Германия в «час ноль»

Германия в «час ноль»

Трудно точно определить хронологические рамки метафорического выражения «час ноль». Чаще всего имеется в виду короткий период от конца апреля — начала мая 1945 г. (самоубийство Гитлера и Геббельса, формальная передача власти Дёницу, подписание акта о безоговорочной капитуляции) до 5 июня 1945 г., когда победители объявили о взятии на себя верховной власти в отношении Германии.

До конца 1944 г. война шла за пределами границ Германии и, если не считать бомбардировок городов, которые сопровождались большими жертвами, немецкое население плохо представляло себе, что такое боевые действия. Первым крупным немецким городом, который в Октябре 1944 г. заняли американские войска, был Аахен. Наступление Советской Армии в январе 1945 г. и опережавшая его волна чудовищных слухов привели к паническому бегству миллионов людей из Восточной Германии. Много беженцев погибло во время боевых действий, а также от холода, голода в царившем хаосе. Страх перед Советской Армией был чрезвычайно велик: тут большую роль сыграла геббельсовская пропаганда, которая 12 лет активно создавала из советского человека «образ врага». Многие старались бежать на Запад, а немецкие солдаты стремились попасть в плен к американцам и англичанам.

Были ли для этого основания? Тут необходимо подчеркнуть следующее. Советская Армия при наступлении повсюду наталкивалась на следы чудовищных преступлений нацистской «войны на уничтожение». Это формировало у солдат чувство мести за совершенные немцами на советской земле злодеяния. К тому же, советские солдаты видели, что немецкий народ жил гораздо богаче, чем они. Поэтому в последние месяцы войны советскими солдатами нередко совершались грабежи, поджоги, изнасилования, было немало ничем не оправданных убийств и других преступлений. Таким образом, в первые дни оккупации созданный нацистами «образ врага» получил определенное подтверждение. Правда, советское командование сразу попыталось пресечь эти бесчинства, но ситуация стала улучшаться лишь в мае, после окончания войны.

Тогда, в «час ноль», только очень небольшая часть немцев — бывшие политзаключенные, противники национал-социализма из числа коммунистов и социал-демократов — рассматривала военное поражение Германии как «освобождение». Подавляющее же большинство населения воспринимало все происходившее как катастрофу. Ситуация действительно была катастрофической. Страна не просто потерпела поражение в войне. Рухнул государственный строй, который регламентировал жизнь. Не было правительства, парламента, политических партий, местных органов власти. Рухнули и все мифы нацистской пропаганды о превосходстве арийской расы, о непобедимости немецкой армии, о «чудо-оружии» и т. д.

В Германии тогда насчитывалось по разным данным от 1,5 до 2,5 млн вдов войны, около 2,5 млн инвалидов и от 4,5 до 6 млн пострадавших от бомбардировок. В 1946 г. женщин было на 7 млн 283 тыс. больше, чем мужчин. Из 57 мостов, которые соединяли берега Майна, Везера и Рейна, уцелел лишь один. Парк паровозов и вагонов составлял 50 % от довоенного уровня, парк грузовых машин еще меньше — 25 %. Но в целом, благодаря рассредоточению, германская промышленность от бомбардировок союзников в период войны пострадала не так уж сильно. Промышленный потенциал Германии, сосредоточенный в основном на западе страны, сократился в результате боевых действий лишь на 10-15 % и был формально выше довоенного. Но большинство предприятий стояло, так как не было сырья и электроэнергии.

От бомбардировок и боевых действий было сильно разрушено 162 города, прежде всего крупные, такие как Гамбург, Кёльн. В немецкой историографии в последние годы развернулась дискуссия о том, что с военной точки зрения большинство этих бомбардировок были неоправданными. Ведь разрушались в основном не военные объекты, а памятники архитектуры и жилые дома (всего около 2,5 млн); погибали при этом не немецкие солдаты, а старики, женщины и дети. Особенно бессмысленным в этом плане представляется налет англо-американской авиации на город Дрезден в феврале 1945 г. «Флоренция на Эльбе», где практически не было военных объектов, подверглась страшным разрушениям, под бомбами за несколько часов погибли тысячи мирных жителей.

Итак, многие немецкие города лежали в руинах, большинство их жителей были вынуждены ютиться в подвалах или в полуразрушенных домах. Попытки переселиться в деревни были безуспешными: крестьяне едва могли прокормить лишь себя. За марки почти ничего нельзя было купить. Бушевал черный рынок, на котором самой твердой валютой были сигареты, лекарства и спиртное.

Миллионы людей бежали из Восточной Германии и соседних государств еще до запланированного насильственного выселения оттуда немецкого населения. Дороги были заполнены беженцами, освобожденными узниками концлагерей, иностранными рабочими, осиротевшими детьми. Налицо был экономический, политический, морально-психологический хаос. Полная депрессия, постоянное чувство голода и страх перед будущим — это было ежедневным состоянием подавляющего большинства немцев.

Солдаты возвращались с фронта и из плена. К концу войны в плену у союзников находилось от 10 до 11 млн немецких солдат и офицеров. И если американцы и англичане стремились побыстрее отправить пленных домой, то Франция, а особенно СССР, старались как можно дольше использовать их в качестве бесплатной рабочей силы. В советский плен попало более 3 млн немецких солдат и офицеров. Никто из них не знал о продолжительности плена и о своих шансах на возвращение домой. В плену умер примерно каждый третий. С 1945 г. началось возвращение. Через пересыльный лагерь Фридлянд на демаркационной линии между британской и советской зонами в 1945 г. на Запад прошло 8104 вернувшихся из советского плена, в 1946 г. — 40 375, в 1947 г. — 65 245, в 1948 г. — 114 602, в 1949 г. — 133 958. Но последние вернулись только в 1955 г.

До сегодняшнего дня нет достоверных цифр о количестве насильственно переселенных немцев и числе погибших при этом переселении. Обычно исследователи пишут о 12 млн депортированных немцев, которые оставили за собой около 100 тыс. свежих могил.

Нет точных данных и о так называемых «перемещенных лицах». В западных зонах их называли "Displaced Persons" или сокращенно DP (в советской зоне этот термин вообще не использовался), — то есть об эмигрантах и об угнанных за годы войны из оккупированных стран миллионах французов, голландцев, русских и т. д., которые были узниками нацистских концлагерей или работали на заводах и в сельском хозяйстве.

Только в западных зонах оккупации в 1945 г. насчитывалось от 6,5 до 7 млн DP. Этих людей нужно было накормить, обеспечить одеждой и дать возможность выехать на родину или за океан — в США, Канаду, Аргентину. Из них около 1,3 млн были французы, а более 4 млн — насильственно угнанные в Германию советские граждане, которые по межсоюзническим соглашениям должны были быть принудительно возвращены в СССР, где многие из них попали в ГУЛАГ.

Холод, голод и нужда первых послевоенных лет ограничивали для большинства немцев жизненную перспективу и сводили ее к индивидуальной борьбе за выживание. Память о прошедшей войне связывалась, как правило, со скорбью о мужьях, отцах, сыновьях, павших на фронте, или с неизвестностью о судьбе пропавших без вести. Собственные страдания делали большинство людей неспособными к восприятию как преступлений немцев, так и к осознанию собственной вины. В первые послевоенные годы было еще много людей, которые не чувствовали себя виновными в преступлениях Третьего рейха; находились даже и такие, кто продолжал верить в величие фюрера, «подло преданного» своими соратниками, в то, что национал-социализм был «истинным путем» германского народа.

Отец западногерманского «экономического чуда» Людвиг Эрхард много лет спустя рассказывал журналистам о тяготах первых послевоенных лет: «Это было время, когда мы в Германии занимались вычислениями, согласно которым на душу населения приходилось раз в пять лет — по одной тарелке; раз в двенадцать лет — по паре ботинок; раз в пятьдесят лет — по одному костюму. Мы вычисляли, что только один из пяти младенцев может быть завернут в пеленки, и что только один из трех немцев мог надеяться на то, что будет похоронен в собственном гробу». На разбитых стенах рейхстага, где было много надписей, сделанных советскими солдатами, написал и кто-то из немцев: «Счастливы те, кто умерли. По крайней мере, им не холодно».

В этот первый месяц, полный хаоса и неопределенности, главными задачами оккупационных властей было разоружить капитулировавший многомиллионный вермахт, начать поиск и аресты нацистских преступников, не допустить массовых беспорядков, эпидемий, голода, обеспечить население Германии хотя бы минимумом продовольствия. Надо сказать, что в целом оккупационные власти с решением этих гигантских задач справились. Симптоматично, что приказ № 01 первого начальника гарнизона Берлина генерала Николая Эрастовича Берзарина (1904-1945) от 2 мая 1945 г. назывался «О восстановлении органов здравоохранения в Берлине».

В условиях политического вакуума определенную роль сыграли так называемые «Антифа»: антифашистские группы, советы, комитеты и т. п., которые стихийно возникали на освобождаемых весной 1945 г. от нацистов территориях. По разным данным их было от 137 до 500. Руководили ими, как правило, коммунисты и социал-демократы. «Антифа» располагали реальной властью в Ганновере, Бремене, Хемнице, Штутгарте и др. городах, активно занимались вопросами жизнеобеспечения, начали осуществлять поиск бывших активных нацистов.

Но как у западных союзников, так и у СССР, были иные планы денацификации и демократизации Германии, поэтому «Антифа» вскоре во всех зонах оккупации были распущены, а их члены в большинстве своем вошли в новые органы управления, создаваемые оккупационными властями.