на минуту не терял присутствия духа и памяти. Вся ночь прошла в сем положении; на следующий день рано поутру прибыла супруга генерала Мордвинова, заставшая его в сильных страданиях, кои тем более были несносны, что происходили в полном разуме, который и сохранил он до самой кончины, последовавшей в 10-м часу утра.

Возвратясь в Тульчин, Киселев передал должность дежурному генералу и донес о происшествии главнокомандующему. Затем написал царю: «Я стрелялся с генералом Мордвиновым и имел грустное преимущество видеть своего противника пораженным. Он меня вызвал, и я считал своим долгом не укрываться под покровительство закона, но принять вызов и тем доказать, что честь человека служащего неразделима от чести частного человека».

Вскоре Киселев получил известие, что Александр 1 вполне оправдывает его поступок и недоволен лишь тем, что поединок произошел в пределах Отечества, а не за границей. На личном свидании, которым Александр 1 удостоил его в Орле, Киселев окончательно реабилитировал себя. Дуэль осталась без каких-либо неблагоприятных для него последствий.

Слухи о ней дошли до Москвы в искаженном виде. Младший брат Мордвинова решил вызвать Киселева, утверждая, будто на дуэли не были соблюдены все «требования справедливости». Об этом узнал князь С. Г. Волконский [15], и во многом благодаря ему все ограничилось разговорами. Он же писал Киселеву: «Ты знаешь, что в кругу нашей армии нет человека, который бы иначе говорил по предмету твоего поединка, как с отличным уважением».

На такое мнение повлияли не только обстоятельства дуэли, но и, несомненно, личность самого Киселева, который верно служил царю, пользуясь его особым доверием, и одновременно дружил с Пестелем и открыто высказывался против крепостничества. И то и другое создавало популярность Киселеву, и лишь у немногих эта двойственность вызывала неприязнь. Среди них был и радикально настроенный Пушкин, не любивший особ «приближенных» и сам находившийся в сложных отношениях с престолом. Отсюда и решимость, с которой поэт принял сторону Мордвинова.

Исход поединка очень тяготил Киселева. По прошествии некоторого времени он стал предпринимать усилия, чтобы помочь семье Мордвинова, оставшейся без средств к существованию. Вдова Мордвинова долго от помощи отказывалась и приняла ее, лишь убедившись в его искренности. Киселев назначил ей пособие в размере 1200 рублей годовых — немалые по тем временам деньги, — которое она получала до конца своих дней.