ГЛАВА 7. ПРОСЕЛКИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА 7. ПРОСЕЛКИ

Как во сне, Эктор проследовал за хозяином и принял участие в застолье. Отшельник же вел себя за столом, как обычно, словно ничего не произошло, по крайней мере, такого, что бы могло испортить его славный аппетит.

По окончании завтрака подали кофе и ликеры (!). Начался разговор.

— Мой юный друг, — произнес отшельник, развалясь в кресле с чашечкой кофе в руках, — вы, безусловно, человек храбрый. Последний эпизод рассеял все мои сомнения. Но признайтесь, я недурно разыграл роль людоеда. А Биско с саблей — каков негодяй, а?

— Не пойму, к чему вся эта комедия? — спросил Эктор, ещё не избавившийся от желания пощупать, цела ли его голова.

— Да просто чтобы испытать вас.

— А если бы я предложил свой язык?

— Конечно, было бы то же самое. Ну скажите, зачем он нам?

— Затем, что вы получили, лишив языка утреннего немого.

— Это же просто новый рекрут. У него легкие ноги, верный глаз и, заметьте, добрый язык. Что же касается вас, вам бы пришлось жить в другой пустыне, размышляя о ничтожности сокровищ сего мира, временами выбивая пыль из одежды нашей братии. На что годится человек, который робеет?

— Все это верно…Но, стало быть, у вас есть и ещё пристанища?

— С полдюжины.

— Неплохо!

— Это только начало, и скоро их станет вдвое больше.

— И все на территории графства?

— Здесь и посюду. Нам нравится Италия…Хорошая страна. От вас зависит стать во главе одной из этих обителей.

— Опять!

— Вечно, мой друг. Сразу видно, что мы ещё мало знакомы. Вы нетерпеливы, я упрям. Да вы и сами перемените свои убеждения. Вы будете делать в малом то, что завоеватели-герои истории делали в большом. У вас из-за неправильного воспитания слишком много предрассудков. Это говорю я, брат Иоанн, который раньше, уж и не помню когда, думал, как и вы.

— Очень любопытно!

— Что ж, расскажу, как было дело. В 1680 году я был ещё студентом университета в городе Э. Время я тратил, как и все, на карты. По крайней мере, большую его часть. Куда девал остальную, не помню. Правда, иногда я все же занимался науками. В кармане у меня, помимо карт, бывали и Вергилий, и Аристофан. Однажды во время игры один пьемонтский офицер, продувшийся в пух и прах, сильно разгорячился. Головы были возбуждены вином, посыпались сначала удары руками, потом шпагами. Женщины с криками выбежали наружу, свечи попадали от взмахов клинков. Бились в потемках, я тоже был в этом замешан. Когда утихло и зажгли огонь, с пола подняли тела: сына одной известной фамилии, пьемонтского офицера и мещанина того города. Поднялся великий шум. Вмешалось правосудие — а оно, как известно, в парламентских странах очень боязливое. Нужно было бежать, что я и сделал той же ночью. Не останавливался, пока не достиг папских владений. Меня встретил пустынник, который отвел меня к себе в пустынь, у горы Святого Иакова, вблизи Кавайона.

— Что-то уж очень похоже на мою историю, — заметил Эктор.

— В самом деле; но с иными последствиями, как вы сейчас увидите. Пустыннику удалось расположить меня к монашеской жизни. Возвращение в Прованс было исключено. Вот я и прикинулся богомольным и прикинулся ханжой. Зато добыл себе превосходную аттестацию, где надо.

Прошло немного лет, и я решил устроиться самостоятельно. Мне понравилась та пустынь, где находимся мы с вами. У епископа я выпросил дозволение поселиться в ней. Но через некоторое время ко мне пришел один знакомый из Э. Он стал к этому времени контрабандистом и познакомил меня с бродягой, грабившим на дорогах. Они предложили мне войти с ними в компанию. Я согласился. Оборудовал пустынь, как вы уже заметили. Она стала главным прибежищем для нашей банды. Я собираюсь прикопить деньжат и, конечно, бросить это занятие. Куплю землю и буду делить досуг между утешительным вином и любимыми римскими поэтами — Тибуллом, Горацием, Вергилием, Катуллом, Ювеналом…

Пока брат Иоанн рассказывал свою историю, Эктор мало-помалу приходил в себя и размышлял, что ему делать. Гнев и угрозы скатываются с отшельника, как вода с гуся. Следовательно, ни то, ни другое здесь не подойдет. Видимо, лучше всего было принять одобрительный вид, что он и сделал.

— Все это очень любопытно, — сказал он, — можно только поражаться совпадению обстоятельств, приведших вас в нынешнее положение. Но кажется вы говорили, что у вас не принято прибегать к убийству?

— Да. Могу похвастаться, что это мне удалось убедить товарищей следовать этому принципу.

— И зачем же вам тогда такое количество ружей, пистолетов, сабель и кинжалов?

— Ну, вы же знаете: хочешь мира, готовься к войне. Случается, впрочем, иметь дело с упрямыми дворянами. Тогда приходится драться. Но это бывает редко, да и мы стараемся избежать таких ситуаций.

— Уж не из любви ли к миру?

— И из уважения к бережливости.

— О чем это вы?

— Да ведь за каждое убийство надо платить пошлину в тысячу экю. А если дело касается важного лица, сумма возрастает до шести тысяч.

— И это для вас дорого?

— Конечно. Ежегодно мы платим подать наместнику в шесть тысяч, не считая налога со случайного дохода.

— Это много для пустыни?

— Конечно, даже очень. Но чем не пожертвуешь для своего спокойствия.

Опорожнив третий стаканчик коньяка, брат Иоанн встал с красным лицом и улыбающейся физиономией.

— Хотите, покажу вам наше обиталище?

— С удовольствием.

И они прошлись по территории пустыни. С трех сторон она была окружена стеной, с четвертой зияла пропасть. Камни из стен могли быть легко вынуты, открывая бойницы. Пустынь увенчивала башня высотой около тридцати футов, господствовавшая над местностью. На её вершине даже был часовой. Разумеется, из пустыни вели тайные ходы. И, конечно, в часовне горели свечи, а над папертью возвышался деревянный крест.

— Вот видите, строгий порядок, — похвастался отшельник. — И если его высокопреосвященство господин наместник посетит нас, ему не к чему будет придраться.

Эктор промолчал. Ибо у него не было пистолета, хотя цель — лоб этого мерзавца — так и искушала руку.

Вечером, лежа в келье, он долго не мог уснуть. Пришлось встать: события дня слишком его взбудоражили. Он подошел к окну и стал смотреть вдаль, постепенно приходя в себя. Мысли о собственной жизни овладели им. После смерти отца все пошло не так, как хотелось бы. И вот теперь он во власти бандитов. Тут он вспомнил слова отца о том, что в жизни придется и лавировать, скользя между препятствиями, как река мимо скал.

Эктор так задумался о своей жизни, что не почувствовал, как сырой и холодный ветер с гор застудил его до самых костей. Наконец, усталость сделала свое дело, и он заснул тяжелым беспокойным сном.

Когда на другой день брат Иоанн вошел в келью, он обнаружил, что Эктор сильно простудился. Началась горячка, Эктор даже не узнавал людей. Только через неделю жар спал. Открыв как-то глаза он увидел рядом брата Иоанна с Биско.

— Наконец-то! — воскликнул отшельник. — Я уж думал было, что вы не поправитесь, прости меня, Господи!

— Где я? — ещё не до конца очнувшись, спросил Эктор.

— В башне на горе Ванту.

Эктор уныло опустил голову на подушку. Ему пришлось пролежать в постели ещё неделю, пока смог, наконец, подняться.

— Мой юный друг, — обратился к нему брат Иоанн, — поблагодарите Биско! Вначале он чуть не отрубил вам голову — но не отрубил же! А теперь он спас вам жизнь.

— Мне? — удивленно переспросил Эктор.

— Вам, именно вам. У вас в жилах не кровь, а ртуть. Трижды вы пытались выброситься из окна, и трижды он укладывал вас силой в постель. И чего это вы так полюбили путешествия в воздухе?

Эктор дружески улыбнулся Биско.

— Ну вот, теперь видно, что наш больной выздоровел! — вскричал брат Иоанн. — Беги-ка, приятель, — обратился он к Биско, — в подвал за лучшим вином. Да не забудь прихватить, среди прочих, большую бутылку, которую мы взяли у дворецкого его высокопреосвященства. Да, кстати, как вы все-таки насчет моих предложений? Вы подумали?

— Да.

— И что же?

— Я их принимаю.

Брат Иоанн захлопал в ладоши, как младенец.

— Вот это-то и есть подлинный ум! Я сразу заподозрил, что предрассудки для вас — не слишком большое препятствие.

И опорожнив стакан вина, предназначавшегося когда-то его высокопреосвященству господину епископу города Э., он добавил:

— Биско, жертвую своей долей в очередной добыче. И еще: хочу, чтобы сегодня у нас был большой праздник.

Вскоре послышались радостные возгласы братии, услышавшей радостную весть от Биско.

— То мои молодцы беснуются, — заметил брат Иоанн, — мы же от них не отстанем, если Бог даст нам силы. А он, конечно, даст.

— Он не может нам в этом отказать. — Эктор постепенно входил в роль желающего приобрести доверие хозяина пустыни.

— Вы не поверите, — заявил брат Иоанн, — как я рад вашему решению. Вы сами будете благодарить меня за настойчивость.

— Уверен в этом.

— Постепенно мы разбогатеем и на отдыхе будем переводить моих любимых поэтов.

— Признаюсь, я не очень силен в латыни.

— Ничего, я посвящу вас в тайны этого языка. А как хорошо читать эклоги в тени тополей! С моими товарищами не поговоришь на такие темы. Кстати, я думаю подучить вас также греческому языку.

— Греческому?

— Да, чтобы сравнить Гомера с Пиндаром.

Брат Иоанн продолжал свои рассуждения в этом направлении. В результате Эктор понял, что никогда ещё прежде афинские философы, мечтавшие на берегу Эгейского моря, мудрецы-ученые, рассуждавшие в священной тени оливковых рощ, и эпикурейцы, дремавшие на берегах Наксоса, не жили так счастливо под благосклонным оком бессмертных богов, как теперь им предстояло в Академии на горе Ванту.

Постепенно Эктор приходил в себя, набирая силы. Ему даже вернули оружие, хотя и не лишали удовольствия находиться под пристальным оком парочки товарищей.

Однажды брат Иоанн объявил Эктору, с которым после болезни окончательно подружился, что вечером предполагается осуществление прибыльного дельца.

— Вы отправитесь с нами, — прибавил он.

— Хорошо. — Сердце Эктора забилось, как у птицы.

— Будьте готовы.

— Это нетрудно. Раз вы беретесь за дело, не сомневаюсь, что оно будет прибыльно. Но будет ли оно безопасно?

— Фу, какая ерунда! Мы просто попросим владельца замка Бонненваль поделиться арендной платой, которую он сегодня получит. Ну, немножко шума, вот и все…Но к чему этот вопрос?

— Просто я разрядил сегодня утром свое ружье в коршуна, и если надо, заряжу его снова.

На дело отправились в десять. Эктор решился, во что бы то ни стало, вернуть себе свободу.

В конце мая ночи стояли короткие и ясные. Брат Иоанн был необыкновенно весел.

— Раз уж вы впервые выступаете в поход, — говорил он, — я хочу дать вам возможность остановить какую-нибудь карету. Надо только, чтобы она нам повстречалась.

Минуту спустя он продолжал:

— Не кажется ли вам, что мы похожи на фессалийских пастухов, отправляющихся на поиски своих потерявшихся овец? Или лучше, не подобны ли мы спартанцам, собирающимся на пифийские игры оспаривать награды в метании диска и дротиков?

Эктор с деланным весельем отвечал на эти красноречивые рассуждения и нетерпеливо ждал, когда же наступит возможность побега.

Между тем, вследствие хорошего ужина и любви к болтовне, на рассвете компания заметила, что заблудилась. Возвращаться к замку Бонненваль и нападать на него днем было безрассудно. Нашли убежище в соседнем лесу. Рядом шла дорога, где можно было и поохотиться на проезжающих.

Выставив часовых, все улеглись спать. Эктор, притворившись спящим, вскоре открыл глаза и, не поворачивая головы, осмотрелся. Отовсюду слышалось храпение спящих. Привстав, он зарядил ружье и пополз на коленях среди лежавших бандитов.

В конце наскоро разбитого лагеря спал брат Иоанн. Вид у него был такой же беззаботный, как у древнего фавна, застигнутого сном в засаде на нимфу.

Эктор остановился, взглянул на отшельника и улыбнулся:

»— Вот сон праведника», — подумал он. И поспешно черкнув на клочке бумаги несколько слов, приколол его к ветке одного из кустов, вслед за чем отправился в путь.

Сделав несколько шагов, он заметил одного из двух часовых, сидевшего, прислонясь к дереву. Сначала он было принял все меры предосторожности вплоть до того, что положил руку на взведенный курок. Присмотревшись, заметил однако, что Биско (это был именно он) пребывает в полной неподвижности. Вскоре стало ясно, что сей храбрый сторож последовал примеру своего предводителя.

Поблагодарив Бога, что ему не пришлось стрелять в Биско, Эктор наконец встал на ноги и побежал через лес к дороге.