Глава VIII КГБ в государстве, которого нет, или что ждет нас завтра?
Глава VIII
КГБ в государстве, которого нет, или что ждет нас завтра?
Говорят, история повторяется дважды. Один раз в виде трагедии, другой — в виде фарса. Знать бы последовательность: чем был августовский переворот?
Но история действительно повторяется. То, что происходило с КГБ осенью 1991 года, поразительно напоминает события середины 50-х годов, когда за смертью Сталина и расстрелом Берии последовали грозные разоблачения, обещания — «это никогда больше не повторится» и кадровая «чистка» Комитета.
А потом был ренессанс. Закончившийся августом девяносто первого года.
Осень выдалась для сотрудников КГБ действительно тяжкая. Пережив снос «железного Феликса» с постамента, они готовились к худшему, резонно полагая, что «ягодки» еще впереди. Понимая под «ягодками» обвальное сокращение КГБ, его расформирование и создание некой другой секретной службы.
Орган новой власти «Российская газета» вышла с аншлагом: «КГБ СССР должен быть ликвидирован».{1}
Это вызвало шок.
«Впервые за многие годы своей работы в Комитете, — рассказывал в те дни один подполковник, — я увидел, как в кабинетах КГБ сотрудники пьют водку…»
«Комитет сейчас толком не работает, — говорил мне в сентябрьском интервью новый Председатель КГБ уже не существующего Союза 54-летний генерал-лейтенант Вадим Бакатин. — Все сидят и ждут, как-то решится их судьба»…
Ждали — это правда. Но и совсем без дела тоже не сидели.
В КГБ шло уничтожение документов.
Бумагорезательные машины заработали на полную мощность еще 21 августа, когда разгоряченная толпа готовилась штурмом брать здания на Лубянке. Господь спас — толпу от здания увели. Ибо улов, который бы она собрала, взяв коридоры Лубянки, был бы ничтожен в сравнении с обилием жертв. В подвалах архивного управления в тот день выстроили баррикады.{2} На скорую руку паковали папки в крафтовые мешки и, по слухам, прятали в подземных тоннелях и бункерах.{3}
22 августа в 16.00 сотрудники КГБ получили команду собрать все документы в мешки и подготовить к уничтожению. Был ли то приказ Леонида Шебаршина — бывшего начальника разведки, который в течение первых послепутчевых суток распоряжением Горбачева выполнял обязанности Председателя Комитета, или кого-то рангом пониже — тайна. Но спустя час команду отменили. На следующий день такое же распоряжение получили сотрудники Аналитического управления, но через пару часов и им дали отбой.{4}
Одним из первых приказов Вадима Бакатина был приказ об опечатывании архивов. Но то — приказ. А есть реальность. И есть столы и личные сейфы сотрудников, на которые сургуч не навесишь.
«Те, кто придет в наши кабинеты после нас, найдут лишь пустые ящики», — откровенно говорили комитетчики. «В четвертом отделе (церковь — Е.А.) уже уничтожили все, что касается высших церковных иерархов,» — добавил он.
Когда новый начальник Аналитического управления КГБ полковник Владимир Рубанов пришел взглянуть на свой кабинет, он там обнаружил голые стены: шкафы и сейфы были пусты. Его предшественник, генерал-лейтенант Леонов, на память оставил лишь небольшой серый недавно начатый блокнот: по иронии судьбы, в нем Рубанов нашел и свою фамилию…{5}
22 августа предавали огню и бумагорезательным машинам и документы 7 Управления (наружное наблюдение): «По 8 актам было уничтожено 164 документа. В их числе Сборники 7 Управления, информационные бюллетени, некоторые оперативные документы, изготовленные в период до государственного переворота, спецтетради,» — свидетельствуют материалы служебного расследования КГБ.6 А сколько всего уничтожалось и без всяких актов? Например, на стрельбище Службы охраны КГБ СССР неподалеку от поселка Купавна, куда мешки с наспех засунутыми туда документами сопровождали офицеры спецназа «Альфа»?..
Продолжается уничтожение оперативных архивов и сейчас[103]: по сведениям, идущим из Комитета, изымаются досье, агентурные списки, результаты «глубоких разработок» известных всей стране людей. Так ли это, нет ли — проверить, конечно, нельзя. Тем более что еще в первую неделю после путча большая часть архивных материалов была вывезена на территорию ряда воинских частей, подчиненных КГБ.
Знаю, не досчитаются многих архивных папок и республики, ныне объявившие себя суверенными государствами…
Признаюсь: дважды после переворота я обращалась к руководителям КГБ — сначала к Виктору Иваненко, главе российского комитета, потом к Вадиму Бакатину — просила дать мое «дело». Оба раза не нашли. «Скорее всего уже уничтожили», — сказал Иваненко. Человек, чью фамилию я не могу назвать, но занимающий не малую должность в сегодняшних правоохранительных структурах, выслушав этот мой рассказ, улыбнулся: «Да нет, не уничтожили — просто не хотят давать»…
Короче, остается только гадать, сколь много (много ли?) документов, способных рассказать о подготовке переворота, равно как о связях страны с КГБ, навсегда погибло в бумагорезательных машинах. А сколько компрометирующих бумаг унесли в своих карманах и кейсах чекисты? Когда, в какой момент они выплывут? И чем за эти документы будут платить: постами? твердой валютой?
Но вернемся в осень девяносто первого, когда чуть ли не в каждом кабинете Комитета можно было услышать, как чекисты поносят своего прежнего Председателя — Крючкова. «Он нас всех подставил» — так обычно квалифицировался неудавшийся августовский путч…
Сначала стало известно, что в отставку подала вся коллегия КГБ. Потом часть из «отставников» переехала в «казенный дом» — в следственный изолятор Матросская тишина, где ожидают суда члены ГКЧП и их сподвижники. Следом — еще известие: начальником Московского КГБ назначен горный геофизик, старший лейтенант запаса, недавний помощник мэра Москвы и один из организаторов движения «Демократическая Россия» Евгений Савостьянов[104].
Московские чекисты тогда схватились за голову: к руководителям из партаппарата они уже привыкли, горный геофизик, к тому же первым своим шагом отказавшийся от генерал-лейтенантских погон — это было для них внове. «Я пришел в КГБ как политик», — сказал на встрече с личным составом Савостьянов, стремясь, вероятно, успокоить профессионалов: дескать, в ваши дела лезть не буду. Однако тем и немало обеспокоил прессу: «политики» в КГБ традиционно занимались инакомыслием.
Целый ряд республик, включая Украину, объявили о национализации имущества КГБ на своих территориях и о преобразовании бывших республиканских Комитетов в национальные службы безопасности. Ждали, что вот-вот сменится вывеска и на здании Центрального аппарата КГБ — его передадут под юрисдикцию России.{7}
Наконец, сентябрь, апогей: Вадим Бакатин, Председатель КГБ, заявил о ликвидации Управления по защите советского конституционного строя — идеологической контрразведки.{8}
Империя рушилась. «Государство в государстве», казалось, разваливалось на глазах. В конце ноября «New York Times Magazine» вышел с сенсационным анонсом: КГБ СССР закрывается[105].{9} Следом сенсацию повторила и лондонская «Observer»: КГБ ликвидирован… Ликвидирован? Закрывается? Разрушен?.. Ой ли?
Действительно, 24 октября Президент (чего?) Михаил Горбачев подписал Указ об упразднении КГБ.{10} Правда, в прессе официальные лица предпочитали употреблять словосочетание «дезинтеграция КГБ», то есть разделение его на ряд независимых друг от друга ведомств. Именно это выражение предпочитал в своих интервью и Вадим Бакатин.
Надо отдать должное Председателю Межреспубликанской службы безопасности (так Бакатин теперь именовался): он был честен. Ибо ни о каком роспуске Комитета государственной безопасности речь, конечно, не шла.
Производился нормальный (хотя и не плановый) косметический ремонт. Рассчитанный даже не столько на собственное общественное мнение — оно было занято поиском хлеба, — сколько на благожелательную реакцию Запада. Удалось. Клюнули. Или — помогли «клюнуть»?
В чем же заключался этот «ремонт»?
А в том, что был больший семейный дом, в котором жил огромный клан, именуемый Комитет государственной безопасности СССР. Жили, иногда ссорились, но неизменно, связанные кровными узами, приходили к согласию. Тем более что обедать собирались на одной кухне, где кашеварила одна хозяйка. Потом случился путч, и хозяйку (или, точнее, хозяина) отправили есть казенные харчи в Матросскую Тишину. В доме же на каждой из комнат повесили новые таблички.
На одной написали — «Центральная Служба разведки», прежде — Первое Главное Управление КГБ СССР.
ЦСР возглавил 62-летний академик Евгений Примаков, до того — советник Президента Горбачева, еще раньше — директор Института востоковедения, и следом, — Института международной экономики и международных отношений Академии наук СССР.
Правда, международную известность Примакову принесли не столько его статьи и книги по теории «третьего пути»[106], сколько частые контакты с иракским диктатором Саддамом Хусейном и репутация «друга Багдада».{11}
В ПГУ академика встретили довольно прохладно и полагают фигурой временной. Хотя для разведки он человек не совсем чужой: «Максим», как утверждают его коллеги, начал сотрудничать с КГБ еще в 1965 году в бытность свою корреспондентом «Правды» на Ближнем Востоке. Сам Примаков от принадлежности к семейству на первой пресс-конференции в качестве главы советской внешней разведки публично отрекся, хотя и намекнул, что «приходит туда не совсем новичком».{12} Поговаривают, что с бывшим Председателем КГБ Крючковым нынешний шеф ЦСР рассорился где-то в конце семидесятых годов. Но почему и как — неизвестно, а Ясенево[107] и Матросская Тишина — не те места, где на подобные вопросы отвечают[108].
Другую «комнату» этого «дома» назвали МСБ — Межреспубликанская служба безопасности, которая как бы является правопреемницей КГБ СССР и должна координировать деятельность госбезопасностей суверенных республик. В МСБ сконцентрировали все контрразведывательные главки и управления, включая военную контрразведку, управления по борьбе с организованной преступностью, огромное Оперативно-техническое управление, где, как я уже писала, трудятся чуть ли не лучшие научные и инженерные кадры страны, «бункерное» управление, отдел координации спецслужб соцстран. Правда, число сотрудников, находившихся под началом Бакатина, с каждым днем уменьшалось. Кусочки, и, надо сказать, лакомые, такие как отдел прослушивания телефонов (отдел № 12) или управление наружного наблюдения (№ 7), у МСБ «откусывал» КГБ России, который тоже поменял вызывающее аллергию у советских граждан название: стал Агентством федеральной безопасности.
Еще две «комнаты» в «доме» занимают Комитет по охране государственных границ — пограничники, и Комитет правительственной связи, в который кроме одноименного управления вошли: 8 Главное управление (шифры и защита важнейших каналов информации, а значит, и контроль их), а также 16 управление (электронные станции слежения и перехват связи). Оба этих комитета оказались в прямом подчинении Президента Горбачева.{14}
Так что же изменилось, кроме того, что в «доме» развесили новые вывески? Да ничего. Детали. Ну, скажем, три дивизии специального назначения, кои Крючков прибрал к рукам, вроде бы переданы Министерству обороны СССР. Что, конечно, тоже неплохо. А так — чем занимались, тем и занимаются, хотя в сегодняшнем хаосе и с существенно меньшим энтузиазмом, чем раньше. Где сидели — там и сидят. Разве только прежние заместители заняли кресла своих бывших начальников. Так, генерал Булгаков, заместитель начальника военной контрразведки, стал ее начальником, сменив вышедшего в отставку генерала Жардецкого. Генерал Александр Старовойтов выполняет обязанности своего провинившегося во время путча начальника — генерала Беды, возглавлявшего Управление правительственной связи, генерал Владимир Клишин — глава контрразведки, занял кресло Геннадия Титова. Та же картина — и в других подразделениях. А, скажем, генерал Савенков, начальник экономической контрразведки, который, если вы помните, поставил свою подпись на приказе о поощрении чекистов, удачно внедривших своих агентов в рабочее движение[109], трудится в том же кабинете, где и трудился. «В вопросе смены руководства я был консервативен», — признался Бакатин…
О чекистах среднего звена — полковниках и подполковниках (те, кто и делает, в сущности, погоду в КГБ) — я и не говорю: те же самые люди на тех же должностях. Правда, в последние месяцы, как грибы после дождя, стали появляться частные сыскные бюро, агентства по защите коммерческой тайны и информации, службы персональной охраны, созданные бывшими чекистами.{16} Стоит надеяться, что, вложив в свой бизнес пусть и не всегда свой капитал, они диктатуре его постараются не отдать. Но это — пока малая капля в огромном море.
Впрочем, не буду брать на себя констатации. Приведу две цитаты. Одна объясняет, зачем понадобилась смена «табличек» на дверях, другая — каковы результаты этого маскарада… «…Для успокоения народных волнений, предотвращения угрозы самосуда над сотрудниками КГБ, разгрома зданий и разграбления архивных документов было принято решение объявить (выделено мною — Е.А.) о том, что Комитет будет спешно расформирован, разделен на какие-то самостоятельные ведомства». Это слова бывшего начальника Центра общественных связей российского КГБ (простите — АФБ) Андрея Олигова, которые отражали тогда точку зрения руководства российской госбезопасности.{17}
А вот другая: «Все говорят, что Бакатин развалил систему КГБ. Ей-Богу, это не так. Если вы приедете в Казахстан, то в Казахстане ни один волос с головы ни одного работника не упал. Или в Киргизию — я только что оттуда вернулся: там как было, так все и осталось. И в Московском управлении — то же самое, и в Кемеровском. То есть все эти капилляры внизу, все эти структуры остались те же самые…» Вадим Бакатин. Интервью автору 13 декабря 1991 года. Замечу: эти слова были сказаны через две недели после того, как David Wise напечатал в «New York Times Magazine» свою сенсационную статью «Closing down the KGB»…
Требуются ли комментарии?..
Требуются. Ибо изменения — другого рода — осенью 1991 года все-таки произошли. Они заключались в том, что впервые в послесталинской истории СССР реальным руководителем Комитета государственной безопасности стал… глава государства. Президент Михаил Горбачев.
В его руках осенью оказались: Комитет правительственной связи[110], работавший в том числе и в режиме жесткого контроля за оппонентами — российскими властями, 220 тысяч пограничников, войска связи — еще более 20 тысяч солдат и офицеров, Служба охраны, насчитывающая несколько тысяч человек, спецназ КГБ «А-7», наконец, — в его подчинении были и Межреспубликанская служба безопасности, и Центральная служба разведки. И Бакатин, и Примаков — люди из команды Горбачева — выполняли здесь функции его заместителей.
«Насколько Вы контролируете КГБ?» — спросила я в том декабрьском интервью Вадима Бакатина. — «Весьма слабо, — как всегда искренне ответил он. — Я совершенно убежден: то, что они (комитетчики) не хотят, чтобы я знал, я знать не буду»…
У меня была возможность проверить эти слова Вадима Бакатина: его оценки были даже слишком оптимистичны.
Контролировал ли КГБ Горбачев? В первые месяцы после путча — да, контролировал. Хотя, конечно, в несравнимо меньшей степени, чем его предшественник — генерал армии Крючков.
Но дни Горбачева были сочтены. После «беловежского соглашения» трех славянских государств — России, Украины, Белоруссии — он уже не был Президентом. История и Господь его рассудят. Видит Бог: я не хочу быть среди тех, кто бросит ему камень вслед. Империю, именуемую Советский Союз, не желая того, Горбачев все-таки разрушил. И за то — спасибо, как говорим мы спасибо Хрущеву, который открыл двери сталинских лагерей. Дай только Господь, чтобы под обломками империи не погибли все мы…
Кто же сейчас, в эти декабрьские, предрождественские дни 1991 года, управляет КГБ? Когда я допишу эту свою последнюю главу, Вадим Бакатин уже уйдет в отставку. (Так бывает: книга превращается в газетный репортаж.) Последней каплей, переполнившей чашу терпения его коллег, стал факт передачи Председателем МСБ американскому послу в СССР схемы подслушивающей аппаратуры, установленной Комитетом в новом здании американского посольства.{18} Шаг беспрецедентный, равно как и бессмысленный: я сомневаюсь, чтобы американские спецслужбы могли довериться этой схеме. Однако в КГБ этот шаг Бакатина воспринят как предательство. Газеты сообщают: Горбачев о сей инициативе Председателя ничего не знал. Сомневаюсь. Ну, да это уже ничего не меняет.
«Кто контролирует КГБ? — переспросил меня мой собеседник из близкого окружения Бориса Ельцина. — Никто. Во всяком случае, Центральный аппарат КГБ подчиняется только своим начальникам… Сейчас на Лубянке идет опись документации, охрана зданий удвоена…»
Ренессанс?
И вот теперь пора сказать о российском КГБ.
Он был создан в марте 1991 года и вплоть до сентября был миражом, имеющим начальника в лице генерал-майора Виктора Иваненко, пару заместителей и 20 человек сотрудников.{19} Но к декабрю 1991 года в подчинении директора Агентства федеральной безопасности уже генерал-лейтенанта Иваненко оказалось 20 тысяч офицеров территориальных управлений КГБ, расположенных в границах России, плюс 22 тысячи кадровых сотрудников в Москве.{20}
Всю осень, пока Горбачев был еще реальным Президентом страны, существовала уникальная ситуация, неизвестная дотоле СССР: два ведомства одной госбезопасности — МСБ и АФБ — работали в условиях жесткой конфронтации друг с другом. Это помогало доставать информацию журналистам и являлось гарантом того, что чекисты вновь не попытаются прибрать к рукам страну. Им было не до того. Можно ли себе представить лучший контроль за секретной службой, нежели контроль за ней другой секретной службы?
Но все проходит. Прошло и это.
26 ноября 1991 года Президент России Борис Ельцин подписал указ № 233 «О преобразовании Комитета государственной безопасности РСФСР в Агентство федеральной безопасности», а с ним — и структуру нового ведомства.
За небольшим исключением и некоторой сменой названий, она в точности повторила структуру прежнего КГБ.{21} Столь же широки, как и раньше, функции и обязанности федеральной безопасности: все — от защиты личной жизни граждан до информирования органов государственной власти и управления. Может быть, я сгущаю краски? Будущее покажет. Однако в перечне законодательных актов, которые планирует принять Российский парламент, я вновь не нашла ни Закона о неприкосновенности личности, ни Закона о праве на информацию — тех основополагающих законов, которые хотя бы на судебном уровне способны защитить граждан от произвола секретной службы. Но их в перечне, повторю, нет. Зато во Временном положении об АФБ, тоже утвержденном Президентом Ельциным, в пункте 6 записано: «Агентство федеральной безопасности РСФСР и подчиненные ему органы пользуются правом проведения оперативно-розыскных мероприятий (то есть — правом перлюстрации почты, прослушивания телефонов, наружного наблюдения — Е.А.) в целях предупреждения, обнаружения, пресечения и раскрытия преступлений, расследование которых отнесено к ведению органов государственной безопасности. Должностные лица, имеющие право санкционировать проведение оперативных и оперативно-технических мероприятий, несут ответственность за их законность и обоснованность в соответствии с действующим законодательством».{22} И снова, как и прежде, вопрос, прослушивать мой телефон или нет, решает не суд — чекисты. И 6 тысяч внутриведомственных положений и инструкций, правивших бал в крючковском КГБ, никто пока так и не отменил…
Ну а политический сыск? Это-то с ликвидацией КПСС — в прошлом?
В прошлом? «Политический сыск будет всегда», — заявил в интервью одной из газет тогда еще пресс-секретарь директора российского КГБ (АФБ) Андрей Олигов. И разъяснил: «Высшее государственное руководство, какое бы оно демократическое ни было, все равно заставит спецслужбы заниматься вопросами отслеживания политической ситуации в стране».{23} Доходчивее не скажешь.
А как же, — спросит меня читатель, — приказ Председателя КГБ Вадима Бакатина о ликвидации идеологической контрразведки?
А так.
Это управление действительно было расформировано в Центральном аппарате Комитета: часть его сотрудников перешла в контрразведку, часть — в Управление по борьбе с организованной преступностью, немало — в коридоры и кабинеты российского «Белого дома»… Что касается региональных подразделений КГБ, то там, как сказал уже Бакатин, все осталось по-прежнему. «Уверяю вас, все офицеры отдела «Z» (идеологическая контрразведка — Е.А.) работают. По конкретным делам. Таких, кто приходит на службу отмечаться, у нас нет. Нет у нас бездельников», — объяснял корреспонденту начальник Службы национальной безопасности Украины генерал-майор Станислав Малик. Он же, до августовского переворота, — председатель Украинского КГБ генерал-майор С. Малик.{24}
«Пятая служба[111] в Московском управлении КГБ по численности превосходила все остальные», — рассказывал мне Евгений Савостьянов — новый начальник столичных чекистов, в прошлом — один из организаторов движения «Демократическая Россия». Заступив на должность, Савостьянов попросил подчиненных принести ему годовые отчеты подразделений, в том числе — и идеологической контрразведки. Как всякого нормального советского человека, его интересовало, нет ли в них его фамилии. Не нашел. Все, что касалось демократов, в отчетах старательно было замазано белой краской. «А что с пятой службой сейчас?» — спросила я Савостьянова. «Работают, — ответил он. — Так ведь идеологическая контрразведка ликвидирована», — изумилась я. Савостьянов замялся. — «Значит, она сохранится?» — «Это зависит от того, какие задачи перед управлением поставят власти», — ответил бывший горный геофизик.{25}
Власти задачу поставили: следить за коммунистами… И те же люди, кто вчера боролся с диссидентами и антикоммунистами, с энтузиазмом стали брать в «глубокую разработку» своих бывших товарищей по партии. Таковы нравы.
Впрочем — стоп. Я не настолько наивна, чтобы не понимать: коммунистическая партия, насчитывавшая в своих рядах миллионы людей, покинув райкомы, горкомы и обкомы, не исчезла, не растворилась, ее бывшие функционеры продолжают жить там же, где и жили раньше — в той же стране. Понимаю я и то, что КПСС, запрещенная Указом Бориса Ельцина 6 ноября 1991 года, еще попытается взять реванш, вернуть в свои руки власть. Уже возвращает. Используя для этого территориальные органы исполнительской власти и бесчисленное множество частных фирм, отмывающих партийные деньги.{26}
Но мне, принципиально беспартийному человеку, никогда в КПСС не состоявшему, — кто даст мне гарантию, что, следя за коммунистами, подозревая их в посягательстве на государственный конституционный строй, в том же не захотят заподозрить и меня? И у меня не начнут просматривать корреспонденцию, прослушивать телефоны и устанавливать за мной наружное наблюдение? Впрочем, к чему будущее время?..
По сведениям из хорошо информированных источников, телефоны у явных или возможных оппонентов российских властей, недавних их сподвижников и отнюдь не фанатиков-коммунистов, сегодня прослушиваются не менее дотошно… Более того: не лишены внимательного уха и некоторые телефонные аппараты в российском «Белом доме»…
Бывшее V Управление КГБ, бывшее Управление по защите советского конституционного строя, в Агентстве федеральной безопасности России приобрело новое имя — Управление по борьбе с терроризмом. Дай-то Бог, чтобы в условиях нынешнего беспредела в потенциальные террористы, кои требуют неусыпного чекистского присмотра, не оказались записаны все мы. Журналисты, критикующие поступки новых властей — в том числе.
Итак, слово вылетело, не поймаешь: «Политический сыск будет».
«Теперь они (сотрудники КГБ — Е.А.) говорят, что они все были против путча, против марксизма-ленинизма, все они — за рынок, за плюрализм и демократию», — говорил мне Бакатин. — «А в действительности?» — спросила я. — «Понимаете, необходимо, чтобы изменилась идеология людей, которые работают в органах. Госбезопасность жизненно важно деидеологизировать, а то будут у власти социалисты, так они начнут гоняться, к примеру, за христианскими демократами… Но таких изменений так быстро ни Петров, ни Сидоров, ни Бакатин не сделают… Должны измениться сами люди…»
Оптимизма в словах Бакатина я не услышала.
Что же будет с КГБ завтра — на следующей неделе или через две, когда Советский Союз официально прекратит свое существование? Боюсь, что будущее предопределено: в «доме» вновь произведут косметический ремонт, одни таблички снимут, другие повесят.
«Как быстро дезинтегрированный КГБ может собраться в единый кулак?» — спросила я офицера Главного разведывательного управления Министерства обороны СССР, убеждавшего меня, что старый чекистский клан дал трещину.
«Мгновенно», — ответил он.
…19 декабря 1991 года Борис Ельцин подписал Указ об образовании Министерства безопасности и внутренних дел, в которое вошли МСБ, АФБ, Министерство внутренних дел России и бывшего Союза… Известно, что и министр юстиции России Федоров, и прокурор Степанков, и вице-премьер Шахрай, курирующий правоохранительные органы, указу не обрадовались.
Кто же тогда был столь удачен, вытребывая у Президента России подпись, которую, по слухам, он поставил чуть ли не у трапа самолета, отбывающего в Италию? Кто и почему столь торопился? Напомню, что последний раз сие объединение произвел Берия — в течение 24 часов после смерти Сталина. Хрущев структуры вновь разделил. Разделил именно потому, что понимал, сколь опасно сосредоточивать в одних руках такую армию вооруженных и достаточно искушенных в конспирации людей. «История показывает, что, когда службы госбезопасности и милиции объединялись, всегда начинались репрессии, — так откомментировал в интервью «Независимой газете» начальник Московского уголовного розыска Юрий Федосеев. — Не исключено, что то же произойдет и сейчас…»{27} История ничему не учит?
* * *
Что ждет нас дальше? Читатель в лучшем положении, чем я: взяв в руки эту книгу, он уже будет знать, пережила ли Россия, бывший Советский Союз, зиму-весну 1992 года или — нет?[112]
Сейчас, в декабре тысяча девятьсот девяносто первого года, все мы, граждане несчастной страны, живем предощущением грядущей катастрофы: голодных бунтов, гражданской войны, многих Чернобылей и несанкционированных пусков ракет… Что же ждет нас?
Еще пару месяцев назад большинство политологов полагали датой нового (военного?) переворота позднюю весну 1992 года. Но сейчас уже ясно: прогноз этот равно и слишком оптимистичен, и слишком пессимистичен. Сегодня никто из нас не знает: при каком режиме проснемся мы завтра.
Я же думаю, что следующий переворот не будет иметь ни точной даты, ни четко очерченных границ. Это будет ползучий переворот, в который страна будет входить долго: инфляция — гиперинфляция, безработица, дикий рост цен, обнищание населения, дефицит продуктовых и топливных запасов… Никакая гуманитарная помощь, никакая Америка страну с 300-миллионным населением и бешеным уровнем коррупции властей не накормит.
Ленинская характеристика революционной ситуации — «верхи не могут» разрешить накопившиеся экономические проблемы, а «низы не хотят» терпеть более эту кошмарную жизнь — может стать реальностью. Собственно, уже сейчас ситуация в стране напоминает приснопамятное лето 1917 года, когда старые управленческие структуры царского правительства оказались уже разрушены, а новые — правительства Временного — еще не созданы. В результате осенью 1917 года власть взяли большевики, пообещавшие мира, хлеба и равноправия.
Управленческие структуры страны, которая называлась СССР, были окончательно разрушены закрытием обкомов и горкомов КПСС. Последняя, как известно, не была партией в цивилизованном значении этого слова, но была формой существования тоталитарного государства и контролировала все хозяйственные связи внутри страны[113]. Прямо скажем, большего подарка коммунистам сделать было нельзя: они наконец-то ушли от ответственности за происходящий в стране хаос и со временем, как принято в России, всегда любившей сирых да убогих, народное сознание окружит их ореолом мучеников. Если — не возведет на престол. Уже звучат призывы освободить находящихся под арестом членов ГКЧП, а возле следственного изолятора Матросская Тишина, где они содержатся, проходят митинги в их поддержку.
Что — объяснимо. Шумно отпраздновав августовский успех, демократы занялись дележкой победного пирога в виде зданий и имущества КПСС — до такой прозы, как экономика, руки долго не доходили. Каждый день я просыпаюсь в изумлении от того, что по-прежнему ходят троллейбусы и поезда, что в доме есть свет и газ, — вероятно, лишь инерция «большого тела», каковым является бывший Союз и Россия, тому причиной.
Старики все чаще вспоминают голод военной поры.
Боюсь, как бы Россия не вспомнила и традицию хлебных бунтов.
Это и будет началом вползания страны в действительный, ничуть не напоминающий комический августовский, переворот.
Кто станет движущей силой возможного катаклизма? Все та же олигархия: КПСС, Военно-промышленный комплекс, КГБ (оставим здесь прежнее имя, поскольку от очередной смены «вывески» ничего не изменилось).
Армия. В большинстве регионов страны она сейчас практически брошена на произвол судьбы. И вынуждена добывать себе пропитание самостоятельно, отправляя грузовики с солдатами на колхозные поля — воровать картошку. Республики, чье положение и так плачевно, вовсе не жаждут кормить многотысячный вооруженный народ, который к тому же в целом ряде районов воспринимается как армия оккупантов. Короче, на содержание армии у страны просто нет денег. Солдаты и офицеры зарабатывают их сами: в стране идет ничем не прикрытая торговля оружием — достать сегодня автомат Калашникова или пистолет Макарова по вполне доступным ценам не труднее, чем купить, к примеру, водку.
Аховая ситуация и с жильем для военных: 173 тысячи семей офицеров и прапорщиков не имеют квартир — ютятся по коммуналкам и баракам. В ближайшие месяцы к бездомным в форме добавится еще более 100 тысяч офицеров, которые уходят из Восточной Европы. Положение этих людей действительно трагично. И они легко могут стать той «спичкой», от которой заполыхает вся страна. Не говоря уже о том, что необходимость сокращения военного бюджета страны заставит уволить из армии десятки тысяч человек, которые пополнят число неустроенных и безработных. Эти люди будут уже бороться за существование своих детей, и бороться будут отчаянно.
По оценкам военно-политического отдела Института США и Канады, армия уже сейчас плохо управляема, она, очевидно, выходит из-под гражданского контроля.
В конце ноября 1991 года офицеры одного из подразделений Генерального штаба Вооруженных Сил СССР выступили с заявлением протеста «против развала государства и армии», выразив недоверие и Горбачеву, и Ельцину. «Нужны новые лидеры, — чеканил в интервью генерал-майор Генштаба Леонид Кожендаев. — Думаю, их выдвинет народ, который уже устал давиться в очередях за хлебом и бояться будущего. Хотят или не хотят этого власти предержащие, Вооруженные Силы сегодня политизируются. Армия устала терпеть унижения…»{28}
Командующий Прибалтийским военным округом генерал Миронов (эти войска должны быть выведены на территорию России) публично заявил, что, если не будет обеспечена социальная база его подчиненным, он «оставляет за собой право не исполнять приказ Главнокомандующего».
19 декабря журналисты спросили министра обороны СССР Шапошникова: «Кому сейчас подчиняется армия?» Маршал засмеялся: «Кому, кому… Народу!» — ответил он. Напомню, что в дни августовского переворота именно Шапошников, тогда еще возглавлявший Военно-Воздушные Силы страны, пригрозил гекачепистам, что отдаст приказ своим бомбардировщикам бомбить Кремль в случае, если они попытаются штурмовать «Белый дом». Тогда решимость маршала оказалась благом, но эксперты позже ужаснулись: а что, если политические пристрастия министра обороны изменятся и уже в принципиально другой ситуации он тоже возьмет подобные решения на себя?
Не лучше положение и в других сферах Военно-промышленного комплекса. Уже упоминавшийся мной полковник КГБ Владимир Рубанов считает, что в структурах ВПК складывается взрывоопасная ситуация. «ВПК, который был одной из главных движущих сил августовского переворота, мало затронут кадровыми изменениями. Развивается дезорганизация производственных процессов, создается мощный детонатор социального взрыва, который из-за разветвленности и тесной взаимосвязи отраслей ВПК может охватывать сразу группу регионов, республик», — писал Рубанов в своей аналитической записке, представленной руководству страны.{29} и там же: «Есть признаки ослабления контроля над ядерным комплексом страны. Не укомплектованы персоналом многие из военных объектов. Развал центральных структур управления может привести к ослаблению контроля в сфере ядерной энергетики…»
Недолгий глава российского КГБ Виктор Иваненко еще летом 1991 года в своем закрытом докладе писал: «На повестку дня встает вопрос предупреждения возможных акций ядерного терроризма. Имеются уже не единичные факты ядерного шантажа или распространения слухов о взрывах Курской, Ростовской и Белоярской АЭС». А ведь есть еще и огромные химические комплексы, магистральные нефтегазопроводы, продуктопроводы, транспортирующие, например, хлор и аммиак, газовые заводы, которые охраняются куда как меньше, нежели ядерные объекты. Специалистами выделено 236 объектов повышенной опасности, которые должны находиться в зоне пристального оперативного внимания. Из них 189 находятся на территории России, в том числе 9 из 15 действующих АЭС.{31} Впрочем, не буду нагнетать страстей — для апокалипсиса и реалий достаточно.
КПСС. Партийная номенклатура без работы не осталась. Покинув райкомы и горкомы, она переместилась в кресла исполнительных органов власти. Немалая ее часть занялась бизнесом, причем бизнесом с солидным стартовым капиталом, в том числе и в твердоконвертируемой валюте. Наконец, большое число представителей старой олигархии вернулось в систему административно-хозяйственного управления.{32} Достаточно для примера вспомнить, что руководителем администрации Президента России (должность ключевая, на манер той, что была при Горбачеве у одного из главных гекачепистов Валерия Болдина)[114] стал бывший первый секретарь Свердловского обкома КПСС Юрий Петров. Впрочем, чего придираться к «шестеркам»: из одиннадцати глав республик, 21 декабря 1991 года подписавших соглашение об образовании Содружества Независимых Государств, девять в прошлом принадлежали к высшей партийной элите своих регионов…
Ну и, наконец, КГБ… Демократам трудно было сделать больше, чтобы восстановить против себя чекистов. Новые власти умудрились никак не воспользоваться тем шоком, который переживала Лубянка после августовского провала, ареста Крючкова и отставки всей коллегии КГБ.
Да, чекистов опасно загонять в угол. Да, роспуск Комитета мог вынудить многих из них уйти в мафиозные структуры, в организованную преступность — уже уходят: с их знанием конспиративной работы и техники это ой как чревато. Но хуже, чем та смена «вывесок», которая произошла, придумать было нельзя. Вместо того чтобы выработать реальную концепцию защиты государственной безопасности, максимально быстро очертить правовое поле, в котором должен действовать КГБ, сообразно этой концепции и этим законам создать более или менее автономные ведомства (например, Агентство по защите экономики, Комитет по защите информации и так далее) — вместо всего этого к госбезопасности присоединили еще милицию. «Ждем, когда выдадут нам милицейские свистки», — мрачно шутили чекисты.
Руководители воссозданного монстра заявили, что собираются сократить Министерство безопасности и внутренних дел на 45–70 процентов. Благое желание. Но сильно подозреваю, что сие снова так и останется благим желанием. А может произойти и худшее: научный, инженерный потенциал, который сосредоточен в Комитете — математики и компьютерщики 8 Главка, электронщики из 16 управления, химики, физики Оперативно-технического управления, — вот этот потенциал может оказаться за бортом, слаженные коллективы — распылены… В лучшем случае — уйдут в бизнес. Но такой аппаратуры, таких компьютеров, какие были в том же 8 Главке, быстро в бизнесе не создашь: нет ни средств, ни материалов, ни технологий.
Послушайте, — воскликнет читатель, — вы оплакиваете чекистов? Вы, которая написала книгу, в которой утверждаете, что КГБ ни реорганизации, ни обновлению не подлежит?
Нет, я оплакиваю свою страну.
Да, я знаю, для каких целей в КГБ был создан весь этот научно-технический потенциал. Да, чтобы бороться с врагами, которых видели во всем окружающем мире, включая собственный народ. Да, тем, что выколдовывали химики, убивали людей. Да, то, над чем трудились электронщики и математики, использовалось для того, чтобы подслушивать и подглядывать. А компьютеры и ЭВМ появились в Москве благодаря работе нелегалов из научно-технической разведки и ГРУ, успешно создававших за рубежами различные фирмы, потом столь же удачно делавшие их банкротами и таким образом, продавая и покупая технику через третьи страны, обходя все КОКОМы и все эмбарго, доставляли их в Союз. Все так.
Но беда-то в том, что КГБ эта власть не ликвидирует. Боюсь, что сокращениями в Комитете вновь займутся политики и вновь окажутся востребованы специалисты по борьбе с инакомыслием, ибо, как показала прошедшая осень, эти политики с этими специалистами из КГБ прекрасно находят общий язык.
Но и этого мало. Госбезопасность и милиция всегда были в состоянии конфронтации друг с другом. Назначив руководить комитетчиками милиционера, власти больно ударили по самолюбию сотрудников КГБ. Потому так же, как Вадим Бакатин не контролировал Комитет, так не будет его контролировать и Виктор Баранников. А это страшно.
В недрах КГБ уже создан Общественный комитет обеспечения государственной безопасности.{33} Есть сведения, что существует там и подпольный аналитический центр, представляющий высшее и среднее звено чекистов — они анализируют положение в стране, внутри Комитета, влияют — и, судя по всему, не без успеха, — на своих коллег.{34}
Итак, в подчинении генерала милиции Варенникова, который возглавил МБВД, оказались 1 миллион сотрудников внутренних дел плюс — как минимум 150 тысяч кадровых офицеров КГБ, не говоря уже о пограничниках, инженерных войсках и спецназах. Зачем? Чтобы стрелять в тот самый народ, который в августе защищал «Белый дом», а ныне может прийти к тем же стенам, но уже требовать хлеба?..
А народ может прийти. Куда ему деваться?
И как судить этих людей? Они выросли при социализме — ничего другого не видели и не знали. Они были воспитаны в идеологии тоталитарного режима. А теперь им вдруг, в одночасье, сказали, что вся их жизнь, все их идеалы, все, во имя чего они мучились и страдали, вся их религиозная вера в некое светлое послезавтра — коммунизм, — все это «коту под хвост». Легко ли такое перенести? И ради чего? Ради некой столь же абстрактной для них идеи свободы и демократии, которая пока не обещает ничего, кроме крайней бедности и нищеты? Но у этих людей только одна жизнь. Только одна. И за жалкие остатки ее они и выйдут на улицу.
Сначала — на демонстрации с лозунгами «Дайте хлеба!» — так было в семнадцатом, но потом процесс быстро, если не мгновенно, может эволюционировать к погромам кооперативных лавок, захвату баз госторговли и полной анархии.
Не выйдут сами? Нет традиций социальной борьбы? Неправда, есть: перестройка кое-чему научила. Ну, а кроме того — помогут выйти.
И теперь мы вновь вернемся к теневому штату КГБ.
По словам Александра Кичихина, он и его коллеги в последние годы и месяцы борьбы за демократию прилагали особые усилия на поиск осведомителей среди — цитирую — «социально активных личностей». «Перед нами была поставлена задача вербовать агентуру прежде всего в демократической фракции Российского парламента.» — «А среди коммунистов?» — поинтересовалась я. — «А зачем?» — ответил Кичихин. — Все, что мы хотели у них узнать, мы узнавали без всяких агентов»{35}.
«Иной раз смотрю на парламентариев, — как-то разоткровенничался один большой комитетский начальник, — и столько среди них вижу наших…»{36}
Я понимаю восторг чекистов, когда они видят в бескомпромиссных ораторах парламентских схваток своих агентов и осведомителей. Но разделить их восторг, увы, не могу.
Опыт Чехословакии или бывшей ГДР показывает, сколь удачно умеют даже уволенные, даже потерявшие свои служебные кресла штази или сотрудники STB использовать оказавшиеся в их руках досье на агентов — парламентариев, министров, лидеров партий — для дестабилизации обстановки в стране.
Подобное, кажется, начинается и в новом Содружестве Независимых Государств.
Первый — из мощных — скандал разразился в Литве. Там вдруг всплыло и было обнародовано досье на агента «Юозаса», которым оказался литератор и переводчик, бывший ответственный секретарь совета сейма «Саюдиса», председатель Комиссии по правам граждан и межнациональным делам парламента Литвы, друг и ближайший советник главы республики, второй человек в Литве Вергилиюс Чепайтис.
Чепайтис был агентом КГБ более десяти лет и, по данным литовской печати, предоставил Комитету информацию на сорок человек, в том числе — и на своих соратников в борьбе за независимость Литвы. После долгих отнекиваний Чепайтис публично признал факт своего сотрудничества с КГБ. Однако остается тайной, как эти секретные документы госбезопасности оказались в руках журналистов. Ведь прощаясь с Литвой, Комитет государственной безопасности СССР однозначно заявил, что все дела увез с собой. В Москву.
Второй скандал, хотя и несколько потише, случился в столице России. 15 ноября 1991 года в КГБ РСФСР поступило заявление от члена парламента России Евгения Кима: «Прошу считать меня освобожденным от сотрудничества с органами КГБ РСФСР и УКГБ по Ульяновской области, и ранее данную мной в 1972 году подписку о добровольном сотрудничестве (рабочее имя «Акимов») и мои обязательства перед данной организацией считать утратившими силу».{38}
И снова вопрос: почему Ким решил открыться именно сейчас? Сам депутат на этот счет пока молчит.
Архивы КГБ, его досье на агентов, убеждена, необходимо открывать, сколь бы болезнен ни был этот процесс. В противном случае досье будут попадать на «черный рынок», станут тем коротким поводком на шее политиков, с помощью которого ими смогут манипулировать, если не сказать — управлять.
Говорят, немало «личных дел» было в последние месяцы уничтожено. Говорят. Но остались так называемые «рабочие тетради», в которых сотрудники идеологической контрразведки записывали фамилии и клички своих агентов. Не говоря уже о том, что непосредственные начальники оперативников или руководители подразделений имели список всех «негласных помощников», находившихся на связи у подчиненных, многих знали и в лицо: встречались с ними на так называемых «контрольных явках» в целях, — цитирую моего собеседника, — «контроля за оперативником, дабы он не допустил использования агента во внеслужебных целях». Так вот эти тетради, унесенные в кейсах сотрудников КГБ, тоже могут начать «работать». Более того: агенты, на которых уничтожены личные дела, станут, по словам одного контрразведчика, «агентами двойной конспирации», известными лишь конкретным чекистам. Ведь агент не знает, сохранилось на него досье или нет. И по этой причине тоже архивы необходимо, приняв соответствующий закон, открывать.
Каждый житель Германии, например, ныне имеет право ознакомиться с имевшимся на него досье. В цивилизованных странах это называется «правом на информацию», и секретная служба обязана ее предоставить.
Что касается Советского Союза… Не успел отгреметь августовский путч, как новые власти публично, по телевидению призвали сограждан сообщать соответствующим комиссиям фамилии тех, кто поддержал ГКЧП, сообщили и контактные телефоны: дескать, звоните, друзья, доносите, любимые… Ах, не идет у меня из головы фраза Рубанова о том, что понятие «агент КГБ» отражает не столько отношения госбезопасности с обществом, сколько менталитет этого общества.
Но думаю я и о другом: что эти люди — доверенные лица, агенты, стукачи, осведомители и резиденты — сегодняшняя, быть может, главная сила КГБ. Его социальная база, его руки, его голос, который может повести за собой толпу.
«Когда я понял, что влип, — рассказывал мне журналист NN, — я попытался с комитетчиками порвать. Они пригрозили: обнародуют, что я их агент. Я даже уйти из своего журнала теперь не могу: боюсь подвести людей…»
Вот в этом страхе — страхе быть раскрытым, публично опозоренным — сегодняшняя сила ГБ.
Потому мне думается, что те, кто замазан стукачеством — пусть и по принуждению, пусть и по слабости своей, — должны, не дожидаясь позора и если нет сил самим о своем несчастье сказать, покинуть государственные учреждения, под разными предлогами сдать депутатские мандаты, уйти из редакций газет и журналов.
Должны уже ради того, чтобы не стать послушным орудием в руках товарищей с Лубянки.
Пойти на такой шаг трудно. Это — выбор. Но всегда лучше этот выбор делать самому. Когда Чепайтиса спросили, что он чувствует сейчас, когда вся Литва знает, что он был агентом КГБ, «Юозас» ответил: «Я первый свободный человек в Литве…»
И был прав.