Золотые... из Венеции

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Золотые... из Венеции

«Арьергард французский ночевал в селении Латыголь. 1 генерал, 32 офицера, 1500 человек солдат, 2 знамени, 10 орудий и 30 зарядных ящиков были взяты в плен».

«3-го декабря. Выполняя приказ императора, вице-король отправил по направлению к Вильно всю КАССУ, все экипажи, больных и раненых. Приблизительно в одной миле от Беницы на этот обоз, бандой казаков Ланского, состоявшей человек из 600, было сделано нападение..

Вот здесь просто необходимо задержаться и рассмотреть ситуацию более пристально, ибо нападение это было не совсем обычного свойства, и задачи перед ним ставились особые. Впрочем, рассмотрим всё по порядку и, как водится в хороших приключенческих романах, издалека...

Бывают, всё же бывают у кладоискателей маленькие радости! Иногда достаётся им своё, особое, поисковое счастье. Не в непролазные болота приходится лезть, не продираться сквозь густой лесной бурелом, обвешавшись всяческими тяжестями, и не спускаться в подозрительные подвалы с подгнившими деревянными стропилами. Примерно раз в пять лет доводится им побродить в поисках сокровищ в почти паркетной обстановке, чуть ли не с удобствами. В такой благодати мне довелось поработать осенью 2003 года. Расследовалась старинная история, эпиграфом к которой мог бы послужить вот такой коротенький, но значимый абзац.

«По приказу императора батальон императорской гвардии поздней осенью 1812 года эскортировал повозку, доверху нагруженную дубовыми бочкам. Гвардейцы отвечали за неё головами. Повозка была тяжела, и пало несколько лошадей. Другие повозки были уже покинуты. Неожиданно распространилась страшная весть, что казаки близко. Одну бочку разбили прикладами и 50 000 наполеондоров или один миллион франков исчезли в карманах, но разве всё унесёшь? Опасность удвоила силы. Ломы и лопаты вгрызлись в мёрзлую землю. Вскоре драгоценная поклажа исчезла в яме...»

Вот так живописно, драматично и напряжённо было описано некое давно минувшее приключение, случившееся в далёкие-предалёкие годы. Заметка была опубликована в «Неделе» № 2 за январь 1967 года.

В ней, конечно же, много чего накручено и понапридумано лишнего, и это я готов прямо сейчас доказать. Тут даже не стоит особо и напрягаться. Возьмём хотя бы глупейший тезис о мгновенном расхищении миллиона франков. Интересно бы подсчитать (корреспондент почему-то этого не сделал), сколько же всего золота было расхищено? Вес одного наполеондора составлял 9,451 грамма. Соответственно 50 000 монет такого рода весили ни много ни мало, а 472 килограмма! Даже если представить, что каждый солдат из охраны обоза ухватил себе при раздаче по килограмму золота, то на справедливую делёжку потребовалось бы 472 человека! Только представьте себе длину очереди из страждущих! Да столько охранников во всём обозе не было! Впрочем, скорее всего, изложивший легенду человек просто оговорился, либо не подумал над тем, что написал. Вероятно, на самом деле речь шла о том, что расхитили 50 000 не наполеондоров, а франков. В таком случае концы с концами более или менее сходятся. 2500 двадцатифранковых наполеондоров весили всего около 23 килограмм, так называемая малая кассовая упаковка. Да, согласен, такое количество золота вполне могли рассовать по карманам 20-30 человек, причём даже не создавая особой давки около разбитого в щепки бочонка. Впрочем, это всё мелочи, к ним даже и придираться не стоит.

Однако давайте теперь посмотрим, где же происходили описанные выше события. Да и были ли они на самом деле? Возьмём в руки наш особый кладоискательский телескоп, помогающий смотреть сквозь время и пространство, и уверенно направим его в сторону... благословенной Венеции. Удивлены? А я ничуть. Всевозможные версии и легенды о местах захоронения наполеоновских кладов приходили даже из столь удалённых от России мест.

Итак, я начинаю очередное повествование об очередном таинственном кладе. В архивах Министерства иностранных дел России сохранилось частное письмо некоей высокопоставленной особы, имевшей косвенное отношение к событиям 1812 года. Этой загадочной дамой была... супруга генерал-адъютанта П.Д. Киселёва. Зимой 1838 года, будучи на отдыхе в Венеции, она обратилась к находившемуся там по делам службы русскому послу в Австрии Татищеву. По словам дамы, ей, в силу стечения обстоятельств, стало известно о том, что где-то в Минской губернии зарыт многомиллионный клад. Киселёва рассказала Татищеву, что муж не придаёт значения её словам, но она уверена в достоверности этих сведений и берётся отыскать бочки с золотом. По распоряжению вице-канцлера Нессельроде виленскому генерал-губернатору князю Долгорукому было направлено указание: «Чтобы со стороны местного начальства оказано было генеральше Киселёвой всякое содействие к отысканию упомянутого клада».

— М-да, — может недовольно пробурчать иной читатель, — тоже мне легенда! Да таких легенд... хоть пруд пруди. Тоже мне приводятся наиточнейшие ориентиры для поисков — «где-то в Минской губернии», но просьбу о содействии почему-то направляют виленскому генерал-губернатору! Этак можно и написать, что где-то на Колыме тоже есть золото! Кто же не знает, что оно там есть? Да и вообще! По таким скудным приметам, малодостоверным сведениям, к тому же исходящим от какой-то сумасбродной генеральши, начинать что-либо искать может либо очень наивный человек, либо откровенный дурак!

Да, в словах моего оппонента много нелицеприятной правды. Может быть, её там даже целых 95%. Но давайте всё же попробуем вместе с вами «размотать» оставшиеся пять процентов и всё же, хотя бы примерно, определить, какие именно события имела в виду русская патриотка г-жа Киселёва. Бог даст и мы сможем попытаться отыскать всё ещё не найденный клад.

И для этого мы рассмотрим некоторые моменты из официальной переписки, мемуаров и сохранившихся писем самой генеральши. И, прежде всего, вспомним один неоспоримый факт. Известно, что помимо московских и иных трофеев в первом императорском обозе находились и фургоны с казной всей французской армии. Фактически в составе экспедиционных войск двигался госбанк на колёсах. Основное содержимое этого банка составляли золотые монеты наполеондоры достоинством в 20 франков и серебряные монеты достоинством в 5 франков. Вес одной золотой монеты, как я уже говорил, равнялся 9,451 грамму, а серебряной — несколько более — 25 граммам. Это было, во-первых, жалованье солдат, офицеров и генералов всей громадной армии Наполеона, во-вторых, наградные деньги, и в третьих, монетарная часть захваченных в процессе войны трофеев.

Рассчитано это жалованье (вывезенное в начале кампании из Франции) было примерно на полмиллиона человек. Кроме того, платёжные средства в монетарном виде предназначались для обеспечения прочих войсковых потребностей, как-то: наём жилья, ремонт подвижного состава, покупку фуража для бесчисленных лошадиных табунов, организацию лечения раненых и.т.д. Вся эта многомиллионная масса денег двигалась на 48 пронумерованных капитально изготовленных фургонах, причём порядок их движения был определён специальным приказом императора. Каждая повозка, имеющая больший номер, была обязана двигаться вслед за повозкой с меньшим номером. Только так следовало поступать возницам, и никак иначе. Всё же деньги, сами понимаете. Требуется глаз да глаз за их сохранностью! В финансовых вопросах, как нигде, должен был поддерживаться образцовый порядок. И так всё и было, до определённого момента...

Но в силу стечения всем известных трагических обстоятельств и значительных людских потерь основная, я бы даже сказал, подавляющая, масса этих денег в столице России роздана по назначению не была. И при отступлении Наполеона из дымящейся Москвы все банковские фургоны, единой колонной, не допуская в свои ряды прочие экипажи, потянулись к западным границам нашей Родины. И здесь до поры до времени всё было нормально, однако так долго продолжаться не могло.

Я уже упоминал в предыдущих главах, что от стен Смоленска до реки Березины императорскую казну охраняли баденские гренадеры, не столь пострадавшие в предыдущих сражениях. Но так случилось, что именно с того момента, как гренадеры приняли на себя заботу об армейских ценностях, и начались самые значительные их утраты. Короче говоря, о судьбе всей казны армии императора можно судить по воспоминаниям корпусного казначея Дювержье из первого корпуса маршала Даву. Вот что он пишет в своих воспоминаниях.

«Мой фургон, запряженный семью лошадьми, продвигался довольно хорошо. 9-го декабря в полночь я был в двух лье (8 вёрст) от города Вильно. Другой фургон под № 48, перевозивший два миллиона франков золотом, застрял на дороге в снегу по самые ступицы. За ночь из тринадцати наших лошадей (моих и № 48) умерло (замёрзло) семь. Утром были присланы лошади из Вильно, и фургон № 48 был вытащен из снега и поставлен на дорогу. Этот фургон, последний по счёту, оказался единственным дошедшим до места назначения. Мой же фургон остался на месте. Он был ограблен по очереди французами и казаками. Я прибыл в Вильно 10-го декабря».

Очень характерная запись для тех дней, и очень показательная. Следовательно, можно сделать обоснованный вывод о том, что почти вся казна иноземного воинства была оставлена на территории России. Другой вопрос, что же сталось со всем этими ценностями! Теперь-то мы точно знаем, что с ними случилось. Изрядное количество этих денег было расхищено самими солдатами коалиционных войск. Другая часть попала к лихим казакам Платова, Сергея Ланского, Дениса Давыдова и исчезла в их бездонных карманах, постепенно перекочевав в кошельки попутных трактирщиков. Ещё одна часть была всё же спрятана (в основном зарыта) тем или иным способом. Судьба основной части этих денег тоже более или менее известна. Основную их массу отыскали впоследствии, причём основная роль в их отыскании заслуженно принадлежит тем, кто их хоронил. То есть самим же французам (немцам и даже итальянцам). Но какое-то количество их было найдено много позже, уже современными кладоискателями. И только совсем небольшая толика золотых и серебряных кружочков всё ещё ждёт своих «освободителей» из земляного плена.

Так что генеральша П.Д. Киселёва была почти права, клятвенно утверждая, что знает, где зарыт один из таких фургонов. Вспомним кое-какие подробности, связанные с её столь уверенным заявлением. Не забыли ещё, где она впервые обнародовала свою смелую гипотезу? Правильно, в Венеции. Но почему именно там? Не догадываетесь? А мне-то как раз всё предельно ясно. С Березинской переправы и далее до современного Вильнюса вся казна охранялась и конвоировалась именно итальянской королевской гвардией под командованием принца Евгения Богарне.

И вполне могло так случиться, что один из бывших офицеров королевской гвардии и поведал прекрасной генеральше о собственноручно закопанных сокровищах. Да, конечно, тут возможны всяческие вариации. Возможно, он совершенно ничего не рассказывал госпоже Киселёвой лично. Возможно, он просто делился воспоминаниями о боевой юности со своим малолетним племянником, сидя за столиком в одном из открытых венецианских ресторанчиков. А госпожа генеральша в это время просто сидела за соседним столиком. К тому же она прекрасно знала итальянский язык, а ветеран был слишком громогласен.

Так или иначе, но, суммировав вышеозвученные материалы, мы с большой долей уверенности можем заявить, что описанный генеральшей эпизод мог случиться только на одном, причём достаточно небольшом по протяжённости отрезке пути, запруженном уже нестройными толпами отступающей армии Наполеона. И отрезок этот, мало того, что относительно невелик, но и довольно чётко определён географически. Он простирается от западных окрестностей города Молодечно до современной границы с Литвой.

— Почему же он располагается именно там? — можете вполне резонно спросить вы. — Что, неужели мародёрство и погромы не начались ранее?

Всё дело в том, что полный развал в армии агрессоров начался после того, как горячо любимый всеми французский император попросту бросил остатки своих войск на произвол судьбы. А случилось это роковое событие именно тогда, когда он достиг Сморгони. Взглянем скорее на современную карту Беларуси. Как мы видим, местечко Сморгонь находится примерно в 30 км от города Молодечно. И на всём этом промежутке были растянуть, совершенно деморализованные войска великой армии, или то, что от них оставалось. Я понятно объясняю? Да? Вот и прекрасно.

Вы чувствуете, кстати, как сильно мы продвинулись в своём расследовании? Район поисков, если пока и не обозначен нами с точностью до километра, то уже достаточно сужен. Ай да генеральша, ай да... впрочем, что-то я явно не то пишу. Виноват, исправлюсь. Но пойдём дальше, время не ждёт.

Исходя из общепринятых соображений и изучения всех доступных на данный момент материалов, мы можем утверждать, что на всём длинном пути от города Красного, что на Смоленщине, и до Вильно, французы и преследующие их казаки в разных местах, особенно вблизи основных транспортных путей, закопали, утопили и разграбили 47 фургонов золотых и серебряных монет из так называемого «Первого золотого обоза». Некоторые исследователи считают, что каждый из них перевозил порядка 350-400 кг (и даже более) драгоценного груза. Соответственно и делают несколько скоропалительный вывод о том, что по всей длине этого пути закопано примерно 16 тонн монет из драгметаллов. Но у меня на сей счёт не столь оптимистичные прогнозы.

Дай-то бог, чтобы в земле до сих пор сохранилась хотя бы пятая часть некогда утраченного богатства. Но даже за такую скромную кучку многие из нас готовы совершать просто немыслимые подвиги. Ведь, правда же, 10-20 миллионов долларов на дороге не валяются! Ой, прямо каламбур какой-то получился. В действительности они (эти миллионы) валяются вовсе не на дороге, а где-то около неё. Вот там их нам и следует искать. И вот для успешного продвижения очередного поискового проекта нам сталось только сузить данную довольно длинную дорогу до совсем маленького отрезка. А для этого продолжим наши теоретические поиски.

Разумеется, наибольшее количество до сих пор не найденных сокровищ зарывали в лесах и оврагах, чтобы максимально затруднить их поиски преследователями, и, как правило, осуществлялись такие действия там, где разбивались бивуаки или случался особенно большой падёж лошадей. Обратимся вновь к воспоминаниям непосредственных участников тех событий. Казну и обоз с ранеными офицерами от реки Березины сопровождал офицер королевской гвардии Цезарь де Лотье. Он, к счастью, вёл дневник, и дневник этот сохранился. Прочитаем некоторые выдержки из него.

«28 ноября. Зембин. Из остатков итальянского войска император сформировал авангард, который должен был конвоировать КАССУ, а также раненых генералов и офицеров.

1 декабря. Илия. Французский авангард, состоящий из остатков корпусов Евгения Богарне и маршала Даву, прибывает в Илию.

2 декабря. Мы (итальянская гвардия) сделали мучительный 12-часовой переход (32 км), нигде не отдыхая, боясь быть обойдёнными, и в 11 часов утра 2 декабря приходим в Молодечно. Этот безумный переход довершил расстройство наших полков. Много способствовало этому и медлительность нашего движения, вызванная необходимостью эскортировать КАЗНУ и раненых генералов и офицеров. На полдороге у селения Селищи Евгений Богарне остановил колонну и написал императору, который был ещё позади, о том, что здесь происходит. А что здесь происходило? Дорога шла большей частью лесом, и вдоль всей дороги по её сторонам на всём протяжении громадного перехода горели бивуачные костры, и множество отставших солдат грелось возле них. Так как многие полки сведены на нет, то маршал Ней собрал знамёна этих полков и с офицерами послал их — к “молодой” гвардии, сопровождавшей императора. На последнем переходе у сельца Селищи Наполеон приказал сломать их навершия в виде орлов на знамёнах и закопать их».

Отметим про себя, что орлы те были золотыми, и было их примерно двадцать штук. Стоимость же каждого из них на данную минуту — никак не менее четверти миллиона долларов. Согласитесь, что отыскать сегодня такой редкий трофей было бы весьма престижно и почётно. Но возвратимся скорее к дневнику де Лотье.

«3 декабря. Молодечно. Выполняя приказ императора, Евгений Богарне отправил по направлению к Вильно всю КАССУ (вернее будет сказать, всё, что от неё к тому времени осталось), все экипажи с остатками московских трофеев, больных и раненых. Приблизительно в одной миле от Беницы на этот обозу бандой казаков Ланского, состоявшей человек из 600, было сделано нападение».

«Охрана обоза была слишком ничтожна, её едва хватило на то, чтобы прикрыть только одну часть всей вереницы (скорее всего, прикрывали только двигающиеся в голове колонны фургоны с КАЗНОЙ). Казаки ворвались туда, где не было вооружённых солдат, но скоро были обращены в бегство и в тот день уже не появлялись».

Ага. Что-то, кажется, начинает проясняться. Уж не это ли нападение, спланированное и организованное полковником Ланским, имела в виду наша разлюбезная генеральша? А что? Уж слишком много фактов сходится здесь буквально в одну точку. Тут и измождённый обоз, тянущий из последних сил фургоны с тяжеленной КАССОЙ. Тут и храбрецы итальянцы, и баденские гренадеры, грудью стоящие на его охране и защите. Тут и тот запомнившийся многим роковой момент, когда коалиционная армия уже начала рассыпаться, причём даже не на разрозненные подразделения, а просто на отдельных смертельно измученных людей, уже почти утративших веру в возможность спасения. Да тут ещё и случившееся грандиозное нападение казаков!

Стало быть, именно здесь, в этой самой точке, расположенной в промежутке между деревнями Беница и Марково, и произошло то знаменательное событие, о котором шла речь в самом начале главы. Скажем больше, участок поисков определён ещё более точно. Ведь написано же, что атаке казаков обоз подвергся в тот момент, когда находился от Беницы на расстоянии примерно одной сухопутной мили (1,6 км). Именно здесь перепуганная охрана спешно зарывала подведомственные ценности, не рассчитывая отстоять их в схватке с превосходящими силами противника.

Известно, что после отражения сокрушительной казацкой атаки перевозивший ценности обоз всё же сумел отойти в Беницу, где и заночевал. Это было 3-го, а 4 декабря туда же прибывает главная квартира императора, и Наполеон остаётся ночевать в имении графа Закаля. Авангард армии в ту ночь ночует в Марково, а в Молодечно остался арьергард под командованием маршалов Нея и Виктора. Это объединённое одним желанием — выжить, хаотически перемешавшееся скопище военных и гражданских людей, едва передохнув в жуткую и холодную ночь с 4 на 5 декабря, тоже начинает выдвигаться вслед за мчащимся к границе Наполеоном. Отставать нельзя, ибо отставших от основной массы войск ждёт только неминуемая смерть.

Вот что пишет в мемуарах граф Хохберг.

«В три часа утра 4 декабря мы двинулись к Молодечно, куда и прибыли к полудню, и неприятель нас не тревожил. В два часа после полудня неприятель атаковал дивизию Жирара. До самого вечера мы находились под сильной канонадой русских. Чтобы не вступать в бой, маршал Виктор велел нам выступать в полночь 5-го декабря. Мы шли по большой дороге из Минска в Сморгонь. Ночью мы нагнали главный штаб итальянского Вице-короля, который ещё не выступил дальше, и нам пришлось ждать на морозе, пока он не очистит квартиры. Затем нам сказали, что ещё не продвинулись фургоны с трофеями, взятыми из Москвы, как, например, крест с Ивана Великого и другие вещи из Кремля. И мы опять должны были ждать. Обиднее всего, что часть этих вещей всё равно погибла в непродолжительном по времени пути, а их остатки возле Вильно». (Бедные трофейщики и уцелевшие в свалке кассиры, видимо, никак не могли прийти в себя после атаки полка Ланского.)

Утром 5 декабря Наполеон с главной квартирой выступил из Беницы в местечко Сморгонь, куда и прибыли в два часа пополудни. Мороз в те дни доходил до 20 градусов. Туда же выступил обоз с казной и остатками московских трофеев. А русские в тот день заняли Молодечно и преследовали арьергард до деревни Марково. В тот день русские войска взяли в плен 2500 солдат и 30 офицеров и отбили у французов 24 орудия и 30 зарядных ящиков!

Вечером войска французского авангарда прибыли в Сморгонь, и там же остановился тот обоз, что вёз КАЗНУ всей армии. В 10 часов вечера Наполеон покинул армию и уже никаких приказов отдавать не мог. После Сморго-ни, начиная с 6 декабря, всякая дисциплина исчезла окончательно, и теперь каждый заботился только о сохранении своей жизни.

Как я уже писал ранее, до Вильно дошёл только один фургон с КАЗНОЙ из 48, вышедших из обугленной Москвы. По некоторым сведениям, в столицу современной Литвы втащился лишь небольшой обозик, с остатками захваченных в России трофеев. Большая же их часть была ранее отбита казаками либо захоронена до этого счастливого для уцелевших вояк момента.

Давайте теперь подведём некоторый итог нашим предварительным изысканиям. Начали мы с вами с невразумительной просьбы некоей малоизвестной генеральши, а закончили тем, что с большой точностью установили то место, где 3 декабря 1812 года были закопаны как минимум 7 бочонков золотых наполеондоров. Но что-то подсказывает мне, что одними этими бочонками дело не обошлось. Угроза полного разгрома и пленения была слишком велика, и французы вкупе с итальянцами спешно прятали всё что ни попадя. Этим делом занимались все, кто на тот момент мог держать в руках лом или лопату. Возможно, что некоторую массу спрятанного в то момент имущества потом смогли вытащить обратно, но в том хаосе, который творился во время удалой казацкой атаки, о многом могли впоследствии просто не вспомнить или в пылу скоротечной битвы попросту затоптать место захоронения.

4 декабря

«4 декабря. Мы выходим в 9 часов утра на Молодечно, и в половине четвёртого останавливаемся в Виннице (ошибочное написание названия. Правильно пишется и произносится — Беница) — маленьком городке. Мы размещаемся в очень красивом барском доме, хорошо меблированном; есть там бильярд и мы на нём играем. Казаки захватили троих из моих лошадей и вещи. Из меховых (вещей) у меня остаётся лишь женская лисья шуба, служащая мне одеялом.

Идёт снег; холод слишком силён для верховой езды. Целый день я шёл пешком в моих продырявленных сапогах. Солдаты больше не едят лошадей. Скот имеется в достаточном количестве; начинают выдавать провиант. В амбарах поместья мы находим муку, горох, картофель, крупу: всё это выдают гвардии и нашим людям».

Наполеон ночует в имении графа Закаля в местечке Беница.

«Сегодня утром Наполеон приказал Виктору собрать всех отставших и затем присоединиться к другим солдатам. Авангард должен направиться в Марково, а Нею предписано ожидать здесь прибытия Виктора.

В 9 утра квартиру Наполеона перенесли в Беницу, а ночью (с 4 по 5-е) передовые части нашей армии и главная часть первого отряда двинутся в Сморгонь».

5 декабря

«В сей день французы потеряли: 24 орудия, 30 зарядных ящиков, брошенных на дороге до Марково, и 2500 человек пленных».

«В ночь с 5-е на 6-е из Молодечно выступил граф Хохберг с двумя батальонами общей численностью 400 человек. Этой же ночью они нагнали главный штаб Вице-короля, который ещё не выступил дальше (из Беницы). Им сказали, что ещё не продвинулись фургоны с трофеями, взятыми из Москвы, как, например, крест с Ивана Великого и другие вещи из Кремля. Обиднее всего, что часть этих вещей всё равно погибла в непродолжительное время в пути, а их остаток около Вильно».

«5-го декабря. Выходим в 9 часов утра и в 2 часа приходим в Сморгонь. Мороз стоит, по крайней мере, 20 градусов. На этот раз весь путь я совершаю пешком. Моя конюшня состоит из 3-х кляч. Они мне не очень нужны; я предпочитаю идти пешком. Я очень рад, что помещаюсь в скверной крестьянской избе, где есть печь вместо камина; мы разделяем её с нашими людьми.

Император помещается в барском доме (князя Огинского). Перед отъездом (имеются в виду последние мгновения пребывания Наполеона в армии) император выдал каждому из своих адъютантов по 30 000 франков золотом и по 6000 каждому из офицеров-ординарцев. С собой он взял бочонок с монетами 50 000 франков».

Маленькое дополнение к последней фразе. Вот уж не везёт, так не везёт. Даже эти 50 000 были в спешке бегства забыты Наполеоном и его спутниками на очередной почтовой станции. Но это так, к слову. Вернёмся к деньгам, оставленным в войсках. 30 000 франков — это совсем немало — почти 15 кг золота! Стало быть, было из каких запасов раздавать такие щедрые подарки. Но столько получили простые адъютанты? Интересно бы выяснить, сколько было выдано на непредвиденные расходы маршалам и генералам?

Из этого факта делаем однозначный вывод о том, что именно с 5 декабря, и именно в Сморгони начался окончательный процесс децентрализации охраны и сопровождения войсковых КАСС. Ещё немного, и они вообще будут упразднены. Видимо, положение с лошадьми и дисциплиной в армии было просто критическое, несмотря на то, что снабжение войск продовольствием и фуражом несколько улучшилось.

Далее войска французской армии двигались по следующему маршруту: Сморгонь — Ошмяны — Медники — Вильно — Еве — Жижморы — Ковно. И на этом пути их по-прежнему ожидали поражения и потери.

«В 7 часов вечера 5-го декабря император уехал в своей дорожной карете, вместе с Коленкуром. На козлах сидел капитан польских гвардейских уланов Вансович, служивший ему переводчиком, и мамелюк Рустам. Генералы Мутон и Дюрок следовали за ним в санях. Они направились в Вильно, с небольшим конвоем неаполитанского кавалерийского отряда под командой герцога Рока Романа».

Наполеон уже однажды испытывал горечь мучительного отступления. Тринадцать лет назад, вслед за блистательными победами в Египте и Сирии, он вынужден был возвращаться после неудачи под Сен-Жан д’Акром по выжженной солнцем страшной дороге сирийской пустыни. Всё повторялось. Тогда было только беспощадно палящее солнце и пески, теперь — холод и снег. Он помнил рождавший ужас пронзительный клекот огромных птиц, кружившихся над отступавшей армией. Теперь в его ушах не умолкал вороний грай, и, оглядываясь, он видел сотни чёрных птиц, кружившихся над растянувшейся длинной нестройной цепочкой армией в ожидании добычи. Всё повторялось.

Молча шагая в тяжёлой медвежьей шубе по промёрзшей земле, окружённой лесами, он, как тогда, тринадцать лет назад, уже приходил к мысли о том, что надо скорее бросать эту обречённую армию; надо не медля ни дня, ни часа уходить. Через два дня, после обнародования последнего 29-го бюллетеня о положении армии, оставив войска на Мюрата (как старшего по монархической иерархии), Наполеон умчался в Париж. В карете, затем в санях, затем снова на колёсах, он буквально летел, всё увеличивая скорость, без эскорта, без охраны, инкогнито, через Польшу, Пруссию, Саксонию... через всю Европу.

По свидетельствам его спутников и историков, то было путешествие на грани возможного. Опасность была действительно велика. Выезжая 5 декабря из Сморгони, Наполеон не знал, что в этот день Ошмяны, через которые он должен был проехать, были заняты отрядом Сеславина.

Его (Наполеона) спасло только то, что дивизия Луазона вытеснила Сеславина из Ошмян, но его отряд расположился бивуаком слева, в непосредственной близости от главной дороги. Под покровом темноты — уже было за полночь — экипаж Наполеона промчался незамеченным (а может быть, казаки просто поленились за ним гнаться, на ночь глядя). Но опасность попасть в руки русского отряда была вполне реальной.

Когда позже Наполеон проезжал через Дрезден, он даже не подозревал, что там была подготовлена группа, которая должна была захватить его при проезде через город. Быстрота, с которой он ехал, обеспечила успех рискованного путешествия. Ему удалось миновать беспрепятственно все расставленные западни.

 «Генерал Нарбон послал за мной в моё помещение, чтобы объявить мне о своей миссии в Берлин. Велико было моё изумление, когда в дежурной комнате я узнал об отъезде Императора. Часть ночи (с 5 на 6-е) я провёл в переписывании 29-го бюллетеня в подлиннике, поправленном рукою Его Величества. Любезный и остроумный секретарь кабинета Мунье мне передал его слова: “И очень сильно морозит” — написаны рукой Его Величества».

5 декабря 1812 года мороз доходил до -25 градусов.

6 декабря

«Термометр показывает уже 24 градуса мороза. Как только уехал император, императорская гвардия совершенно небрежно стала относиться к своим обязанностям и совершенно перестала заботиться о тех, кто не был самим императором. Исчезло всё их мужество и терпение — сила, облегчавшая им дни великих испытаний. Вице-король устраивает в Ошмянах (современные Ашмяны) свою главную квартиру в одной из церквей. Из его блестящего корпуса осталось каких-нибудь 500 или 600 человек».

«В Жупранах, маленькой деревушке, стоящей на берегу реки, было несколько риг — деревянных сараев, крытых соломой. После отъезда императора полковники скручивали полотнища знамён и вручали их самым сильным гренадерам. Золотые орлы с древков снимали и прятали. Вопрос — куда их могли прятать, когда мороз достигал -27 градусов Цельсия. Закапывать или топить было сложновато, поскольку промёрзшая земля и толстый лёд на реке препятствовали этому. Относительно тепло было только в самих ригах, где собирались солдаты и где горели костры. Так что золотых орлов могли закапывать только там. Тем более что сами риги были перед уходом французов подожжены. Огонь ведь надёжно скрывает все следы...»

Весьма кстати будет сказать и несколько слов о знамёнах. В армии Наполеона числилось 265 полков пехоты кавалерии и артиллерии. И каждый полк имел своего золотого орла на знамени. От всего этого великолепия в России остался один-единственный орёл, который ныне хранится в Эрмитаже. Так что, господа поисковики, нам есть над чем ещё поработать.

7 декабря

«7 декабря. Ровно-Поле. Главная квартира Мюрата устроена была в Медниках. Тень Великой армии перешла через Ошмяны без всяких остановок и не получала даже раздач (продовольствия). Вице-король, окружённый остатками своего войска, расположился в замке Ровно-Поле».

 «Я шёл между генералом Раппом и офицером ординарцем Гальцем. Последний предупредил меня, что у меня отморожена правая сторона лица; чтобы потереть лицо снегом, я снял мои огромные лисьи перчатки. Я следовал за Неаполитанским королём к домищ, окружённому большими каменными стенами и носящему пышное название замка. Вместе с другими я вошёл в скверную комнатку».

8 декабря

«8 декабря. На рассвете, т.е. к 8 часам утра, пробили сбор во дворе короля. Принц Невшательский (Бертье) который “потерял голову”, вошёл в комнату, где мы (30 человек) завтракали, с криком, что мы бесчестим себя, потому, что заканчиваем кушать вместо того, чтобы идти во двор. Он предупредил, что уже пробили сбор, но мы не обратили на это большого внимания.

Не пришлось собирать вместе батальон “старой” гвардии под ружьё; на его бивуаке остались мёртвые, а часовой замёрз стоя. Мороз не позволял солдатам держать ружья.

Штаб-квартира Мюрата была перенесена в Вильно. В 2 часа дня 8-го декабря я прибыл одним из первых в этот город. В воротах было большое скопление, а позднее проход сделался опасным. Мне показали помещение генерала Нарбона в доме губернатора».

«Рукойны. Мюрат и Бертье выступили сегодня (из Медников) в 11 часов утра в Вильно. Мы встали бивуаком в Рукойнах, где уцелели лишь несколько разрушенных хижин, и где кругом всё было завалено трупами. Виктор ввёл в Медники остатки дивизии Луазано и неаполитанской кавалерии и соединил свой отряд с солдатами Нея.

Когда мы выступили из Рукойн, нам на пути попадались баварские войска, в беспорядке возвращавшиеся из Неменчина. Целых десять часов подряд в сильнейший мороз 28 градусов тысячи толпились у ворот Вильно.

Трупы неаполитанских велитов, которых всегда можно распознать по их богатым совершенно новым одеждам, показывали нам, что здесь проехал Император».

«Как описать ужас жителей Вильны, всё время хранивших у себя в городе все наши вещи, наших раненых и больных, наш провиант и шесть миллионов денег».

Отметим про себя этот отрадный факт. Как минимум 300 000 золотых 280 двадцатифранковых монет армия всё ещё транспортировала, несмотря на все ужасающие потери в личном составе и лошадях, лютый холод и мор. По весу это составляло примерно 2800 кг.

9 декабря

«9 декабря. В Вильно я прибыл 8-го декабря в 2 часа дня и остановился в доме губернатора. Слышится канонада: в 5 часов вечера пробили сбор. Батальонный командир Дарнуль предупредил короля Неаполитанского (Мюрата), что офицер сторожевого поста возвестил о приближении казаков.

Его величество Мюрат, проявивший в эту кампанию невероятную храбрость, на этот раз потерял голову, подобно маршалу Бертье. Король Мюрат спасся бегством, самолично таща за повод свою лошадь; я встретил его и маршала Бертье, когда они пешком проводили свой план в действие.

Полковник Бонгар, адъютант начальника штаба, — хороший товарищ, на мой вопрос, куда они так быстро идут, прокричал нам: “На лошадей! Больше мне нечего сказать”.

Будучи мало расположен так скоро ехать верхом, я пустился на разведку и узнал, что это внезапное отступление было вызвано приближением нескольких казаков с пушкой.

Генерал Нарбон согласился отправиться вместе с генералом Себастиани; эскорт последнего состоял из всех конных офицеров кавалерии. В 11 вечера генерал Себастиани уведомил нас, что он отправляется; не знаю, как это вышло, но мы не могли к нему присоединиться. Генерал Нарбон и я (сам Кастеллан) шли пешком, за нами следовали наши лошади.

При выходе из города (ночью) была большая сумятица; мы остановились в штаб-квартире Неаполитанского короля в 2-х км от городских ворот. В Вильно осталось большое число больных солдат, их число доходило до 20 000 человек».

«Придя в Вильно, мы узнали, наконец, что предназначенной для итальянского войска квартирой был монастырь Святого Рафаила за Вильно. Король Мюрат устроил свою главную квартиру в одном из кафе, находившемся по дороге в Ковно, на расстоянии ружейного выстрела от ворот города. В 11 часов вечера все было спокойно, и Вице-король поехал к Мюрату».

«Русские заняли Вильно утром 11-го декабря».

И вот именно здесь, вблизи современного Вильнюса, французов ожидало самое ужасное приключение за всё их двухмесячное путешествие. И приключение это было вызвано самыми что ни на есть естественными, вернее будет сказать, географическими, причинами.

10 декабря

10 декабря. Эве. В четыре часа Мюрат выступает, и все войска идут по Ковельской дороге. Императорская гвардия уменьшилась теперь приблизительно до 800 человек. Баварский отряд и дивизия Луазана, к которым присоединилось всё депо, составили авангард под начальством Нея. Весь отряд этот состоял, в общем, из 2300 человек пехоты и 200 человек кавалерии, так что Великая армия едва доходила до 5000 вооружённых человек, не считая поляков и кавалерии, отправившихся к Олите.

Мюрат и Бертье ехали в карете. Вице-король, Даву, Лефевр, Мортье и Бессьер с остатками своих штабов следовали пешком или верхом.

В 2-х милях от Вильно, по дороге в Ковно, стоит Понарская гора. Глубокий снег и ледяная кора делали гору неприступной, взобраться туда было невозможно. Если взять влево, то между Вильно и Понарской горой шла дорога на Новые Траки. Эта дорога идёт по равнине и по ней, через Траки, Эве и Жижморы, можно было попасть на Большую дорогу из Вильно в Ковно.

Все фуры, пушки, багаж, все вывезенные из Москвы и всё ещё остававшиеся трофеи, наконец, экипажи самого императора и вывезенная из Вильно казна, всё это сбилось и перепуталось. Пришлось всё бросить.

Ней дал приказ полковнику Тюрейну открыть все ящики с КАЗНОЙ и разделить деньги между всеми, кто только захочет. Французы и казаки сообща грабили из ящиков казну — шесть миллионов золотом и серебром. Только ночь положила конец всей этой невыразимой суматохе».

«В штаб-квартире короля (Мюрата) в 2-х км от Вильно в час ночи нас догнали наши сани. В первые сели генерал Нарбон и Шабо, во вторые сани сел я с Эйяром, в третьи сани лакей и повар. Поехали, но сани отбились друг от друга среди ночной темноты. При приближении к подъёму Понарской горы произошло большое нагромождение пушек, фургонов, повозок, которые не могли добраться до вершины.

Холод был чрезвычайный; гора была покрыта кострами, разложенными проводниками, которые видели невозможность движения вперёд, благодаря крутизне и обледенелости тропинки. (Высота горы — примерно 250 метров.)

Драгун, который следовал замнойсмоим чемоданом, потерял меня, так я его больше и не видел. Вся оставшаяся ночь прошла у меня в том, что я старался продвинуть вперёд мои сани; мне удалось, несмотря на пушки и фургоны, проехать три четверти горы Понаряй. На рассвете, раздраженный невозможностью дальнейшего движения, я решил бросить сани и идти пешком.

При этом несчастном подъёме мы оставили все пушки и большое количество багажа и повозок. Наши собственные солдаты разграбили часть армейской казны при появлении казаков; одно время даже работали с ними в полном согласии. Ночью многие офицеры и союзники предлагали мне купить награбленные вещи: серебряные чаши, приборы столовые и прочее. Наши солдаты охотно давали 100, даже 300 франков серебром за один наполеондор золотом. (Видимо, и денег, и массивных серебряных изделий на руках было столько, что унести с собой всё награбленное было делом совершенно нереальным.)

Главный штаб был перенесён за 44 км от Вильно в Эве; я прибыл туда в 5 часов вечера, очень утомлённый, в лихорадке от боли в моей отмороженной правой руке. Я умирал от голода, так как не ел ничего в течение 24-х часов; у меня дрожали ноги, и я падал.

По дороге (к Эве) я встретил Шабо; он сообщил мне, что ночью он потерял генерала Нарбона. Мы очень о нём беспокоились, так как его всё ещё не было. Генерал Куриаль уверял нас, будто он видел его шедшим пешком, позади: это меня мало успокаивало, я знал, что Вильно эвакуирован утром (10 декабря) и что в 10 утра казаки были на (Понарской) горе с пушкой!»

Вам не кажется, что эта пресловутая пушка просто навязла на зубах? Создаётся такое впечатление, что всю французскую армию гнала сотня казаков с одной-единственной пушкой, прикрученной вожжами к обычным зимним розвальням. Но это так, к слову...

«Я превратился в настоящего Иоанна Крестителя в детстве: мои последние вещи остались в санях Эйара. Этот верный слуга попал в плен с отмороженными руками и ногами. Я считал его погибшим. Он был отправлен в Витебск, где сделался парикмахером. Из русского плена он возвратился в 1814 году во Францию с тремя франками в кармане, таким образом, он не без успеха занялся ремеслом.

В этом походе я потерял 17 лошадей. В Эве нам было очень плохо в помещении вроде хижины. Меня так притиснули, что целую ночь я вынужден был держать поднятой мою больную руку. Я дал золотой за связку соломы императорскому конюху. Я разделил её с Шабо и двумя другими товарищами. Поужинали мы очень плохо — крошечным куском хлеба, наполовину из отрубей, и небольшим кусочком мяса; не было даже воды. Саш, брошенные генералом Нарбоном (у горы), подъехали в 11 часов вечера. Конюх, который ими правил, отморозил себе нос и ноги. Трупы замёрзших солдат продолжают усеивать дорогу.

В 4 часа Мюрат выступает, и все войска идут по Ковенской дороге. Императорская гвардия уменьшилась теперь приблизительно до 800 человек. Баварский отряд и дивизия Луазона, к которым присоединилось всё депо, составили арьергард, под начальством Нея. Весь отряд этот состоял, в общем, из 2300 человек пехоты и 200 кавалерии, так что Великая армия едва доходила до 5000 вооружённых человек, не считая поляков и кавалерии, отправившейся к Олите. Мюрат и Бертье ехали в карете. Вице-король, Даву, Лефевр, Мортье и Бессьер, с остатками своих штабов, следовали пешком или верхом».

11 декабря

«11 декабря 1812 года. Король без свиты отправился прямо в Ковно; в момент его отъезда прибыл арьергард дивизии Луазона, сведённой к 600 человек; за три дня перед этим в Вильно она насчитывала 6000 человек. У этой дивизии не осталось ни одной пушки. 113-й линейный полк — часть её, — состоящий из флорентийцев, поразил меня в этом городе своей выправкой и щёгольской одеждой. Я разговорился с сержантом этого полка, удивляясь, каким образом такой многочисленный отряд так быстро растаял. Он мне ответил: “Это очень просто, мы умираем от холода и голода. В нас посылают ядра, мы же не можем отвечать неприятелю тем же, ничего не оставалось, как следовать примеру тех, которые в таком беспорядке прибыли из Москвы”.

Этот сержант был в числе тех приблизительно 120 солдат полка, которые до этого дня ещё оставались под знамёнами. Арьергард остановился в Эве; я оставался там же до 10 часов утра, надеясь встретить моего генерала. Всё время не переставала дефилировать толпа отбившихся от армии солдат, оставшихся позади. Старая императорская гвардия, насчитывавшая в момент отъезда императора (5 декабря) до 1400 человек, теперь вряд ли имела под ружьём больше 800 человек.

Я и Шабо приютились в санях генерала вместе с его поваром, единственным из наших служителей, у которого не было ничего отморожено. Наше беспокойство об участи генерала Нарбона возрастает в течение дня. Среди жестоких страданий, доставляемых мне моей рукой, я не мог не твердить себе: “Перед нами зрелище величайших ужасов, ничего подобного потомки больше не увидят”.

Проехав едва 8 вёрст, мы услышали казацкую пушку, обстреливающую наш арьергард. Мы остановились в штабе генерала Себастьяни и с восторгом нашли там генерала Нарбона!»

Оставим теперь на время милейшего адъютанта Кастеллана, наконец-то отыскавшего в суматохе повального бегства своего непосредственного начальника, и поблагодарим его напоследок за неоценимую помощь, оказанную нам в поисках истины.

14 декабря

«Полковник Кайсаров захватил экипаж государственного секретаря, графа Дарю, в коем было найдены всевозможные документы, упакованные в двух тюках».

Интересно, что эти бумаги были отправлены не куда-нибудь ещё, а прямиком в С.-Петербург, Александру I. Но ни одного приказа об уничтожении (сокрытии) каких-либо ценностей среди них не нашли. Почему? Ведь мы с вами буквально по дням и часам установили, когда и где были спрятаны весьма солидные ценности. А просто так, по стечению обстоятельств, их не прятали, поскольку всё в армии (в том числе и французской) осуществлялось и осуществляется только по приказу. Следовательно, все документы, связанные с захоронением вывезенных из Москвы трофеев, были преднамеренно уничтожены. Кем? Когда? Зачем?

Да тем же самым Дарю они и были уничтожены. Неоднократно участниками похода отмечалось, что государственный секретарь несколько раз сжигал какую-то документацию, организуя кострища на привалах от Гжатска до Толочина (то есть до того места, где был издан приказ об уничтожении «2-го золотого обоза»). Кроме того, самим императором в Орше было сожжено большое количество документов, и даже одежды. В Толочине ритуал сожжения повторился. Как говорит народная мудрость, «что-то скрывают только тогда, когда есть что скрывать». Значит, было что скрывать похитителям, было какие следы заметать. Это я пишу для тех, кто не верит в то, что наполеоновские клады существовали вообще, хотя я надеюсь на то, что после прочтения моей книги число таких скептиков поубавится.

Давайте теперь абстрагируемся от событий, происходивших в середине декабря 1812 года, и (мысленно) переместимся в город Вильно примерно на сто лет вперёд. Выяснилось, что в марте 1910 года в этом городе был утверждён кружок ревнителей памяти старины 1812 года, а в апреле того же года была произведена разведка всех операционных путей нашей и французской армий во время Отечественной войны 1812 года. И это, казалось бы, самое невинное дело привело к открытию ещё одного нешуточного клада, связанного с нашествием Наполеона. Об этом сокровище я расскажу