Кровью и железом

Кровью и железом

1862 год в Пруссии протекал бурно. В то время король и парламент находились в напряженных отношениях, поскольку последний не желал выделять деньги на перевооружение армии. Парламент — в очередной раз — не утвердил предлагаемый правительством бюджет — и 6 мая был распущен королем. Новые выборы, однако, принесли ему еще одно горькое разочарование: оппозиция не только получила больше голосов, но и бюджет правительства после пятидневных дебатов был отвергнут, и при этом подавляющим большинством — 273 против 62.

Суть разногласий состояла в том, что правительство намеревалось провести военную реформу, а парламент упорно отказывал ему в фондах. Однако сместить правительство парламент не мог — согласно прусской конституции, дарованной стране королем после волнений 1848 г. (и за которую он получил нагоняй от своего шурина, самодержца всероссийского Николая I) правительство назначалось именно королем и было ответственно перед ним, а не перед парламентом.

Так что император Николай негодовал на «разгул демократии» в Пруссии не совсем справедливо — прусская конституция отличалась от неписаной британской очень сильно. Армия, например, присягала в верности не Пруссии как державе, а непосредственно королю и династии.

И генералы не подвели короля Вильгельма — военный министр Альбрехт фон Роон предложил ему попросту разогнать парламент, раз уж договориться с ним никак не удается. Он ручался за своих офицеров. Король, однако, не согласился. Он, будучи младшим сыном в семье Гогенцоллернов, собственно, и не предназначался в короли, а готовился исключительно к военной карьере. Трон он унаследовал от умершего бездетным старшего брата, поэтому нехватку собственных политических знаний и умений ощущал и понимал, что сам уладить конституционный кризис просто не сможет.

Вместо предлагаемого ему военного переворота он составил — и даже заранее подписал — документ о своем отречении. Пусть с парламентом договаривается наследный принц, его сын Фридрих — а он, раз уж ничего не смог сделать для блага Пруссии, удалится на покой. И тогда фон Роон предложил ему попробовать последнее средство — есть человек, который сумеет сладить с буйным парламентом, и его величество знает этого человека — это Отто фон Бисмарк.

Король действительно знал этого человека. Признавал и лояльность, и дарования. Но очень и очень не любил, а действий не одобрял — до такой степени, что, назначив его послом в Петербург, не дал Бисмарку обычного для прусского посла в России чина генерал-майора, а так и оставил лейтенантом ландвера — случай совершенно беспрецедентный.

Однако, взвесив все, между отречением от престола и назначением Бисмарка — выбрал все-таки второе, и 22 сентября 1862 г. между королем Вильгельмом и будущим министром-президентом — так называлась должность главы прусского правительства — состоялся серьезный разговор.

Отто фон Бисмарк заверил короля, что он готов править и без бюджета, и с враждебным парламентом и что он найдет способ провести военную реформу в жизнь — и получил указ о своем назначении. 23 сентября 1862 г. Вильгельм I назначил Бисмарка министром-президентом Пруссии, наделив его самыми широкими полномочиями. Как написал впоследствии один историк, «и король, и Германия в этот день обрели своего хозяина».

Бисмарк сформировал свой кабинет из консервативных министров, среди которых практически не было ярких личностей, кроме Роона, возглавлявшего военное ведомство. Свою деятельность на посту главы прусского правительства Бисмарк начал не совсем обычно. Всего через несколько дней после вступления в должность и после утверждения кабинета он произнес перед комитетом ландтага свою первую речь — и не скрыл, что от умственных способностей депутатов он далеко не в восторге. В этой речи Бисмарк произнес знаменитую фразу про «кровь и железо». Великий вопрос объединения Германии, заявил глава правительства, который так сильно занимает мысли депутатов, «будет решен не разговорами, и не голосованием с достижением поддержки большинства — это была огромная ошибка 1848 года — а железом и кровью…»

Сказать, что речь имела значительный резонанс, означало бы сильно преуменьшить ее эффект. Вспыхнул грандиозный скандал, и не только в Пруссии, но и по всей Германии, к чему Бисмарк отнесся с олимпийским спокойствием. Пока не узнал, что общее недовольство разделяет и король. Ни парламент, ни общественное мнение сместить Бисмарка не могли. А вот король Пруссии — человек достойный, славный и несколько ограниченный — мог.

Ситуацию следовало немедленно исправить — и Бисмарк принял срочные меры. С королем надо было переговорить как можно скорее, и при этом успеть перехватить его до прибытия в Берлин с отдыха в Бадене — в Берлине ему могли наговорить лишнее. Бисмарк встретил своего суверена на маленьком полустанке, где поезд должен был сделать остановку.

В Пруссии слугам государства — офицерам и чиновникам — платили мало, и король подавал пример истинно прусской непоказной бережливости, путешествуя не специальным поездом, и даже не специальным вагоном, а поездом вполне обычным, в котором ему было заказано частное купе в первом классе. Король был в плохом настроении и прервал речь своего министра, который уверял его, что «решение великих вопросов кровью и железом» вовсе не означало призыв к войне, следующими словами: «Я знаю совершенно точно, как это окончится. Сначала они отрубят вам голову, а вслед за вами и мне — на Опернплатц, под моими окнами. Вы окончите свои дни, как казненный лорд Стаффорд, ая — как его король, Карл Первый».

Бисмарк спорить не стал. Он просто перешел на французский и спросил: «И что потом, сир?» — «Что потом? — ответил король тоже на французском. — Потом мы будем мертвы». — «Да, — согласился Бисмарк. — Мы будем мертвы. Мы все должны умереть — так или иначе, раньше или позже. Но можем ли мы умереть более славной смертью? Я — сражаясь за правое дело моего короля. Вы — скрепляя своей кровью божественное право королей. Пролитой на эшафоте, или на поле сражения — все равно… Вы умрете, стяжав бессмертную славу, потому что поставили на карту свою жизнь, защищая права, врученные вам милостью Божьей.»

Король Вильгельм I был не политик, а «первый солдат Пруссии», и для него, человека храброго и благородного, готовность умереть за дело, которое он считал правильным, была безоговорочной. Он сказал: «Да. Вы правы». Так что Бисмарк выиграл спор с королем. Но это было больше, чем спор. Король отвечал своему министру, «вытянувшись, как офицер в присутствии старшего по чину».