ГЛАВА 3. ВЛАДЕЛЕЦ ЗАМКА

ГЛАВА 3. ВЛАДЕЛЕЦ ЗАМКА

Еще и поныне на границе провинции Дофин, вблизи Вьенны, виден старинный замок, почерневший от времени, массивный, четырехугольный, с изрытым пулями фасадом, кое-где пробитым пушечными ядрами. Этот замок, господствовавший над долиной, спускавшейся к берегам Роны, носил название «Замка волшебниц», потому что по сторонам его главного входа стояли статуи четырех волшебниц, которые выдержали десять осад и вписали тем самым яркую страницу в историю провинции. Лигисты, протестанты, фрондеры и роялисты брали его, сдавали, взрывали стены, делали расселины в башнях и взламывали его крышу, но так и не разрушили до конца. И владелец его говорил, что только дьявол способен повергнуть его на землю.

В конце прошлого века этому владельцу, маркизу де Шавайе, было лет под пятьдесят. Он был высокий, сильный мужчина, живой и проворный для своих лет, веселый и храбрый, как принц Конде, большой любитель охоты, гордый, как дуб, предприимчивый и решительный, но настолько добрый, что отдавал все просившему.

В свое время он воевал во Франции и в Италии, был во Фландрии и в числе тех, кто последовал за принцем Конде в Венгрию. Естественно, добрый характер привел его к тому, что он прожил самую лучшую часть своего состояния. Впрочем, это его мало огорчало: лишь бы у него были конюшня, псарня и винный погреб, остальное его не беспокоило.

Как-то, когда он готов был отправиться на охоту, при нем зашел разговор о девушке-сироте благородной фамилии, которую выгоняли за порог заимодавцы её отца. Узнав об этом, старый воин поехал в тот дом, сев на свою лучшую лошадь, и возвратился с сиротой.

— Живите здесь, как у себя дома, — сказал он ей. — Со мной легко ужиться, и беспокоить вас я не стану.

Три месяца спустя один из местных охотников рассказал, что некий сосед-барон, живший промеж распутных девок, позволил оскорбительно отзываться о бедной сироте. Маркиз промолчал, что было признаком его сильного гнева, велел оседлать лошадей и помчался к барону.

Через несколько часов он возвратился и вошел к девушке.

— Про вас распространяют сплетни, — угрюмо произнес он.

— Боже мой, — она побледнела.

— Успокойтесь… болтун получил хороший удар шпагой. Но следует постараться, чтобы в будущем никаких сплетен не возникало.

— Скажите, что мне делать, и я сделаю.

— Это очень просто, и мне следовало об этом подумать раньше. Вам следует выйти замуж.

— Но у меня нет приданого!

— У вас есть все то, что имею я. Мало, конечно…но все же лучше, чем ничего.

Сирота молча поднесла руку маркиза к своим губам.

— Я берусь отыскать жениха, — добавил мсье де Шавайе, — разве только ваш выбор уже сделан.

Бедная девушка отрицательно покачала головой.

— Ну что же, — продолжал де Шавайе, — мой собственный выбор пал на дворянина, имеющего состояние и живущего в нескольких лье отсюда.

— Значит, я должна буду покинуть ваш замок?

— Разумеется, это следовало бы когда-нибудь сделать.

Сирота горько заплакала.

— Сказать по чести, — вскричал растроганный маркиз, — есть ещё средство, да вам оно не подойдет.

— Скажите.

— Не хотите ли вы меня в мужья? Я, конечно, стар, но буду любить вас, как отец.

— А я буду любить вас от всего сердца, — ответила девушка, протягивая маркизу руку.

На другой день они были обвенчаны, и через девять месяцев у них родился мальчик. Домовый священник окрестил его Эктором-Дьедонне де Шавайе. Счастливый маркиз целых шесть недель не ездил на охоту.

Два года спустя маркиза де Шавайе умерла при родах девочки, которая вскоре последовала за матерью.

— Я был слишком счастлив, — сказал маркиз. — Богу было угодно испытать меня в своем счастье.

Ибо это была его первая горесть в жизни.

Его спасло крепкое здоровье. Он переборол горе, но смерть, подобно жнецу, уносящему колосья с поля, лишила его мира, счастья и довольства. Из-за его неумения вести дела на пороге жилища снова появилась угроза разорения.

Он решил вызвать на помощь свою младшую сестру, рожденную от второй жены отца. Это была хитрая и льстивая женщина, скрывавшая под маской добродетели недобрую сущность своего характера. Этой-то тетке и было поручено воспитание маленького Эктора.

Но благодаря небу у маркиза был честный солдат, который сопровождал его в походах, был при нем пажом, а затем оруженосцем. Этому солдату было тогда тридцать лет. Звали его Кок-Эрон по названию улицы, где он был рожден. Этот-то солдат и решил обучать Эктора тому, чему его не учили, — и зря, как думал Кок-Эрон.

Казалось, что мадам де Версийяк — так звали сестру мсье де Шавайе — очень пеклась о ребенке. Но то была лишь одна видимость. Все заботы легли на плечи Кок-Эрона, который придумывал тысячи хитростей, чтобы заманить своего любимца на учебу. Он даже предоставил ребенку возможность читать книги, оставшиеся от матери. Ребенок же, имевший хорошую память и большое любопытство, охотно предавался их чтению. На учебных занятиях он засыпал, а вот книжки про всякие приключения, чудеса и особенно про войну прочитывал от корки до корки. В результате он хорошо выучил такой предмет, как история.

Воюя в Эльзасе и Пфальце, Кок-Эрон научился болтать по-немецки. Умершая мать знала испанский, и Кок-Эрон решил, что ребенок не должен отставать в языках ни от него, ни от матери. Был нанят учитель — важный старик-священник, — пообещавший за два талера и обеды приходить три раза в неделю и, кроме языков, преподавать географию и геометрию.

Но все это было ничто по сравнению с обучением езде на лошади, фехтованию, стрельбе из ружья и пистолета и физическим упражнениям, чему самозабвенно предавался Эктор со своим учителем. Через семь — восемь лет таких занятий не было на свете неукротимой лошади, бурного потока, пропасти или дикого зверя, которые могли бы устрашить Эктора. В четырнадцать лет он уже мог сопровождать отца на охоту.

Молодость есть молодость, и самый бурные наслаждения в жизни Эктор испытывал, когда сталкивался с опасностями, погружаясь в бурные воды Роны, опускаясь в пропасти и укрощая молодых бычков, — словом, там, где рисковал жизнью.

Отец, всю жизнь считавший, что если дворянин умеет читать и подписываться, он уже достаточно сведущ, только радовался, глядя на увлечения сына. Может быть, он даже находил несколько излишним так утомлять сына чтением и писаниной, как на том настаивал Кок-Эрон, но не решался им обоим в этом препятствовать.

А между тем дела в Замке Волшебниц шли все тем же порядком: каждый год продавали десятину земли, чтобы уравнять доходы с расходами, давали каждому, кто что просил, гостей принимали вовсю. Зато мудрые намерения владельца замка, каждый месяц собиравшегося прекратить злоупотребления в своем хозяйстве, не могли устоять против силы привычек.

Но вот однажды маркиз, охотясь зимой на волков, упал вместе с лошадью на дно лощины, запорошенной снегом. Его перенесли в замок на носилках. Ноги его были сломаны, все тело в ушибах.

Прибывший в замок хирург, хотя и вправил, где мог, вывихнутые кости, но правую ногу, у которой раздробленная бедренная кость врезалась в тело, все же отнял.

На другой день доктор снял повязку и пощупал пульс больного. У того был сильный жар, вид ран оставался неутешительным. Мсье де Шавайе, смотревший в глаза доктору, заметил, как в них мелькнула тень беспокойства.

— Вы полагаете, сударь, что мое состояние хуже, чем вы думали?

Доктор заколебался.

— Говорите без страха, — подбодрил больной, — вы имеете дело со старым солдатом.

— Полагаю, вам нужно поспешить с распоряжениями, которые сочтете нужным отдать.

— Благодарю вас. А теперь перевяжите мои раны.

По окончании перевязки старый маркиз выслал всех из комнаты, оставив рядом только верного Кок-Эрона.

— Что ж, друг, — сказал он солдату, когда они остались одни, — пришло время расстаться, не плачь и выслушай меня хорошенько.

— Слушаю, маркиз, — ответил Кок-Эрон, сдерживая слезы; кулак его, впрочем, заерзал по лицу.

— Доверяю тебе сына. Что бы ни было, никогда не покидай его.

— Слово честного солдата священно.

— Ты поклянешься мне в том честью воина.

Кок-Эрон поднял руку.

— Хорошо. Но это ещё не все, — продолжил маркиз. — Эктор — юноша живой, пылкий, предприимчивый. Тебе придется быть осторожным за двоих. Следи, чтобы он не бросался, очертя голову, навстречу опасностям. Если же он, волей-неволей, окажется среди них, ты за ним последуешь.

— Обязательно! — с жаром воскликнул Кок-Эрон.

Помолчав, маркиз улыбнулся.

— Мне кажется, я правил своим состоянием не совсем благоразумно.

— Я тоже так думаю.

— Моя милая несчастная жена умерла слишком рано.

— Слишком рано. — Эхо и отчаяние в ответ.

— Я так и не смог понять, как мадам де Версийяк правит в моей хозяйстве. Как только я начинал её расспрашивать, что да как, она отвечала с такими мелкими подробностями, что мне оставалось только верить ей на слово. Слушать же её было невозможно.

— Это понятно, — отвечал Кок-Эрон.

— Что ж, добрая женщина несговорчива, несмотря на свой набожный вид. Думаю, мой сын не поладит с её опекой. Но ты, мой друг, всегда будешь рядом.

— Всегда.

— Конечно, если уж мадам де Версийяк покажет тебе счета, ты их посмотри. Но я сильно сомневаюсь в этом. Думаю, что и Эктор многого не приобретет.

— Я тоже этого опасаюсь.

— Почти все прожито. Но я кое-что накопил за эти годы в виде дукатов.

— Да? — пробормотал Кок-Эрон, вытаращив глаза от удивления.

— Да, вот так, теперь у меня двенадцать или пятнадцать тысяч ливров. Немного, конечно, но в трудную минуту может помочь.

— Разумеется.

— Вот ключ от сундука с золотом, — продолжал маркиз, вытаскивая его из-под подушки. — Сундук ты найдешь в глубине фехтовального зала, слева под старинным шкафом, что остался со времен крестовых походов.

— Я его хорошо знаю…Дубовый, с толстыми гвоздями, безобразен и весь набит, по-моему, клинками шпаг, железными рукавицами, налокотниками и прочей военной рухлядью.

— Все правильно…Золото лежит под железом, в кожаном мешке.

— Хорошо.

— Ты употребишь его для нужд Эктора. Не щади его…Когда будет истрачен последний дукат, мой сын будет уже в таких годах, что сам пробьет дорогу. Для капитала же эта сумма не годится.

— Конечно.

— Он, разумеется, пойдет в отца, который не умел считать. Но ты дай ему волю действовать.

— Ясно.

— Он благородного происхождения и владеет шпагой. Вы будете воевать вместе.

Тут Кок-Эрон потер руки (мысленно, конечно) от удовольствия предстоящих приключений.

От маркиза не укрылась его ухмылка, и он улыбнулся.

— Ну, теперь простимся, а потом пришли ко мне сына.

Солдат приблизился, чтобы поцеловать руку маркиза, но тот раскрыл объятия, и они искренне поцеловались.

Задыхаясь от горестных спазм, Кок-Эрон вышел из комнаты и побежал к Эктору. Не говоря ни слова, он отвел его к отцу.

— Прошу тебя выслушать мои советы, — произнес маркиз, обращаясь к сыну. — Главное, всю жизнь помни, что ты дворянин. А это звание обязывает тебя к чести. Поэтому прежде всего будь храбрым и честным, а там будь что будет. Я, сын мой, жил, как военный, не считая деньги, потому и не оставляю тебе имения, но также и долгов, заметь. И ты тоже, пока имеешь, не считай и ни о чем не жалей…Родоначальники лучших фамилий Франции начинали подобно тебе, имея лишь плащ и шпагу…Добро делай не для показа, а для уважения к самому себе…Жену выбирай не для удовольствия, а как мать твоих детей…Да, помни еще, что можно идти прямо, а можно скользить и извиваться подобно реке. Поступай, сын мой, как тебе велит совесть, но помни, что судить тебя будут Бог и твоя мать. Ты француз — сражайся за родину; дворянин — сражайся за короля; воин — сражайся из-за чести. И да поможет тебе Бог!

— И еще, — помолчав, произнес маркиз. — При тебе будет Кок-Эрон. Люби его как слугу, а уважай как старого воина. Его кровь смешалась с моей на полях войны. Обещай мне не покидать его, когда нужно будет помочь ему в старости.

— Обещаю, — прошептал Эктор.

— Держись, как подобает мужчине, — произнес мсье де Шавайе, заметив слезы на глазах сына. — Думай о земной жизни, как я думаю о небесной.

И отец благословил сына, положив ему руки на голову, пока тот стоял на коленях.

— Обними мня, — произнес он.

Эктор, плача, обнял отца. Тот поцеловал его в лоб.

— Теперь иди и позови ко мне духовника.

После принятия святых таинств мсье де Шавайе выслал всех из комнаты, повернулся набок и закрыл глаза, желая уснуть.

Шли часы, пока мадам де Версийяк расхаживала взад-вперед, роясь в углах, щелкая замками, сжигая какие-то бумаги и не переставая охать, что не мешало ей зорко следить за каждой мелочью. Между тем при встрече с кем-либо она усиленно терла сухие глаза, стараясь придать им заплаканный вид.

К вечеру Кок-Эрон осторожно прошел в комнату больного. Мсье де Шавайе уже оставил этот мир.