Глава 9 ЗАКЛИНАТЕЛИ
Глава 9
ЗАКЛИНАТЕЛИ
Спустя двое суток после подписания акта о капитуляции Японии неугомонный дядя Хирохито, князь Хигасикуни, наконец осуществил свою сокровенную мечту. Родственник Хирохито еще с 1920-х гг. имел виды на пост премьер-министра, да только придворные советники путались под ногами, на дух не перенося крайнюю переменчивость его политических приоритетов (менявшихся с дуновением легчайшего бриза, подобно карпу из рисовой бумаги, гордо реящему на флагштоке). Хирохито не единожды заявлял: члену августейшей семьи премьерский портфель ни к чему, тем более в условиях войны, случись что… Зато теперь, с воцарением мира на земле Японии, императорский трон вершил великие дела! Военные и гражданские охотнее пойдут на сотрудничество, если правительство возглавит член императорской семьи! «Нанкинский мясник» князь Асака направился в Китай с высочайшим указанием обеспечить полное прекращение огня и сдачу в плен японских передовых частей. Принц Такэда — в Маньчжурию, с аналогичным указанием, а также для обеспечения наискорейшего вывоза «военной добычи» из Маньчжурии и Кореи в Японию…
В министерстве обороны и правительстве — суетливое смятение. В небо взвиваются столбы дыма — ответственные чиновники жгут секретные документы. Ящики с вооружением и амуницией зарывают в землю, чтобы в случае «необходимости» иметь их под рукой. Военнослужащие избавляются от униформы, переодевшись в бедных крестьян. Подобные вещи в полной мере иллюстрируют умонастроение большинства японцев, свидетельствуя о непризнании Японии по сути своего поражения в войне — нет, она приняла «стратегическое решение» перенести решающую битву на более поздний срок. Многие японцы и по сей день убеждены: Япония не проиграла войну. Милитаристы и взрастивший их крупный бизнес укрылись в тени. Потсдамская декларация абсолютно четко заявила о решимости союзников предать суду военного трибунала японских военных преступников. В Германии союзникам удалось захватить личные архивы нацистов, использованные затем в качестве доказательной базы. В Японии им этого не удалось. Верхушка нацистской Германии не избежала возмездия. Япония потеряла лишь нескольких генералов и адмиралов, принявших вину на себя и заслонивших остальных.
К концу войны Японии удалось сокрыть на дне своей прибрежной полосы драгоценных металлов и камней на многие миллионы долларов США. Награбленное спрятали также в бомбоубежищах на территории островной Японии — входы замуровывались, высаживался бамбук для маскировки. Госпитальное судно «Тэнно Мару» (бывший голландский фрейтер «Оптен Ноорт», захвачен Японией в Индонезии) прибыло на военно-морскую базу в Йокосуке из Филиппин с ранеными на борту и 2 тысячами тонн золота «Золотой лилии» («Тэнно Мару» являлось одним из шести квази-госпитальных судов «Золотой лилии»). Спустя несколько дней «Тэнно Мару» с грузом золота вошел в Маизура, где принял дополнительный золотой груз. Позже судно вывели ночью в бухту и затопили, капитана и 24 членов команды убили. В 1987 г. «Тэнно Мару» подняли со дна австралийские и японские специалисты с соблюдением режима секретности. Госпитальное судно «Ава Мару», шедшее из Китая в Японию, в апреле 1945 г. в условиях плотного тумана потопила американская подлодка, принявшая его за военный корабль. На борту «Ава Мару» находились семьи высокопоставленных японцев, 40 тонн золота в слитках, 12 тонн платины, бриллиантов на 150 тысяч карат, титан и другие драгоценные металлы. По поводу гибели «Ава Мару» Япония выразила США протест, отрицая наличие военной добычи на борту.
В императорский бункер близ Нагано (110 миль к северо-западу от Токио) и в близлежащие заброшенные шахты в конце войны свезли «таинственные грузы»; за десять последних месяцев войны 10 тысяч корейцев-зеков прорыли десятикилометровый подземный комплекс под горой Минаками — здесь предполагалось расположить один из бункеров императора и подземный штаб сухопутных сил на случай боевых действий на территории Японских островов. Общий объем комплекса под Миноками составил 60 тысяч кубических метров. Здесь также планировалось разместить правительственные структуры и даже Школу пэров! Союзники обошлись без десанта на Японские острова, война закончилась для Японии поражением, но комплексу все же нашлось применение — в качестве складов для «Золотой лилии», надежных, как сейфы швейцарских банков.
Под водой и под землей скрыто многое, да не все… Четыре тонны опиума и героина на сумму более шести миллионов долларов США (в ценах 1945 г.) обнаружил один из американских оккупационных патрулей в пустотелых балках складского помещения в Нагано.
Задолго до капитуляции Японии Америка приняла решение о единовластном проведении предстоящей оккупации этой страны. В отличие от Германии, где союзные державы контролировали каждая свою оккупационную зону, в Японии учредили только американскую зону, а японское гражданское правительство использовали для содействия оккупационной политике Вашингтона. В день капитуляции Японии президент США Трумэн назначил генерала Макартура Верховным главнокомандующим объединенными вооруженными силами (СКАП),[66] согласовывающим свои действия с британским премьер-министром Этгли, Сталиным и Чан Кайши. В течение шести последующих лет Макартур практически безраздельно властвовал над 83 миллионами японцев. В качестве Верховного главнокомандующего Макартур игнорировал Дальневосточную комиссию из 11 государств,[67] превратившуюся в беззубый форум. (Москва, Лондон и Канберра протестовали понапрасну.) Макартур находился в уникальной ситуации для полновластного проведения реформ в стране, остро в них нуждавшейся. Вместо этого он передал полномочия тем лицам, по чьей вине японский народ пребывал в «темной долине». Процесс «передачи» развертывался постепенно, однако его изначально «запрограммировали» именно на это. В Вашингтоне по поводу будущего устройства Японии единой линии не выработали. Либералы настаивали на реформах; консерваторы — на их отмене и сохранении власти Хирохито, передаче «законным владельцам» контроля над правительством и финансовой системой Японии. Миссия Макартура заключалась в показушном проведении в Японии «либеральных реформ» (на самом деле Макартур действовал в интересах консерваторов).
Если сбросить со счетов исключительно успешную аграрную реформу, проведенную в Японии под патронажем США и запущенную раньше, чем ее смогли заблокировать (вот доказательство того, что реальные перемены могли быть воплощены в жизнь), то ведь почти нечего и вспомнить. Реформы носили косметический характер. Япония не перечеркнула своего темного прошлого. Предполагалось начать процесс демилитаризации Японии с арестов высокопоставленных японских военных руководителей, за ними последовали бы аресты руководителей делового и финансового истеблишмента Японии, финансировавшего войну и нажившего баснословные барыши. Аресты при Макартуре провели, но вскоре большинство арестованных выпустили на свободу. Кое-кто провел один-два года в тюрьме Сугамо в качестве подследственного по делу о военных преступлениях, а затем вышел из заключения, выставив свою кандидатуру на пост премьер-министра «побежденного» правительства. Члены императорской семьи, принимавшие в войне самое непосредственное участие на разных уровнях (включая нанкинскую резню и махинации «Золотой лилии»), избежали правосудия. Императора Хирохито полностью реабилитировали. Исходя из вышеизложенного, Япония (в отличие от Германии) так и не встала на истинный путь — путь реально функционирующей демократии.
Акцент сделали на преемственность, не на реформу. Надежды на то, что за семь лет американской оккупации (1945–1952 гг.) правящая верхушка Японии, пришедшая к власти во времена Реставрации Мэйдзи, очистит свои ряды, «демократизируется», «ударит себя по запястью», не оправдались. Общественному сознанию навязывалось основное положение теорий Тома Ламонта и Джо Грю о свободе гражданской элиты Японии от экономической коррупции, присущей Китаю. Японским бюрократам, финансистам, промышленникам и членам императорской семьи «присуща» добродетель; их просто-напросто «подавили» «злонамеренные милитаристы». Грю убеждал президента Трумэна: для Японии главным является вопрос о «вырезании раковой опухоли милитаризма», дальше-де природа сама справится. Критики Грю стенали по поводу «изворотливой наивности» подобного рода ожиданий…
В течение первых двух лет оккупации, назовем их «СКАП-1», в Японии наблюдалась суматошная активность по демократизации страны. Новые идеи, новые надежды! Давно назревшая аграрная реформа, наконец проведенная в жизнь, превратила Японию в страну мелких землевладельцев, покончив с арендаторско-крепостнической системой. Задумывались великие планы роспуска «дзайбацу», банковской реформы, уплаты значительных репараций государствам, оккупированным Японией во Второй мировой войне, реформы системы образования, промульгации новой, подлинной конституции Японии, призванной перестроить политическую систему страны в поистине подотчетную перед народом. Однако менее чем в двухмесячный срок Макартур умудрился отступиться от правой веры в реформы и впасть в ренегатство по вопросу о возмездии в отношении военных преступников. В последующий период до конца срока пребывания на посту Верховного главнокомандующего объединенными вооруженными силами в Японии, назовем его «СКАП-2», Макартур совершил поворот на 180°, введя запрет на проведение демонстраций и забастовочную деятельность трудящихся в Японии. Существовали и многие иные удручающие решения. Не успел остыть пепел в разрушенных Хиросиме и Нагасаки, как личности, противопоставлявшие себя любым реформам, уже восстановили контроль над Токио, вернув едва не утерянную монополию на богатство и власть.
Для понимания происходящего нужно вернуться к истокам американских манипуляций в поверженной Японии. 19 августа, то есть спустя четверо суток после капитуляции, группа из шестнадцати японских официальных лиц вылетела в Манилу на переговоры с людьми из аппарата Макартура для проработки деталей формальной церемонии подписания капитуляции и «соотнесения позиций». Макартур личного участия в переговорах не принимал, препоручив подчиненным участие в этой политической сделке. Одним из первых «открытий», совершенных японцами в Маниле, явилось следующее: мало кто из американцев толком разбирается в японских делах, говорит по-японски или хотя бы проявляет интерес к языку и истории Японии. Американцы хотели побыстрее закончить все дела и убыть назад на родину. Спустя несколько суток по завершении переговоров в Маниле японский МИД в срочном порядке учредил так называемый Центральный офис связи: через него планировалось проводить вопросы, касающиеся тематики американских оккупационных сил в Японии. Инициаторами выступили министр иностранных дел Сигэмицу и его «правая рука» Касэ Тосикадзу, в прошлом выпускник Амхерста.[68] Касэ работал персональным помощником министра иностранных дел Японии в 1930-е гг., но в действительности был «главным гражданским служителем» и секретным агентом «старой школы». До Перл-Харбора, к примеру, Касэ служил помощником министра иностранных дел Мацуоки, выезжал с ним в Берлин и Москву, держась в тени и заботясь об «интеллектуальной составляющей» речей Мацуоки. Американцы обожали Касэ. Боннэр Феллерс называл его «один из моих самых дорогих друзей… близкий к императору, как никто другой». В 1941 г., накануне войны, Касэ занимал пост директора Первой секции Бюро США японского МИДа (сменив на этом посту Тэрасаки Таро). Касэ, как и чета Тэрасаки, — близкий друг четы Грю. После атаки на Перл-Харбор (когда чета Грю оказалась в вынужденной изоляции на территории американского посольства в Токио, ожидая репатриации в США) Касэ оказался единственным передаточным звеном в конфиденциальной переписке четы Грю с принцем и принцессой Титибу.
Как и предполагалось с самого начала, Центральный офис связи японского МИДа в Токио на практике стал для американцев единственной инстанцией, осуществлявшей деловую переписку между СКАП и японским правительством. Директивы СКАП проходили через него; все официальные назначения на руководящие посты утрясались здесь же; официальные переводы практически всех важнейших документов осуществлялись его сотрудниками. Центральный офис связи располагал «территориальными» подразделениями — с целью оказания содействия контактам подразделений СКАП на местах с японскими гражданскими властями. Подобная схема обеспечивала Касэ и его людям решающее преимущество над СКАП, действуя как амортизатор, фильтр и посредник. Директивы СКАП, таким образом, могли быть (и были) приторможены, подтасованы и интерпретированы в пользу японской стороны. «Жесткая» информация в адрес американцев могла быть смягчена в угоду СКАП… Касэ искусно создавал общественное мнение, являясь экспертом по части мистификаций. Он понимал американцев и припрятывал не одну карту в рукаве. Центральный офис связи, таким образом, действовал как подразделение японской разведки: составлял досье на всех американских официальных лиц на территории Японии, собирал информацию об интимных секретах, идиосинкразиях, опрометчивых поступках, уязвимых сторонах, конфликтах на службе…
Среди тех, кого призвали в ряды Центрального офиса связи, находился и Тэрри Тэрасаки (в свое время, как мы помним, отчаянно пытавшийся организовать отправку телеграммы Рузвельт — Хирохито с целью не допустить атаки на Перл-Харбор). Как Касэ, Тэрри бегло изъяснялся по-английски и умел непринужденно держать себя с американцами.
2 сентября на борту корабля ВМС США «Миссури», стоящем на рейде в Токийском заливе, состоялась церемония подписания акта о капитуляции Японии. Подписавший акт с японской стороны Сигэмицу незамедлительно подал в отставку, дабы не «пятнать свою честь». Старый друг Грю, Ёсида возглавил правительство. Вечером 2 сентября Боннэр Феллерс и Касэ на приватном обеде обсуждали аспекты международного давления на императора Хирохито и выдвигаемых против него обвинений в военных преступлениях. Еще до конца войны, на секретных переговорах с японским послом в Швейцарии, Грю заверил японцев, что Америка не будет настаивать на суде над Хирохито и отлучении его от трона. Грю решился на подобное заявление с полной уверенностью в реальной поддержке своих слов многими и многими влиятельнейшими политиками и финансистами в США… Теперь Феллерсу и Касэ предстояло воочию убедиться в серьезности заверений Грю.
Тем же вечером Касэ пригласил министра иностранных дел Ёсиду присоединиться к его разговору с Феллерсом, и все трое засиделись до глубокой ночи. Касэ, Ёсида и Феллерс обсуждали план по «спасению Хирохито» (освобождению от ответственности за войну) и стратегии «воссоздания» императора в качестве «образца монарха» для новой, демократической послевоенной Японии. Предстояло решить две ключевые проблемы. Первое — необходимо продемонстрировать всему миру «миролюбивого по своей внутренней природе» Хирохито, подло обманутого и преданного могущественными милитаристами: этакий добрый гений, одержимый злыми духами. Далее, следовало представить Хирохито в глазах общественности в образе жертвы, наконец освободившейся от злобного заклятия, гнетущего его многие годы, и занявшего полагающееся ему по праву место в качестве либерального монарха-пацифиста. Ёсида предложил назначить «кого-нибудь из японского МИДа», способного обеспечить связь между Феллерсом и императорским дворцом. Вскоре в штабе СКАП в здании банка «Дай Ити» появился Тэрри Тэрасаки. Тэрасаки представили Феллерсу. Согласно Феллерсу и супруге Тэрасаки Гвен, Феллерс и Тэрасаки не знали друг друга прежде и удивились, узнав, что являются родственниками со стороны жен (прапрабабушка Феллерса происходила из семейства Хэрольд, проживавшего в штате Теннесси!).
«Надо же! — воскликнул Феллерс. — Это самое удивительное известие, которое я когда-либо слышал в своей жизни, мистер Тэрасаки. Полагаю, мы приходимся друг другу чем-то вроде свойственников!»
Свойственники или нет, оба стали коллаборационистами, хотя Тэрри пришелся не вполне по душе невероятный цинизм и беспощадность, увиденные им в глазах Феллерса. С этого дня к дому Тэрри подавался темно-бордовый императорский «роллс-ройс» (Тэрри называл его «бетономешалкой» за массивность и тяжеловесность) и доставлял Тэрри в императорский дворец. Он отвечал за связь Хирохито с Макартуром и Феллерсом. В течение последующих пяти с половиной лет Тэрри находился в курсе самых сокровенных секретов взаимодействия императора и Макартура — какие-то из них рассекретили после смерти Хирохито, какие-то остаются тайной и по сей день.
Поначалу — то есть до войны — Тэрри разделял взгляды японской либеральной элиты, тешащей себя надеждой на победу государственных мужей, придерживающихся умеренных взглядов, над «порочными милитаристами». Ведь «умеренные» имели доступ к императору. В «нужный момент» они и император «развернут страну» демократическим курсом. Когда стало очевидным, что император склонен прислушиваться скорее к «милитаристам», «либералы» не преминули изменить прежним политическим воззрениям. Но только не Тэрри! Несмотря на имеющуюся у него информацию о планах Японии по нападению на Перл-Харбор, для Тэрри настоящим шоком, подорвавшим здоровье и моральный дух, стало известие о воплощении его в жизнь. Вместе с другими японскими дипломатами и их семьями его репатриировали из США. В годы войны Тэрри (с супругой и дочерью) находился в ужасающих условиях: за ним наблюдали, его семья зачастую голодала. Когда же у Тэрри похитили личные дневники, он стал жить в постоянном страхе: вдруг его усилия предотвратить войну станут известны японским спецслужбам? Теперь же Тэрри — одна из многих невольных жертв войны — взвалил на себя ответственность за спасение императора от правосудия, не будучи уверен в собственных силах. Тэрри был лишь на год старше Хирохито, но по главным жизненным позициям их разделяли световые годы: они находились на разных полюсах шкалы идеологических принципов. Придворный этикет явился для Тэрри дополнительной причиной нервного перенапряжения, поэтому, упорно работая во дворце, Тэрри еще больше подрывал пошатнувшееся здоровье. Однажды от переутомления он упал в обморок, и Хирохито пришлось лично помогать ему прилечь на кушетку… С течением времени, однако, отношения Тэрри с Хирохито стали более дружескими и не столь натянутыми. Испытывая величайшую неловкость, Хирохито как-то передал Тэрри пять тысяч иен, чтобы помочь ему хоть как-то свести концы с концами в обуреваемом безудержной инфляцией Токио.
Многие члены императорской семьи настроились категорически против продления власти Хирохито, обвиняя его в затягивании войны (по крайней мере на два года), «неоправданных» смертях, разрухе, хаосе и страданиях. У членов императорской семьи вызывала крайнюю обеспокоенность «двусмысленная сделка» императорского двора с Макартуром. Императорская семья бурлила. 15 сентября принц Титибу, не появлявшийся во дворце с 1940 г. под предлогом опасности распространения туберкулеза, предстал перед старшим братом в униформе генерал-майора. Князь Хигасикуни и принц Такамацу настаивали на немедленном отречении Хирохито от престола в пользу одиннадцатилетнего наследного принца Акихито. Принц Титибу станет регентом, заявили они. Но и Хирохито вынашивал собственные планы!
На аудиенции 15 сентября вопрос об отречении Хирохито поднимался не впервые. Семья обсуждала его еще в ходе войны. Позже принц Микаса заявил на заседании Тайного совета, что его старший брат «обязан принять ответственность за поражение Японии в войне». Князь Хигасикуни «обмолвился» в прессе: «многие» члены императорской семьи склонны поддержать идею об отречении Хирохито от трона. Согласно одному из источников, Хирохито утверждал, что легко отрекся бы от высокой власти, однако ж ни один из его братьев не имел в полной мере качеств, необходимых для регентства: Титибу — слаб здоровьем, Такамацу — «радел за войну», Микаса — слишком юн.
В любом случае императорская семья ничего не решала. На период американской оккупации она исполняла приказы СКАП! Пришло время, и Макартур выразил желание видеть у себя Хирохито. Слова Макартура передали Хирохито через Феллерса — Тэрри. Императору следовало прибыть в посольство США и засвидетельствовать почтение Макартуру. Официальные лица во дворце всполошились — каковы будут последствия? И все же встреча Макартура с императором Японии (на ней мы достаточно подробно останавливались в прологе) состоялась 27 сентября 1945 г. Достаточно известная байка о «реабилитации» императора на первой же встрече с Макартуром является чистой воды пропагандистским трюком. Макартур тогда находился в исключительно привилегированном положении, дающем ему, по существу, абсолютную власть, позволяющую добиваться от Хирохито любых уступок. И Макартур, с его-то характером, особо не миндальничал с Хирохито, «поджаривая императору пятки». Страх предстать пред судом военного трибунала союзников гнал Хирохито в выгодном для Макартура направлении, обставленном флажками манипуляций и эксплуатации. Хирохито отлично знал: решись Макартур соблюсти требования союзников касательно Хирохито, императору придется пройти через процедуру публичного разбирательства собственной участи с высокой вероятностью быть повешенным! Советы-де выступают за расстрел! Поэтому Хирохито следовало сотрудничать с Макартуром… В таковом случае их сговор останется тайной сугубо между ними… В письме к жене от 27 сентября Феллерс упоминает о разговоре с Макартуром, состоявшемся непосредственно после беседы Макартура с Хирохито. «Император боится Вашего суда над ним», — заявил Феллерс. Макартур: «Да. Да. Он готов к нему. Он боится ответить за все своей шеей».
Пугнув Хирохито для острастки, Макартур поручил Феллерсу приступить к «спасению императора». Таким образом, император попал в заложники к Макартуру и как таковой вполне мог оставаться на троне, исполняя его волю. Проводя исторические параллели, следует отметить: в отличие от эпизодов «захвата императора» в прошлом на этот раз император оказался под непосредственным влиянием иностранной державы. Члены императорской семьи понимали всю драматичность своего положения. Единственный способ сбросить накинутое Макартуром на Хирохито ярмо — принудить Хирохито к отречению. Наследного принца Акихито — невинное дитя, — взойди тот на престол, запугать американцам не удастся, ведь в ужасах войны он не повинен. Многие рядовые японцы также высказывались (тогда и много позже) за отлучение Хирохито от трона: Хирохито должен принять всю вину на себя, дабы оградить императорскую семью от обвинений в будущем…
Перед Макартуром же стояла задача любой ценой не допустить отречения Хирохито. Макартур нуждался в покладистом императоре, соглашающемся играть роль «смиренного демократа». Чем демократичнее выглядит император, тем лучше для Макартура (ничуть не изменившего собственным президентским амбициям). Тайная игра с Хирохито станет для Макартура залогом его успеха в качестве американского проконсула в Японии! Американская общественность будет лицезреть Макартура в образе непререкаемого авторитета,[69] направляющего Хирохито прямым курсом к демократии западного типа!
Снимать сливки с «кооперации Хирохито» одному Макартуру, естественно, не дали. Бюрократы и политические деятели в Вашингтоне, финансисты с Уолл-стрит, японские бюрократы, гангстеры и бизнес-магнаты — взгромоздились на «шею императора». Трон и после поражения Японии в войне сохранил для многих некую магическую ауру, используя которую вполне можно было достичь разнообразнейших «спецэффектов».
2 октября 1945 г. Феллерс лаконично и четко изложил суть дела в одностраничной записке Макартуру: «Идея о провозглашении равенства императора с его народом (либо с государственными служащими) в перспективе выглядит кощунственной. Попытка привлечь его к ответу в качестве военного преступника будет воспринята не только как богохульство, но и как отрицание духовной свободы… Одной из фундаментальных американских концепций является следующее положение: любая нация обладает неотъемлемым правом на избрание собственного правительства. В случае предоставления японцам подобной перспективы они изберут императора в качестве символического главы государства. Народные массы поклоняются Хирохито… Они знают — он не марионетка. На эмоциональном уровне японцы исходят из того, что сохранение императора у власти не станет барьером для создания того либерального правительства, которое им предстоит принять[70] (курсив авторов)… Для проработки долгосрочных перспектив нашего бескровного вторжения мы реквизировали услуги императора… следовательно, мы, сначала использовав императора в наших целях, а потом решив судить его же за военные преступления, будем выглядеть в глазах японцев предавшими их доверие… В перспективе суда над императором следует ожидать развала структуры госуправления и неизбежного всплеска активности японских генералов… хаоса и кровопролития; это, в свою очередь, неизбежно повлечет за собой необходимость направления в Японию усиленной группировки экспедиционных войск и тысяч гражданских должностных лиц. Период оккупации тогда придется продлить». Макартур мог использовать записку тезисно при разговоре с Вашингтоном, для этого она и предназначалась. Боннэр Феллерс являлся одним из многих «назначенцев» Джо Грю и Герберта Гувера, и не более того. В 1930-е гг. Феллерс завоевал репутацию эксперта по Японии в армейских кругах США; тем не менее Феллерс обладал, строго говоря, весьма поверхностным знанием страны и, как и Грю, не владел японским языком. (Феллерс закончил колледж квакеров Эрлхем в Индиане; здесь он сошелся с двумя сокурсниками японского происхождения и проявил живой интерес к японской культуре. Позже, уже в чине офицера армии США, Феллерс написал монографию о менталитете японского солдата.)
В 1930-е гг. Феллерс служил на Филиппинах под командованием Макартура, совершал частые поездки в Японию, познакомился с послом Грю. На экс-президента США Гувера Феллерс вышел как через Макартура, так и через Грю. Феллерс придавал большое значение принадлежности своих друзей к общине квакеров, на этой основе он завел переписку с Гувером, поддерживаемую многие годы, фактически до кончины последнего. Гувер использовал Феллерса для продвижения собственной кандидатуры на пост президента США от Республиканской партии. В 1939 г. Гувер получил очередное письмо Феллерса, где тот превозносил до небес потенциал связки Макартур — Линдберг, выдвинь республиканцы их кандидатуры на предстоящих президентских выборах. «Президент Рузвельт, насколько мне известно, не только ценит… Макартура как политического деятеля, но и боится его». В ответном письме Гувер выразил согласие с мнением Феллерса: «Вернись Макартур домой в нужное время, он получил бы все шансы на убедительную победу на выборах». В 1942–1943 гг. Грю (после репатриации из Японии) трудился в Госдепе США, а Феллерс тогда же возвратился в Вашингтон из Каира (после двухлетнего пребывания на посту военного атташе) в чине однозвездного бригадного генерала. В Каире Феллерс отличился, курируя вопросы кампании генерала Роммеля и обороны острова Крит. Прибыв в Вашингтон, Феллерс удостоился чести быть принятым президентом Рузвельтом в Белом доме. Рузвельт рекомендовал Феллерса для работы в Бюро стратегических служб США. На новом посту Феллерс занимался в том числе координацией взаимодействия Бюро стратегических служб с Госдепартаментом по вопросу «будущего устройства Японии». (Грю привлекал на совместные заседания экс-президента США Гувера.)
На посту президента Герберт Гувер не уделял внешней политике особо пристального внимания. Однако спустя несколько лет после окончания президентского срока Гувер поменял к ней отношение, к тому же в Европе назревала новая мировая война. В 1930-е гг. Гувер принимал активное участие во внешнеполитических дебатах. В 1938 г. даже отправился в Германию на переговоры с Гитлером. Как и большинство американских консерваторов, Гувера больше беспокоил Сталин и коммунистическая угроза, чем Гитлер и нацизм. В его глазах нацистская Германия и коммунистическая Россия стоили друг друга, но из двух зол меньшим он считал Германию. Когда-то в молодости Гувер работал горным инженером в Азии (китайской Маньчжурии), несколько позже принимал участие в Парижской мирной конференции и с тех пор лично знал многих японских лидеров. К нему в калифорнийский дом приезжали князь Коноэ и министр иностранных дел Мацуока — оба разделяли гуверовский страх перед Россией и его же презрение к вильсонианскому пацифизму.
Гувер хотел видеть консервативную, антикоммунистическую Японию, способную в будущем стать союзником США в политической, коммерческой и финансовой сферах. Токио должен сделаться азиатской «базой» для Республиканской партии США и ее сторонников с Уолл-стрит. «Дегенеративный» Китай пускай достается демократам с их «новым курсом». Но Перл-Харбор спутал все карты! Зато теперь, когда война окончена, японская «база» должна быть реактивирована — ведь «милитаристы» получили по заслугам. Для воплощения «азиатской стратегии» Гувера на практике потребовалось совершить кое-какие «ритуалы», одним из которых стали «обрядовые действия» с Хирохито. «Очистив императора от скверны», то есть сняв с него всякую ответственность за войну, можно будет тем же волшебным заклинанием «изгнать дьявола» из японских министров… Финансово-индустриальная машинерия Японии заработает на полных оборотах; Япония станет бастионом Запада против коммунизма в Азии!
Таким образом, в «изгнании нечистой силы» из Хирохито приняли деятельнейшее участие и Грю, и Гувер, и Феллерс, и Макартур. Том Ламонт — уже старый, больной человек — при всем желании не мог присоединиться к друзьям… С японской стороны ключевыми «посредниками» стали Ёсида и Касэ, связник — Тэрри Тэрасаки. Общая доктрина: «Сохранение императора — единственная гарантия против сползания Японии к коммунизму».
Грю объяснял это новому президенту США Трумэну следующим образом: «Лишив японцев императора и института императорской власти, мы поступим неразумно. Ведь, уйди мы оттуда (а мы не можем позволить себе оккупировать Японию вечно), японцы, вне всякого сомнения, заведут себе нового императора и восстановят трон. В долгосрочной перспективе наилучшим для нас сценарием развития событий в Японии следует признать ориентацию на развитие института конституционной монархии, так как опыт показывает: в Японии демократия состояться не сможет никогда» (курсив авторов).
«Работать» с Хирохито предстояло в режиме строжайшей секретности. Понятно почему. Общественность в США, Великобритании, Австралии (не говоря уже о бывших военнопленных, участниках войны и ее жертвах в других странах) почувствовала бы себя грубейшим образом оскорбленной. В 1945 г. американский Конгресс проголосовал единогласно за решение о привлечении Хирохито к суду военного трибунала. Безусловно, Хирохито прекрасно информировали о настроениях на Западе. Семья настаивала на отречении в пользу наследного принца Акихито, мотивируя необходимость в подобном шаге в том числе «критикой Хирохито в западной прессе», дающей союзникам дополнительные очки в оказании давления на всю семью. Хирохито семью не слушал, отрекаться не спешил и — что бы там ни утверждали о нем позже (якобы Хирохито проявил себя как непритязательный монарх, склонный к философскому уединению) — так же ожесточенно цеплялся за трон, как раньше настаивал на «решительной победе». Несмотря на документальные свидетельства о «любезном обхождении» Хирохито с отдельными советниками, «внимании» к мнению супруги и даже слезам, пролитым в 1930-е гг. при размолвке с братьями, Хирохито не выказал ни единого знака, свидетельствующего о его симпатии к жертвам войны.
Проработку деталей ритуала «изгнания нечистой силы» поручили в том числе Феллерсу и эксперту-японоведу Максу Бишопу (протеже Грю) из аппарата Макартура. Феллерс и Бишоп провели ряд секретных «интервью» с японскими официальными лицами и военными преступниками, томящимися в тюрьме Сугамо в ожидании трибунала. Собрав необходимую информацию о степени и масштабах причастности Хирохито к военным преступлениям, стало возможным выборочно «вымарывать» инкриминирующие факты, дискредитировать и подстрекать свидетелей к даче ложных показаний.
Тем более факты фактам рознь. К примеру, свидетельское показание не в пользу Хирохито расценивалось однозначно как смертный приговор автору. Добыв «негатив» на Хирохито, Феллерс в буквальном смысле мог уничтожить источник информации. Естественно, князя Коноэ держали в курсе дел, но когда до Феллерса дошел слух о «нехороших словах Коноэ против Хирохито», Феллерс в сердцах назвал князя «крысенышем, готовым запродать кого угодно, лишь бы спасти свою шкуру, и оболгавшим своего хозяина». Впоследствии Феллерс, Бишоп и Макартур еще больше укрепились в неприятии князя Коноэ и, по сути, без достаточных на то доказательств присовокупили его имя к списку военных преступников. Одного из немногих сановников, пытавшихся убедить Хирохито покончить с войной в максимально сжатые сроки, а ранее предлагавшего себя в качестве кандидата для организации секретных мирных переговоров в Швейцарии, князя Коноэ, подвергли остракизму со стороны американцев, довели до отчаяния злобной кампанией клеветы и инсинуаций. Коноэ информировали (подложно) о том, что его имя теперь находится в начале списка военных преступников, а его самого в самое ближайшее время арестуют и бросят в тюрьму. 16 декабря 1945 г. в доме Коноэ обнаружили его бездыханное тело. Многие цитируют высказывание Коноэ о том, что якобы он не намерен унижать себя в суде. Официальная версия гибели — суицид, но другие исследователи, в том числе Мэрион и Сузи Харрис, сходятся в предположении об убийстве Коноэ. Они приводят ряд неопровержимых свидетельств против версии о суициде. К примеру, генералиссимус Чан Кайши настаивал на исключении имени Коноэ из пресловутого списка военных преступников. В британском списке Коноэ не значился. Американские источники указывают на следующее обстоятельство: Коноэ на самом деле никогда не рассматривался США в качестве «серьезной кандидатуры» для следствия. Джозеф Кинан, глава Токийского международного трибунала, считал Коноэ ценнейшим «тайным осведомителем». Более того, М. и С. Харрис отмечают, что «на любом уровне японской властной вертикали оставалось много людей, незаинтересованных в даче Коноэ свидетельских показаний». Также «весьма кстати» ушли из жизни и многие другие ценные свидетели, не дожив до начала судебных слушаний… Двое подчиненных князя Асаки, отдавшего бесчеловечный приказ о резне в Нанкине, умерли от «сердечной недостаточности» в конце 1945 г., до начала слушаний…
В самом разгаре «охоты на ведьм» Вашингтон выслал Макартуру инструкции «в срочном порядке приступить к сбору всей доступной информации относительно причастности и ответственности Хирохито в имевших место нарушениях международного права со стороны Японии». Макартур поступил прямо противоположно, неистово уничтожая следы, из-за чего даже получил из Объединенного комитета штабов отрывистую команду подойти серьезнее к сбору свидетельских показаний против японского императора, так как правительство Соединенных Штатов желало продемонстрировать: Хирохито не обладает иммунитетом против судебного преследования и наказания за военные преступления… Когда же станет возможным перейти к этапу оккупации без него, тогда будет поднят вопрос о привлечении его к ответу.
Несмотря на четкие приказы Объединенного комитета штабов, Макартур не допустил обвинения императора, выступил в качестве свидетеля и вообще всячески его выгораживал. Каким образом командующему американскими оккупационными силами в Японии удалось игнорировать прямые указания Вашингтона?
Мало кто может ответить на этот вопрос столь же исчерпывающе четко, как американский государственный деятель Джордж Кеннан.[71] Вашингтон затребовал и получил «диктаторские полномочия» в Японии, утверждает Кеннан, но затем допустил ошибку, превратив Макартура в диктатора. Макартур обрел независимость, сделавшую невозможным контроль Госдепа и военного департамента США. Генерал Макартур, продолжает Кеннан, «просил указаний» лишь в том случае, когда «чувствовал необходимость в прикрытии своих действий со стороны вышестоящих инстанций при принятии щекотливых или неприятных решений, не намереваясь нести за них единоличную ответственность».
«Затруднительным представлялось не только разъяснение [Макартуру] стоящих перед ним задач, но и выяснение [его] конкретных действий… Представлялось возможным допустить, что рекомендации Государственного департамента США проходят мимо Макартура… Американцы, при первом же признаке патернализма или деспотизма у себя дома готовые рьяно выражать свой общественный протест… находят… абсолютно приемлемым… достойным их восхищения и вдохновляющим тот факт, что американский главнокомандующий пользуется всей полнотой авторитарной власти [в Японии], выведенной за рамки законодательного контроля». Как рассчитывала американская общественность, Макартур станет ее главным проводником в деле проведения демократических преобразований в Японии. Он же действовал по сути по-японски, в своевольной манере а-ля сёгун. Макартур проигнорировал собственное правительство, уделив внимание «группам с особыми интересами» (в том числе ряду толстосумов-республиканцев, на чью поддержку в его президентских амбициях он рассчитывал в ближайшем будущем).
Макартур действовал келейно, не брезгуя уловками и ухищрениями. 25 января 1946 г. он направил начальнику штаба сухопутных сил США Дуайту Эйзенхауэру шифро-телеграмму, где выражал несогласие с идеей судить Хирохито. Приводя цитаты из «следственных материалов» СКАП, Макартур врет напропалую: «Никаких неопровержимых и конкретных свидетельств относительно реальных действий императора, способных в какой-либо мере свидетельствовать о причастности его к принятию политических решений в Японской империи на протяжении последних десяти лет, выявлено не было. У меня сложилось совершенно определенное впечатление, исходя из анализа всей доступной мне информации: его роль в управлении делами государства вплоть до времени окончания войны ограничивалась главным образом вспомогательными функциями и сводилась по сути к автоматической реакции на подготовленные его советниками решения… В случае привлечения его к суду следует внести значительные коррективы в [американский] план оккупации… Обвинительный приговор императору приведет японское общество к глубочайшему эмоциональному потрясению, вероятные отголоски которого не следует недооценивать. Он является символом нации. Без императора данная этническая общность распадется». При развитии ситуации по такому сценарию, заявил Макартур, ему потребуется миллион американских солдат и несколько сотен тысяч гражданских администраторов. Обойдутся-де подобные меры налогоплательщикам в США чрезвычайно дорого.
Об отречении Хирохито в пользу сына, на чем настаивало большинство членов императорской семьи, в телеграмме даже не упомянулось.
В личном плане Эйзенхауэр не доверял Макартуру и не питал к нему симпатий; в то же время прерогатива на принятие окончательного решения принадлежала также не Эйзенхауэру. Администрацию Трумэна телеграмма Макартура порядком встревожила и, с оглядкой на отмашку лоббистов из Вашингтона (Гувера, Грю и других), администрация приняла решение спустить дело Хирохито на тормозах. Однако он еще мог быть привлечен к даче показаний в качестве свидетеля и как таковой вполне мог изобличить себя и других. Так что Макартур и Феллерс использовали данное обстоятельство для оказания должного давления на императора.
23 февраля 1946 г. в императорском дворце — всеобщий переполох. Генерал Ямасита повешен на Филиппинах за военные преступления! Все сошлись во мнении, что несчастный Ямасита пал жертвой «суда кенгуру»,[72] беззастенчиво исполнившего злую волю Макартура, не забывшего, с какими трудностями ему пришлось отвоевывать у Ямаситы Филиппины! Позже, когда в Токио будут судить одного из высокопоставленных офицеров штаба Ямаситы, обвиняемого в тех же смертных грехах, по прямому наущению Макартура офицера оправдают!
Следующей жертвой Макартура стал генерал Хомма — драматург-любитель, экс-помощник принца Титибу, любимец вдовствующей императрицы. Хомма расстреляли на тех же Филиппинах за преступления, совершенные его подчиненными по делу так называемого «батаанского марша смерти», хотя стало известно о потере всякого контроля Хомма над подчиненными. Принцесса Титибу сокрушалась: «Мы, кто так хорошо знал, каким благородным воином он являлся, не смогли ничем ему помочь. Нам оставалось лишь склонить головы перед горой Фудзи и молча помолиться за него».
И это обстоятельство не прошло мимо внимания императорской семьи: Макартур самолично «выбрал в жертвы и Ямасита, и Хомма». «Избирательное правосудие» все ближе подбиралось к окружению императора…
В то же самое время аппарат Макартура приступил к полномасштабной пропагандистской кампании по «улучшению имиджа» Хирохито в Америке. Начиная с февраля 1946 г. американские службы информации уделяли персоне японского императора повышенное внимание. Хирохито представал в образе великого пацифиста, разъезжающего по Японии, запросто жмущего руки простым японцам. СКАП принуждал императора с семьей активно позировать. Очень скоро в американских газетах и глянцевых журналах примелькаются их лица — такие застенчивые, похожие на семейство фермеров со среднего Запада! Вот под клацанье затворов фотокамер Хирохито подбрасывает на коленке кого-то из внуков… Дочерей Хирохито фотографируют за чисткой овощей, готовкой непритязательной пищи, стиркой…
А за кулисами Феллерс и Макартур вели незатейливый шантаж… Японские официальные лица и военные должны следовать такой «линии»: ответственность за войну целиком и полностью лежит на правительстве и военных; император никоим образом не замешан. Феллерс провел беседу с глазу на глаз с адмиралом Ёнаи Мицумаса, бывшим премьером и военно-морским министром. «Я не являюсь поклонником императора, — заявил Феллерс. — Следовательно, протянет ли еще институт императора в Японии пятнадцать или двадцать лет и что станется с императором, для меня не имеет никакого значения. В то же время я понимаю: император является лучшим сторонником оккупационных сил. В настоящее время, пока продолжается период оккупации, институт императора должен быть сохранен». И дальше: «Для Макартура стало бы крайне невыгодным решение о привлечении к суду императора, сотрудничающего с ним и способствующего надлежащему исполнению принимаемых его администрацией решений».
Поэтому Феллерс советует Ёнаи буквально следующее: «Лучшей стратегией для японской стороны стало бы представление нам доказательства невиновности императора. Готовящиеся заседания Токийского процесса,[73] как мне думается, открывают для этого оптимальную возможность. Лучше всего воспользоваться ближайшим из них, возложив всю ответственность на Тодзё».
Тодзё в годы войны занимал посты премьер-министра, министра военного ведомства Японии. Арестован 11 сентября 1945 г. Узнав о грядущем неминуемом аресте, Тодзё предпринял попытку самоубийства. Пуля прошла рядом с сердцем, и Тодзё попал в тюремный лазарет в Сугамо. Феллерс приказал адмиралу Ёнаи «воздействовать» на Тодзё: «Пусть Тодзё заявит, что именно он настоял на решении о нападении на Соединенные Штаты, не прислушиваясь ни к чьим протестам, даже к возражениям императора на имперском совещании. Попросите Тодзё сделать подобное заявление?»
«Абсолютно с Вами согласен», — ответствовал Ёнаи и послал помощника в лазарет в Сугамо с инструкциями передать «весть от Феллерса» лично генералу Тодзё. Как утверждает вышеупомянутый помощник, Тодзё заявил: «Передайте Ёнаи — все будет исполнено. Ради этого я продолжаю жить, несмотря на мой позор». (Многие выражали недоумение, почему самому Ёнаи удалось избежать правосудия, ведь он самым непосредственным образом участвовал в разграблении Азии и транспортировке награбленного в Японию. Вероятно, именно по причине удавшихся переговоров с ключевым для следствия свидетелем Тодзё. Экс-министр военного флота Японии, Ёнаи мог многое рассказать о «Золотой лилии» и операциях японских криминальных деятелей, осуществленных под прикрытием военно-морского ведомства; Ёнаи имел влиятельных друзей.)
В конечном счете список японских военных преступников (по версии Макартура) оказался на удивление короток. Из 300 «подозреваемых» только 28 действительно предстали перед Международным военным трибуналом — в качестве руководителей «криминальной милитаристской клики» в период с 1 января 1928 г. по 2 сентября 1945 г., спровоцировавшей Японию на войну. Многих из этих 28 обвинили в нарушениях международных соглашений по обращению с военнопленными и в бесчеловечных действиях против мирного населения.