ГЛАВА 35. ДВА ПРОТИВ ОДНОГО

ГЛАВА 35. ДВА ПРОТИВ ОДНОГО

— Вы меня спрашиваете, — сказал шевалье, — почему я противлюсь вашему предполагаемому браку. Не так ли?

— Да, мсье, — ответила Кристина.

— Причина очень проста. Я противлюсь ему потому, что люблю вас.

Кристина содрогнулась, как ребенок, внезапно заметивший в траве плоскую голову змеи.

— А люблю я вас потому, что ненавижу мсье де Шавайе, — продолжал шевалье.

Кристина отодвинулась в испуге.

— Это вас удивляет, — заметил он, — когда вы хорошо меня узнаете, ничто во мне не удивит вас.

— Но за что вы ненавидите мсье де Шавайе?

— Вам достаточно знать, что жизнь господина де Шавайе соединена с моей более, чем вы думаете. Но сейчас не в этом дело. Главное заключается в ваших намерениях, и я решился переговорить с вами на этот счет.

— Не мечтайте заставить меня отказаться от них.

— Прежде выслушайте меня.

— Зачем? — спросила она, готовясь встать.

Шевалье остановил её движением руки.

— Я прошу у вас часа, в то время как вы намерены посвятить другому всю жизнь.

— Час? Хорошо, — кивнула Кристина, — надеюсь, он будет последним.

— Не спешите решать заранее.

— Я вас слушаю, мсье, — с гордым видом отвечала Кристина.

— Я начинаю. Вы видели, что я смог сделать: ваш расторгнутый брак, отъезд мсье де Шавайе во Фландрию, его долгое там пребывание, разлука с вами, — все это моих рук дело. Судите после этого, на что я ещё способен.

— Творить зло и ничего больше.

— Вы угадали. Но не трудитесь понапрасну искать причину этого могущества, вы его не откроете. Оно существует и этого достаточно. И не думайте, что я откажусь от моих намерений лишь потому, что случай привел моего врага ко двору.

— Действуйте, что нам за дело до этого? Эктор теперь здесь.

— Вы прерываете меня слишком рано, мадмуазель. Господин де Шавайе там, где я. Борьба будет продолжаться; но, предупреждаю вас, бой будет неравный. Во-первых, я знаю, кто он, а он меня не знает. К тому же господин де Шавайе имеет множество предрассудков и действует только благородными способами. Я же пользуюсь любыми, которые могут способствовать в успехе. Всеми, вы это понимаете? Любыми!

— Ваши слова не оставляют сомнений.

— Я говорю так для того, чтобы вы яснее поняли и хорошо знали, на что решаетесь.

— Я начинаю вас понимать, мсье.

— Хорошо. После этого вы согласитесь, что господину де Шавайе будет трудно противиться. Что вы скажете о человеке, который, будучи совершенно обнаженным, вступит в бой с воином, окованным в железо? А ведь это истинная картина борьбы, в которую мы вступаем.

При этих словах Кристина содрогнулась.

— Да, — сказала она, — вы мне кажетесь ужасным.

— Женщины всегда так говорят, когда им открывают истину, — холодно заметил шевалье. — Вы видите, я иду напролом. Милость короля, высокое покровительство маркизу, его молодость, храбрость, преданность друзей, его окружающих — ничто не поможет. Однажды я решился его убить. По крайней мере, велел убить. Вы бледнеете…Не бойтесь; я нерасчетливо поддался вспышке гнева…Пуля пролетела мимо. Я получил время подумать и вместо того, чтобы поразить тело господина де Шавайе, стал метить в его душу. Я покарал его любовь, и могу сказать, что за эти пять лет не прошло дня, в который он бы не был нравственно убит. Я создал его одиночество. Он жил эти пять лет среди огорчений, отчаяния и мрачных ожиданий, вы же хотите в несколько часов все это опрокинуть. Я же сказал, сударыня, что вы не посоветовались со мною.

Кристина с ужасом внимала шевалье.

— Это ещё не все, — продолжал шевалье после минутной паузы. — Привычка видеть вас породила в душе моей любовь.

Кристина сделала негодующий жест.

— Лучше говорите мне о своей ненависти, мсье! Но говорить о вашей любви! Я этого не потерплю.

— Мое признание непохоже на то, что шепчут на ухо женщине. Поэтому вы можете меня выслушать, не стыдясь, — отвечал шевалье с тем же хладнокровием. — Я люблю вас только для того, чтобы похитить у моего врага, то есть из мести. Если бы вы были чужды Шавайе, я не бросил бы на вас взгляда…Но я вас увидел, ваша грациозность, ваш ум, ваша красота меня прельстили, и я полюбил вас.

— А какое это имеет отношение ко мне? — спросила она с гордостью королевы.

Шевалье слегка нахмурил брови.

— Сию минуту узнаете. Отношения между мною и мсье де Шавайе могут быть решены только через вас. Если вы будете упорствовать в своих намерениях, между мной и ним начнется непримиримая война.

— Война ему сродни, — гордо заявила Кристина, — он не отступит.

Шевалье покачал головой.

— Эта не похожа на прочие. Он будет побежден.

— Не думаю, что вы распоряжаетесь судьбой.

— Если вы откажетесь от него, я соглашусь его забыть. Я пожертвую своей враждой и поверьте, это жертва немаленькая.

— Я знаю Эктора, — отвечала Кристина с глазами, сверкающими необыкновенным огнем, — страх смерти не заставил бы его отказаться от меня.

— Поэтому я и обращаюсь не к нему.

Кристина бросила на шевалье презрительный взгляд.

— Разве вы полагали встретить во мне больше снисходительности? — спросила она.

— Я думал, что дочерняя привязанность принудит вас следовать моему совету.

— Что вы хотите сказать?

— Все очень просто…Мсье де Блетарен здесь…

— Так что ж? — спросила Кристина с беспокойством.

— А вам небезызвестно, что он замешан в уголовном деле, которое можно воскресить…

— Вот как, мсье! — вскричала Кристина, вставая. — Я и не думала, что подлость может зайти так далеко!

— В чем же мои слова кажутся странными?

— И вы осмелитесь донести на старика?

— Осмелюсь.

Кристина едва стояла на ногах; стеклянный взор шевалье был устремлен на нее, но она выпрямилась и смело выдержала этот взгляд.

— Мой отец дорожит своей честью более, чем жизнью, — сказала она, — и знайте, что он не выкупит её ценой подлости. Если я соглашусь вас послушать, он проклянет меня и оставит мне свое презрение вместо прощения.

Теперь шевалье в свою очередь содрогнулся.

— Идите, мсье, — продолжала Кристина, — Бог не оставит нас и мы положимся на его покровительство.

Но оправившись от смущения, шевалье уже насмешливо улыбался.

— Это ваше последнее слово? — спросил он.

— Мое последнее слово таково: вот вам дверь и не переступайте за её порог.

— То есть вы меня выгоняете?

— А разве вы меня не поняли?

— Хорошо, — отвечал шевалье, — люди, подобные мне, иногда отступают, но для того, чтобы дальше прыгнуть…Прощайте, сударыня, я уношу с собой надежду, что мы ещё увидимся.

Он поклонился и ушел.

Едва он вышел за дверь, как Сидализа отдернула скрывавшую её штору и кинулась к Кристине.

Бледнее мраморной статуи, Кристина оперлась на спинку кресла.

— Подлец! — вскричала Сидализа, — так же мерзок, как и зол!

Кристина опустила голову на плечо подруги и залилась слезами. Теперь, когда гордость не поддерживала её больше, она поддалась всей робости своих лет и слабости своего пола.

Сидализа бесконечно её целовала, называя самыми нежными именами. Она плакала тоже и не знала, что делать, чтобы придать мужества подруге.

— Ядовитый змей! — сказала она. — Дрожь пробегала у меня по телу от всего, что я слышала. Какая наглость и какое хладнокровие! И этот человек смеет вас любить, как будто у него есть сердце! Кто ему поверит? Мне часто случалось видеть на сцене ужасных героев, но ни один из них не сравнялся с ним в низости! И его родила женщина? Я утверждаю, что он произведен на свет тигрицей.

— Вы предупредите Эктора? — спросила Кристина, отирая слезы.

— Разумеется.

— Вы расскажете ему, что вы видели и слышали?

— Да, да!

— И как можно скорее.

— Положитесь на меня.

Она снова бросилась на шею Кристине и обняла её.

— Послушайте, — Сидализа была вне себя, — будь я мужчиной, я позволила бы убить себя за вас.

— Я не требую вашей смерти, живите, напротив, живите для нашего соединения.

— Я не забуду этого. АХ, он хочет войны, этот скверный шевалье, хорошо, он её получит. Он демон — так я докажу ему, что я чертовка. К тому же чего нам пугаться? Он один, и мужчина, а нас — двое женщин…Мы с ним справимся.

— Ах, — простонала Кристина, — мое самое большое горе — мой отец…Вы слышали его угрозы. Не мой ли долг пожертвовать собой?

— Нет, тысячу раз нет. Ваш отец предпочел бы смерть постыдному союзу своей дочери с подобным негодяем…Шевалье грозил на него донести. Но, благодаря Богу, другие, более могущественные фигуры возьмут на себя, по просьбе Эктора, миссию быть его ходатаями…Сошлются на его годы и беды, и мы одержим победу. Если понадобится, мы бросимся к ногам короля: вы, мсье де Шавайе, Кок-Эрон, граф де Фуркево, все, и сверх того я, и мы увидим, как его величество уступит.

Актриса воодушевилась при мысли о борьбе.

— К тому же, в чем все дело? — продолжала она. — Надо расстроить козни ревнивца…В этом преуспевали не раз и ещё преуспеют, слава Богу. Вы подобны принцессе из волшебных сказок, заключенной в башню злым гением. Прекрасный рыцарь безутешен от потери и горит желанием вас освободить…Рыцарь вам известен, я — маленький паж…Положитесь на него…

— Я совершенно согласна.

— И маленький паж будет связным между принцессой и её возлюбленным.

Кристина пожала руку Сидализы.

— Что же вы собираетесь делать? — спросила она.

— Сама не знаю…Вам лучше быть здесь, пока мы не найдем надежного убежища от преследований врага. Положитесь на нас. Вы не останетесь долго в Шеврезе. У Эктора могущественные друзья. За вас будут хлопотать герцог де Рипарфон, герцог Орлеанский. Будьте спокойны и ждите от нас известий.

Простившись с Кристиной, Сидализа занялась составлением в уме множества планов. При этом более всего она опасалась вспыльчивости Эктора, которого не надеялась удержать, если он узнает место уединения Кристины. Поэтому она решилась не говорить ему об этом прежде, чем проникнет в намерения шевалье.

Между тем успехи Эктора в Марли, казалось, принимали все большие размеры. Его осыпал милостями король и друзья начинали думать, что под такой защитой он будет в состоянии бороться с ударами рока. Фуркево уже видел его маршалом Франции, кавалером всяческих орденов, герцогом и пэром королевства. Одного только Рипарфона беспокоил этот быстрый успех.

— Я не люблю, — говорил он, — необыкновенного счастья, возносящегося с первым взмахом к небу. Оно подобно цветам, распускающимся за одну ночь. Они вянут от первого луча солнца, их сражает первый удар ветра…

Слыша эти суждения, Поль брал Эктора под руку и уводил.

— Оставьте, — говорил он, — этого зловещего философа. С самой колыбели он носит в себе жало меланхолии.

Однажды, возвращаясь с прогулки, они встретили по пути Кок-Эрона.

— Смело бьюсь об заклад, — сказал Поль, — по лицу нашего приятеля видно, что он хочет сообщить нам новость.

— Да, — заметил солдат, покачивая головою, — новость есть, но хороша ли она или дурна, я этого не знаю. Вас спрашивал сегодня утром какой-то человек.

— Как он выглядел? — спросил Эктор.

— Как и все люди, довольно хорошо сложенный и начинающий седеть.

— Ты его знаешь?

— По правде говоря, нет.

— А его имя?

— Знаю. Вы слишком часто его повторяли, чтобы я его мог забыть.

— Так это…

— Брат Иоанн.

— Пустынник с горы Ванту? — вскричал удивленный Эктор.

— Он самый: краснощекий, широкоплечий, высокого роста, со смелым взглядом отважного плута и веселой наружностью.

— Познакомь меня с ним, — попросил Фуркево, — я уже давно этого желаю.

— Не замедлим, мсье, — отвечал слуга.

— Зачем он приходил? — спросил Эктор.

— Поговорить с вами. Он, казалось, очень был раздосадован, что не застал вас дома, и тогда я назвал себя.

— И твое прекрасное имя, конечно, привело его в восторг? — сказал Поль.

— Вы напрасно шутите, мсье! — возразил Кок-Эрон. — Скажу вам, что при этом имени радость появилась на его лице.

— Только при имени? Неприхотлив же брат Иоанн.

»— А, вы Кок-Эрон? — сказал он мне, — я очень рад. Ваш господин не раз говорил мне о вас, и мне захотелось познакомиться с вами.»

— Какой вежливый плут.

»— Вы человек, — прибавил он, — которому можно поручить дело, касающееся мсье де Шавайе. Я люблю его, как сына. Скажите ему, что у меня сегодня в семь часов свидание на мосту Пон-Нев с одним известным негодяем.»

— Он так сказал? — вскричал Эктор.

— Повторяю фразу слово в слово.

— Что он ещё сказал?

— Сказал, вам надо там присутствовать, ибо, может быть, там будет приоткрыта тайна, до сих пор вам непостижимая. Затем добавил:

»— Я брат Иоанн, бывший прежде пустынником. Мсье де Шавайе меня хорошо знает; но если, сверх ожидания, он не обратит внимания на мое приглашение, потрудитесь, почтеннейший Кок-Эрон, повторить ему два слова: «Марлийский лес». Он поймет.»

— Конечно понимаю! Ты говоришь, в семь часов на мосту Пон-Нев? — переспросил Эктор.

— На Пон-Нев и в семь часов, сегодня вечером, брат Иоанн будет на набережной со стороны улицы Дофин.

— Хорошо, мы там будем, — отвечал Фуркево.

— А, вы тоже едете?

— Если приятель из марлийского леса приведет с собой какого-нибудь разбойника, я беру на себя задачу с ним разделаться.

— Вы говорите о брате Иоанне? — спросил Эктор.

— Нет, о том, неуловимом…Не знаю сам, почему, но я доверяю брату Иоанну.

— И вы правы. Он сдержит свое слово.

— Остается ещё часа четыре, — продолжал Поль. — Переоденемся и пойдемте сорить деньгами в приемных её высочества наследницы. Там всегда много хорошеньких женщин, готовых посмеяться.

— Идемте, — согласился Эктор. — А ты, Кок-Эрон, проследи, чтобы наши лошади были готовы часам к пяти.

— Они будут готовы в четыре, маркиз, — отвечал Кок-Эрон.