Маятник возвращается

Маятник возвращается

«Несмотря на предшествующую общественную деятельность женщин, — пишет Пейджелс, — большинство христианских общин к 200 году признало письмо Лже-Павла, принадлежащее Тимофею, в котором подчеркивается (и преувеличивается) антифеминистская тенденция во взглядах Павла: „Пусть женщина учится молча с должным смирением. Я запрещаю женщине обучать или осуществлять власть над мужчинам: она должна молчать“. К концу II века н. э. участие женщин в религиозных обрядах было однозначно отвергнуто, группы, в которых женщины оставались главами, были признаны еретическими».

Далее Пейджелс сообщает: «Исследователи ранней истории христианства (области „патристики“, изучающей труды „отцов церкви“) должны быть готовы к пассажам, подобным тому, что заключает Евангелие от Фомы: Симон Петр сказал им [ученикам]: „Пусть Мария покинет нас, ибо женщины недостойны Жизни“. Иисус сказал: „Я сам буду вести ее, чтобы сделать ее мужчиной, чтобы она тоже смогла стать духом живущим, подобно вам, мужчинам. Ибо каждая женщина, сделавшая себя мужчиной, войдет в Царство Небесное“».

Такое откровенное исключение половины человечества из числа достойных жизни — да еще именно той половины, в чьем чреве жизнь зарождается — имеет смысл лишь в контексте андрократического регресса. Подтверждается то, что в глубине души подозревали многие из нас: с христианским евангелием любви что-то случилось. Иначе как объяснить, что им оправдывали все истязания, завоевания и кровопролития, совершаемые преданными христианами против других и друг против друга, из которых, собственно, и состоит почти целиком вся западная история?

Ибо в конце концов здесь произошло непредсказуемое глубокое преобразование системы. Из руин классического Рима сложилось новое здание. То, что начиналось как тайный культ, выросло в новую «мировую» религию. Но вместо того чтобы осуществить свою задачу, преобразовав общество, этот «периферийный захватчик» преобразился сам. Христианство стало андрократической религией. На смену Римской империи пришла Священная Римская империя.

Уже к 200 году — вот она, духовность вверх ногами — христианство полным ходом становилось той самой иерархической, основанной на силе системой, против которой восставал Христос. А после обращения в христианство императора Константина оно превратилось в официальное орудие, а вернее, слугу государства. Как пишет Пейджелс, когда «христианство получало официальное признание, христианские епископы, ранее преследовавшиеся властями, теперь сами оказались в верхушке государственного аппарата».

Христианские историки сообщают, что в 312 году накануне битвы, в которой потерпел поражение и был убит соперник Константина Максенций, а Константин был провозглашен императором, ему привиделся в лучах заходящего солнца крест с надписью «сим победишь». Правда, они обычно забывают упомянуть, что Фауста, жена первого христианского императора, была сварена заживо, а сын Крипс убит по его же приказу. Однако кровавое насилие, которым сопровождалось насаждение христианства в Европе, не ограничивается частными распоряжениями Константина. Ни даже его и его преемников публичными рескриптами, такими, например, как указы, объявлявшие ереси актом предательства, караемым пытками и смертью.

Теперь высшее священство само имело право наказывать тех, кто не хотел принять «новый порядок». Методично запрещалась вся «еретическая» информация, которая могла бы угрожать новой системе андрократической иерархии.

Бог — чистый дух, Бог — мать и отец в одном лице превратился в бога — просто мужчину. Как вынужден был признать почти две тысячи лет спустя, уже в 1977 году, Папа Павел VI, женщинам не позволялось вступать в духовный сан, «потому что наш Господь был мужчина». Одновременно гностические Евангелия и прочие подобные тексты, до сих пор имевшие свободное хождение в раннехристианских общинах, объявлялись ересью и уничтожались теми, кто объявил себя «православной», а, стало быть, единственно законной церковью. Все эти источники, — пишет Пейджелс, — «тайные Евангелия, откровения, мистические учения — не были включены в тот избранный список, который составил Новый Завет… К тому времени когда закончился отбор, видимо, не раньше 200 года, практически вся женская божественная образность исчезла из ортодоксальной традиции».

Одни христиане клеймили как еретиков других христиан, веривших в равенство, — и это после того, как в раннехристианских общинах мужчины и женщины жили и работали по Христовой заповеди, люби друг друга как братья и сестры. А многие из них приняли смерть христианских мучеников. Но мужчинам, которые теперь использовали христианство, чтобы установить свое господство, нужно было втиснуть христианскую жизнь и христианскую идеологию в рамки андрократии.

С годами христианизация европейских окраин стала очередным оправданием постулата господства о том, что сильный всегда прав. Это предполагало не только насильственное обращение в веру тех, кто не придерживался официального христианства, но и разрушение «языческих» храмов, святилищ и идолов, закрытие древнегреческих академий, рассадников «ереси». Церковь столь успешно доказывала «нравственность» права сильного, что вплоть до эпохи Возрождения в Европе практически не существовало ни одного художественного произведения, ни одного научного изыскания, не «освященного» Церковью. Существующие знания уничтожались так тщательно (включая массовое сожжение книг), что этот процесс распространился и за пределы Европы, куда только достигали влияние и власть христианства.

Так, в 391 году по указу Феодосия I теперь уже полностью андрократизированные христиане сожгли знаменитую александрийскую библиотеку, одно из последних вместилищ древней мудрости и знаний. При содействии позднее канонизированного Кирилла (патриарха Александрии) христианские монахи растерзали Гипатию — замечательного математика, астронома и философа александрийской школы неоплатоников. Ибо эта женщина, признанная теперь одним из величайших ученых, была для Кирилла лишь недостойной, которая осмелилась преподавать мужчинам.

В официальные священные писания включены догмы павлинизма или, как сейчас выясняется, псевдопавлинизма, трактующие женщин и все, что связано с ними, как нечто низшее, но столь опасное, что требует постоянного надзора. Были, однако, и немногие исключения: Климент Александрийский все еще характеризует Бога как соединение мужского и женского начал и пишет, что имя «человечество» — общее для мужчин и женщин. Однако в основном предложенная Иисусом модель человеческих отношений, в которой мужчина и женщина, богатый и бедный, иноверец и иудей суть одно и то же, была искоренена из идеологии и практики ортодоксальной христианской Церкви.

Мужчины, стоявшие у власти новой ортодоксальной Церкви, могли во время обрядов поднимать древнюю Чашу, ставшую теперь чашей Святого Причастия с символической кровью Христа. Однако фактически снова господствовал Клинок. От огня и меча Церкви в союзе с правящим классом пали не только «язычники» — митраисты, иудеи или посвященные в древние таинства Элевсина и Дельф, но и все христиане, не желавшие принимать их правила. Они все еще заявляли, что их цель — распространение учения Иисуса о любви. Однако их крестовые походы, их охота за ведьмами, инквизиция, костры для книг и костры для людей несли не любовь, но старые андрократические репрессии, разрушения и смерть.

Итак, по иронии истории, революция ненасилия, начатая Иисусом, за которую Он умер на кресте, закончилась установлением порядка, опирающегося на силу и страх. Как отмечали историки Уилл и Ариэль Дюраны, исказив и извратив учение Христа, средневековое христианство оказалось моральным регрессом. Перестав быть угрозой андрократической системе, христианство стало тем, чем становились почти все религии, создававшиеся во имя просвещения и свободы, — могущественным орудием укрепления этой системы.

Несмотря на это, борьба гилании против андрократии отнюдь не закончилась. В определенные периоды на протяжении мрачных столетий андрократического христианства вновь и вновь возникала потребность повернуть наше культурное развитие в сторону гилании. Как мы увидим далее, эта борьба была главной невидимой силой, формировавшей западную историю, и ныне она опять обретает ведущую роль.