2. Необходимые оговорки

2. Необходимые оговорки

Читатель, который ждет от меня истории Комитета госбезопасности СССР или даже истории КГБ периода перестройки, будет разочарован. Подобное мне не под силу. Более того — это сейчас никому не под силу. Как заметил один из западных исследователей КГБ, истинную историю ведомства можно будет написать только после того, как откроются его архивы. Комитет это делать не торопится. И вряд ли пойдет на такой убийственный для него шаг по собственному почину.

Но, конечно, кое-что уже вышло на поверхность. То там, то здесь, то в этой газете, то в том журнале опубликовано немало фактов, а иногда и документов, которые как минимум дают возможность для анализа. Не говоря уже о том, что за последние 20 лет на Западе вышло несколько очень интересных исследований о КГБ. Это и книги Джона Бэррона «КГБ», и работа Эми Найт «КГБ: полиция и политика в Советском Союзе», и, конечно, книга Кристофера Эндрю и Олега Гордиевского «КГБ: взгляд изнутри».

Любознательному читателю эти и многие другие книги дают немало информации, особенно в части деятельности КГБ за пределами Советского Союза. Очень помогли эти книги и мне, за что я искренне благодарна авторам и издательствам, их выпустившим.

То, что вы прочитаете в моей книге — менее всего похоже на научное исследование. Эта книга не для советологов и не для специалистов по КГБ. Эта книга для обычных нормальных людей, которым не совсем безразлично, что происходит в стране, занимающей 1/6 часть планеты. Строго говоря, в этой книге я пытаюсь объяснить таким же людям, как и я, то, в чем сама пытаюсь разобраться. Я имею в виду мою бедную страну.

И еще. Все-таки статья генерала не дает мне успокоиться. Я хочу, чтобы читатель понял, а поняв, простил бы мне некоторую, скажем так, заостренность и эмоциональность стиля.

Для меня КГБ — это не просто очень интересный объект исследования, каковым он бесспорно является, и потому ему посвящено столько весьма неординарных книг.

Для меня КГБ (как и для многих моих сограждан) — это часть моей жизни. К сожалению, неотъемлемая ее часть: уезжать из страны я не собираюсь, если, конечно, меня не принудят к тому особые обстоятельства.

Для меня КГБ — это и телефоны, которые периодически прослушиваются. И отеческие предостережения: «Ты заходишь слишком далеко», передаваемые устно по разным каналам от неких высокосидящих лиц. И угрозы, как правило, анонимные, доходящие ко мне в письмах.

Для меня КГБ — это и страх моего деда, отца матери, выстрелившего себе в висок на одиннадцатом году советской власти. И пуля, доставшаяся другому моему деду, дяде отца, расстрелянному в кровавом тридцать седьмом.

Для меня КГБ — это и страх моего отца, человека бесстрашного, еврея-разведчика, работавшего в сорок первом на оккупированной фашистами советской территории. Его страх, когда однажды, в брежневские времена, он застал меня за чтением «В круге первом» Солженицына, вышедшем в «тамиздате». Отец попросил меня: «Не приноси больше этого домой». В те годы за интерес к подобной литературе легко можно было получить лагерный срок.

«Генетический страх» — написал в своей статье генерал КГБ. Генетический — каюсь.

Потому для меня КГБ — это и десятки моих друзей, навсегда покинувших страну и продолжающих покидать ее сейчас — «за детей страшно».

И, конечно, КГБ — это история Рики и Льва Разгонов — людей бесконечно дорогих и близких мне.

Вот теперь я должна объяснить свое посвящение.