ПРИШЕСТВИЕ МИРОВОГО РЫНКА

ПРИШЕСТВИЕ МИРОВОГО РЫНКА

Оказалось, что политическая экономия

связана в обществе со всем…

Жан-Батист Сэ .

Голландские корабли, вошедшие в Средиземное море, назывались флайтами – это были суда новой конструкции, которым было суждено завоевать все моря и океаны. Испанская «Непобедимая армада» потерпела поражение потому, что галионы были слишком тяжелыми и неповоротливыми; эти большие каравеллы плохо ходили против ветра и не могли противостоять бурям. Эпоха каравелл подходила к концу вместе с концом XVI века: когда-то каравеллы открыли испанцам и португальцам путь в океан, но теперь на смену им шли другие корабли, которые принесут победу другим народам. В 1595 году на голландских верфях в заливе Зейдер-Зее были построены первые флайты – суда с удлиненным изящным корпусом, оснащенные штурвалом и совершенным парусным вооружением; это было новое Фундаментальное Открытие, которое подарило голландцам господство на всех морях. Три года спустя флот из 22 кораблей прорвался в Индийский океан, в воды, где до тех пор господствовали португальцы; началась война за торговое преобладание, за прибыль от торговли пряностями, индийскими тканями, шелком, фарфором.

К удивлению португальцев войну за торговлю вело не голландское государство, а Ост-Индская торговая компания – сообщество купцов, имевшее свой флот, свои войска и не признававшее никаких государственных договоров; корабли компании грабили и топили без разбора все суда, плававшие в Индийском океане. В 1605 году голландцы укрепились на "островах пряностей", и вскоре голландский флаг стал господствовать над морями от берегов Африки до берегов Японии. Огромные караваны судов с азиатскими товарами приходили в Амстердам – новую торговую столицу мира; отсюда товары развозились по всей Европе. С появлением флайта стали возможны массовые перевозки невиданных прежде масштабов, и голландцы превратились в народ мореходов и купцов; им принадлежали 15 тысяч кораблей, втрое больше, чем остальным европейским народам. В начале XVII века голландский флот появился в Средиземном море; он быстро освоился на всех торговых путях и лишил венецианцев их хлеба – посреднической торговли.

Венеция перестала быть городом купцом и вскоре почувствовала приближение бедности. Привозимые на голландских кораблях дешевые английские сукна разорили итальянское сукноделие; мастерские закрывались, рабочие просили милостыню на улицах. Купцы покупали землю и превращались в дворян – история как бы повернула назад: когда-то, в XIII веке, дворяне становились купцами и переселялись в города – теперь эти города вымирали от голода и чумы, и их жители перебирались в деревню. Италия беднела, а Голландия – богатела, у причалов Амстердама постоянно толпились тысячи судов и удивленные иностранцы говорили, что "Голландия имеет больше домов на воде, чем на суше". После закрытия устья Шельды купцы Антверпена перебрались в Амстердам и основали здесь новую биржу; фландрские ткачи обосновались в Лейдене и построили здесь новые мануфактуры. Голландия процветала: колоссальные прибыли от посреднической торговли золотым дождем лились на молодую республику; доходы крупнейших компаний были сравнимы с доходами европейских государств, и даже чернорабочие были обеспечены приличной зарплатой; немецкие батраки толпами приходили из-за границы, чтобы наниматься к голландским фермерам.

Голландия отнюдь не являлась демократической страной. Со времен Средневековья власть в городах принадлежала "патрициям", богатым и знатным, – однако буржуазия не кичилась своим богатством и следовала заветам Кальвина: соблюдала скромность в одежде и придерживалась строгих нравов. В Амстердаме можно было встретить знаменитого банкира или прославленного адмирала, идущего по улице без слуги и за руку здоровающегося с прохожими; единственная роскошь, которую позволяли себе эти купцы и адмиралы – это заказать портрет Францу Хальсу или Рембранту ван Рейну. Живопись этих великих мастеров была непохожа на картины итальянских художников; их заказчиками были не священники, а частные лица, и они рисовали портреты и семейные сцены, исполненные духа суровой протестантской морали. Когда художники осмеливались перечить этому духу, то "общество" отворачивалось от них и они лишались заказов – так случилось с великим Рембрантом, который закончил свои дни в нищете. Суровый Амстердам был непохож на веселую карнавальную Венецию – хотя, с другой стороны, у этих городов было много общего: Амстердам пришел на смену Венеции и отнял у нее пальму первенства на морях; Голландия стала новым центром мировой торговли и новой морской республикой, живущей за счет огромных прибылей от посреднической торговли. Все это было не ново: Амстердам повторял историю Афин, Сиракуз, Карфагена – новыми были лишь масштабы торговли, океанские парусные корабли и далекие торговые плавания. Торговля Голландии распространилась на весь мир и создала то, чего раньше не существовало: Мировой Рынок, подчинивший себе экономику многих стран.

Экономика всегда определяла политику, поэтому появление голландских кораблей изменило ход истории многих государств – прежде всего тех, которые располагались на берегах Балтики. Главным богатством южного побережья Балтики был хлеб, в котором нуждалась как сама Голландия, так и многие другие страны: в Западной Европе нарастало Сжатие. На востоке Европы демографическое давление было низким и было много свободной земли, поэтому, когда голландские купцы стали предлагать за хлеб хорошие деньги, местные дворяне стали расширять посевы пшеницы. Им требовались работники, и поначалу они платили своим крестьянам, а потом силой заставили их отбывать барщину, год от года увеличивая повинности – так что, в конце концов, превратили крестьян в рабов, которые не имели своей земли, которых можно было продать и убить. В Польше, Пруссии, Дании, Лифляндии появились огромные хлебные плантации, "фольварки", на которых работали барщинные рабы, – а рядом с фольварками посреди парков располагались дворцы помещиков, наполненные той роскошью, которую предлагали голландские купцы в обмен на пшеницу. Огромные караваны из барж с зерном спускались по Висле, Одеру, Неману к портовым городам – Данцигу, Штеттину, Кенигсбергу; здесь зерно перегружали на голландские корабли, уходившие в Амстердам. Помимо зерна, из Прибалтики везли лен и пеньку для парусов и канатов, смолу и деготь для корабельных верфей.

На северном побережье, в Швеции, суровый климат не позволял выращивать пшеницу, но там была железная руда и древесный уголь – все, что необходимо для выделки железа. Нидерландский предприниматель Луи де Геер привез в Швецию мастеров со своей родины и основал здесь большие мануфактуры с домнами и литейными мастерскими. На своих мануфактурах де Геер отлил тысячи тяжелых пушек для голландского флота, но главным его достижением было создание легких гаубиц, которые могли передвигаться по полю боя с запряжкой из двух лошадей. Гаубицы де Геера имели столь тонкие стенки ствола, что могли стрелять лишь картечью – крупной дробью, которой поражали пехоту, – однако они отличались удивительной по тем временам скорострельностью: они делали три выстрела в минуту и буквально засыпали картечью противника. Создание легких гаубиц было Фундаментальным Открытием, которое позже привело к волне шведских завоеваний, а затем обеспечило победу европейцев над азиатскими армиями.

Железо, пшеница, лен, все богатства Балтики доставлялись на огромные промежуточные склады в Амстердаме; из Норвегии сюда привозили корабельный лес, а из Англии – шерстяные ткани. Благодаря своему соседству с Фландрией, Англия стала прибежищем для фландрских ткачей, бежавших сюда от революций и войн; сюда переселялись и фландрские купцы, создававшие мануфактуры и торговые компании. Англичане постепенно переняли у эмигрантов навыки сукноделия, и оно стало самым распространенным ремеслом; английские ткани продавались голландцами по всей Европе. Мануфактуры требовали все больше шерсти, поэтому английским помещикам было выгодно сгонять своих арендаторов и превращать поля в пастбища. Дороги Англии были переполнены нищими, страну сотрясали голодные бунты, но англичане нашли способ избавиться от десятков тысяч голодных бедняков: по совету известного ученого Фрэнсиса Бэкона были основаны компании для переселения их в Америку и Ирландию. В оплату за возможность уехать в Америку бедняки должны были семь лет работать на американских плантаторов – это было все равно что продать себя в рабство, однако муки голода были таковы, что нищие с легкостью продавали свою "свободу". Десятки тысяч эмигрантов устремились за океан – таким образом, в Англии повторялась история Древней Греции: массовая эмиграция снижала демографическое давление и избавляла страну от социальных взрывов, позволяя аристократии продлить свое пребывание у власти.

Похожее положении сложилось в Испании: здесь тоже "овцы поедали людей". Огромные стада, принадлежавшие испанским грандам, герцогам и маркизам, дважды в год меняли пастбища и двигались через всю страну, затаптывая крестьянские поля. Испанские короли ничего не могли поделать со своей знатью: ей было выгодно продавать шерсть голландцам; мануфактуры Лейдена работали на испанской шерсти. Крестьяне в отчаянии покидали свои наделы и десятками тысяч уезжали в Америку – таким образом, Северная Америка была колонизирована англичанами, а Южная – испанцами. Мировой Рынок властно определял судьбы стран и народов, дарил одним благополучие, а другим – беды. Государства тех времен были еще слишком слабы, чтобы защитить себя от диктата рынка, – и даже если короли устанавливали таможенные пошлины, то контрабандистам ничего не стоило обойти порты и заставы. Французский король Генрих IV жаловался, что все богатства Франции уходят на оплату шелковой одежды, и издавал законы против роскоши, но ничего не мог поделать со своими разодетыми, как павлины, дворянами. В конце концов, он махнул рукой и не стал бороться с Мировым Рынком – тем более, что у "доброго короля" было много других забот.