Его восприятие европейцами

Его восприятие европейцами

Справедливости ради следует сказать, что если идея дворца-сада и находила отклик в чувствах, как все восточное и экзотическое, то вместе с тем оставалась чужда разуму северного жителя-европейца, который ждал от дворца монументальности, парадности и, не в последнюю очередь, — защиты от капризов климата. Возможно поэтому де Сегюр (как и другие спутники Екатерины II) воздержался от подробного описания ханских покоев, но и в кратком рассказе он сумел передать любопытное своей непосредственностью впечатление от «дворца-сада»: "В комнатах единственной мебелью был широкий удобный диван, шедший вокруг стен. Середина комнаты была полностью занята большим квадратным бассейном, из белого мрамора, в центре которого из трубок били струи свежей чистой воды. Слабый свет освещал комнату, так как стекла окон были покрыты живописью: но и когда их открывали, солнце едва пробивалось сквозь ветви бесчисленных лавровых, жасминовых, гранатных и апельсиновых деревьев, которые, заменяя жалюзи, обволакивали окна своей листвой".[64]

Зрелище дворца немного разочаровывало европейского просвещенного путешественника XVIII и XIX вв., ибо не вполне отвечало сложившемуся у него традиционному представлению о дворце: не находя в нем монументальности, «регулярности», он подчас отказывал ему и в "художественном вкусе", высокомерно третируя тем самым глубоко народные, идущие из глубины местной традиции особенности подобных сооружений — нависающие крыши, деревянные аркады и балконы, ажурные деревянные решетки, цветные стекла, орнаменты и т. д. Может быть поэтому дворец так пострадал при ремонтах — не всякая «мелочь» считалась достойной сохранения. Сказанное больше относится к исполнителям, ибо и тогда не было недостатка в просвещенных людях, понимавших необходимость сохранения памятника во всем своеобразии его «вкуса». Потемкин с момента присоединения Крыма к России строивший планы путешествия императрицы в Крым, причем конечной целью его должна была стать "Русская Альгамбра", уже в 1783 г. отдает приказание ханский дворец "привести в то состояние, в котором он был прежде, и испорченное все исправить, с таковым наблюдением, чтобы сохранен был вкус, в котором все построено".[65] Ремонт производился в течение трех лет лицами не очень сведущими в особенностях восточной архитектуры: к тому же "императрице хотели угодить искажением восточного стиля и из прекрасных покоев сделали карикатуру, смешав азиатский стиль с европейским".[66] По поводу европеизации дворца сетовал и Пушкин: "Я обошел дворец с досадою… на полуевропейские переделки некоторых комнат".

Сохранившийся иллюстрированный материал, особенно планы н чертежи, составленные архитектором Вильямом Гести в 1798 г., свидетельствует, что после потемкинского ремонта дворец сохранял значительно больший объем, показывает расположение его ныне не существующих частей (Персидский дворец, от которого сохранилась Соколиная башня, Гаремный корпус, почти не сохранившийся, кухонное помещение и т. д.). Особенно большим искажениям подвергся дворец в ходе ремонта 1822–1824 гг., которым руководил архитектор Колодин, без стеснения вводивший приемы европейской архитектуры в восстановление изрядно обветшавших построек. Художественная роспись мастера Омера была закрашена, зато с внешней стороны стены дворца были расписаны цветочными гирляндами и букетами, мотивы которых были, видимо, позаимствованы с мраморной резьбы надгробий ханского кладбища. Искажения, произведенные в ходе ремонта, однако, вызвали протесты архитекторов и художников, в результате чего граф Воронцов в 1824 г. ремонтные работы приостановил и назначил следственную комиссию, отметившую, в частности, "что для сохранения оригинальности азиатской упущено было Колодиным снять вид живописи, которая в покоях находилась, почему оставалось только заменять ее по произволу живописца".[67] Колодин был от работ отстранен и вместо него назначен архитектор Эльсон, который в ходе шестилетних работ почти полностью переделал работу Колодина, восстановив, по отзывам современников, ее прежний "азиатский характер". Во время Крымской войны Бахчисарайский дворец почти на два года был превращен в военный госпиталь. После этого было произведено несколько ремонтов, цель которых, в общем, сводилась к тому, чтобы как-то поддержать необратимо ветшающий дворец.

Печальная история ремонтов ханского дворца, хотя и поддерживавших последний, но ценой умножения то европеизированных, то псевдовосточных деталей, — неизбежный результат непонимания и недооценки своеобразия народной «светской» (в противовес монументальности культовых сооружений) архитектуры восточного жилища, а то и пренебрежения ею. Свидетельство тому — любопытнейший отзыв Академии художеств по поводу реставрации дворца от 1897 г., приводимый Гернгроссом.

Наряду с признанием исторической ценности памятника говорится, что "художественное значение его весьма невысоко", что большинство его построек XVII–XVIII вв. "в позднетурецком вкусе", относится "к грубым и базарным константинопольским постройкам", каких "можно насчитать очень много на Балканском полуострове и в Малой Азии".[68] Справедливости ради следует сказать, что и те, кто ценил своеобразие дворца, затруднялись в определении его стиля. Французский посланник при дворе хана барон Тотт, бывший в Бахчисарае в 1769 г., пишет в своих мемуарах: "Дворец, выстроенный некогда целиком в китайском вкусе, но возобновленный на турецкий лад, еще хранит красоту своей первоначальной конструкции". Про "китайский стиль" говорит и Манштейн в записке 1736 г., понимая под ним свисание крыши на полтора и более метра относительно стены и наборную отделку ее снизу, а это, безусловно, деталь турецкой архитектуры. Вероятно, оба они повторяли некое распространенное среди туземных обитателей определение, восходящее к временам "великого шелкового пути", когда все китайское представлялось неким эталоном изящества и совершенства исполнения. Свидетельство тому — строки хвалебной оды Крым-Гирею на стенах Золотого кабинета: "Китайский художник одобрил бы отделку дворца". Возможно, это определение относится и к прежней орнаментике комнат, выдержанной в желтых и голубых — «китайских» тонах, фрагменты которой обнаружены в конце XIX в. Наконец, Паллас определил стиль дворца словами "азиатское барокко", подчеркнув присутствие европейских мотивов.

С течением времени отчетливее осозналось как историческое, так и художественное значение дворца, выступающие здесь в неразрывном единстве: этот новый уровень понимания выразил один из энтузиастов его реставрации Гернгросс: "Историческое значение Бахчисарайского дворца, как и всех памятников Татарской орды, не подлежит сомнению. Целая эпоха русской жизни, сотни лет страдания и бедствий, тяжелой зависимости, отчаянной борьбы и, наконец, побед и торжества смотрят с высоты минаретов и сквозь переливы цветных стекол окон… Наконец, в уцелевших орнаментах и во всем архитектурном рисунке хранятся следы своеобразного искусства. Ханский дворец в Бахчисарае вместе с мечетью, кладбищем, и другими постройками — единственные памятники татарского пластического искусства".[69]

Подлинно научный характер носила реставрация 60-х годов XX в. Перед реставраторами стояла задача проследить все этапы переделок, выявить и закрепить те старые элементы архитектуры и росписей, которые еще сохранились, не уничтожая при этом и более поздних декоративных мотивов. В итоге работ освобожден от красочных наслоений знаменитый резной портал Алевиза, воссоздан первоначальный вид ханской канцелярии, отреставрирован потолок зала Совета и Суда, выявлены росписи XVIII в. на стенах ханской потайной ложи. В Летней беседке расчищены и закреплены росписи мастера Омера, воссоздана первоначальная отделка дворцовой мечети, отреставрирован Фонтанный дворик; в ряде мест подверглась реставрации и наружная раскраска стен.