9. АНТИГИТЛЕРОВСКАЯ КОАЛИЦИЯ

9. АНТИГИТЛЕРОВСКАЯ КОАЛИЦИЯ

Если после войны все будет прекрасно, почему же мы не начали эту войну раньше?

А. Л. Герберт. «Военная песенка»

Любая коалиция, противостоящая Гитлеру, должна была включать достаточно сильную армию Польши и нефтяные вышки Румынии. Обе эти страны имели общие границы с Германией, и над обеими нависла угроза захвата, но поляки и румыны недолюбливали друг друга и не хотели становиться союзниками. И те и другие были духовно ближе к нацистской Германии, чем к советской России. Политические убеждения крайне затрудняли подготовку соглашения, объединявшего Россию с убежденными антикоммунистическими правительствами таких стран, как Испания, Португалия, Польша и Румыния. Главная проблема заключалась в том, что эти страны, испытывая сиюминутный страх перед германской агрессией, давно и всерьез боялись советского коммунизма.

Само географическое положение Польши предоставляло Гитлеру оправдание его действий. Созданная после Первой мировой войны Польша с протянувшимся к морю «коридором» отрезала Восточную Пруссию от остальной Германии. Данциг (в настоящее время Гданьск), портовый город, расположенный в этом коридоре, являлся эпицентром кризиса. Населенный в основном немцами, он в надежде избежать конфликтов был превращен в «вольный город», находящийся под международным управлением. В октябре 1938 года, еще до того, как германские войска оккупировали Прагу, Гитлер потребовал, чтобы Данциг вошел в состав Третьего рейха.

В марте 1939 года британский кабинет министров получил убедительные донесения о том, что Гитлер собирается напасть на Польшу. Одно пришло от американского посла в Варшаве и было передано непоколебимым Джозефом Кеннеди, послом США в Лондоне. Другое поступило от Яна Колвина, берлинского корреспондента газеты «Ньюс кроникл», только что выдворенного из Германии за многочисленные связи с антигитлеровскими группировками. Подробный доклад Колвина о германских намерениях был смесью совершенно секретной информации, предположений и явных преувеличений. Некоторые сведения поступили, вероятно, от генерала Франца Гальдера, начальника генерального штаба германской армии[32]. Несомненно, что человек, передавший эти сведения Колвину в надежде заставить союзников оказать сопротивление агрессивным замыслам Гитлера, имел доступ к директиве от 25 марта, посланной Гитлером Браухичу, главнокомандующему армией.

29 марта Колвин принес свой доклад в министерство иностранных дел, где его тотчас же попросили лично доложить обо всем сначала лорду Галифаксу, а затем премьер-министру Чемберлену, решившему, что необходимо продолжать попытки создать антигитлеровскую коалицию, а также предпринять какие-то шаги, чтобы помочь Польше. К 31 марта было подготовлено «временное» заявление. В нем просто говорилось, что в случае военной угрозы Польше Великобритания придет ей на помощь. «Французское правительство уполномочило меня дать ясно понять, что оно занимает такую же позицию», — добавил Чемберлен, и переполненная палата общин встретила это известие восторженными криками.

Чемберлен выглядел нездоровым. Неизлечимая болезнь стиснула его смертельной хваткой, и он, похоже, не до конца осознал всю значимость принятого им решения. Но уже в письме своей сестре, датированном 2 апреля, Чемберлен писал: «А определять, возникла ли угроза, будем мы сами». Газетный магнат лорд Бивербрук в анонимной статье, опубликованной в принадлежащей ему «Ивнинг стандарт», трактовал обязательства Великобритании еще более вольно. Он считал, что Великобритания не обязана вмешиваться в случае незначительных территориальных изменений: например, если Германия настоит на прокладке через территорию Польши автобана, который свяжет ее с Восточной Пруссией, или же потребует передачи ей Данцига, можно будет не спешить на помощь Польше.

Подобные интерпретации опровергло министерство иностранных дел в своем заявлении от 3 апреля, в котором говорилось, что Великобритания в случае возникновения военной угрозы Польше не будет оказывать на нее давление. Если поляки попросят о помощи, они ее получат. Впоследствии выяснилось, что министр иностранных дел Польши пригрозил отменить свой визит в Лондон, если позиция Великобритании не будет прояснена. Для тех, кто хочет определить момент, когда война стала неизбежной, — вот точная дата. Курок был спущен, когда министерство иностранных дел, желая избежать конфликта, который вызвала бы отмена визита, обнародовало это заявление.

Меньше чем через неделю после импульсивного высказывания Чемберлена пришло известие, что Италия — до сих пор считавшаяся Чемберленом противником германской экспансии в Европе — вторглась в Албанию, маленькую страну, и так практически находившуюся под мандатом Италии. Эта новость породила волну тревоги, захлестнувшую всю Европу. В те времена европейские правительства были еще более скрытны, чем сейчас, и в темноте официального молчания начала быстро расти плесень слухов. Совместного нападения германского и итальянского диктаторов ждали с минуты на минуту. Паникеры пугали всех заявлениями, что война начнется с бомбардировок Лондона и Парижа.

Нападения не последовало, но за ту зиму 1938/39 года настроение англичан переменилось. Видевшее гораздо дальше политиков, население Великобритании стало сознавать неизбежность войны. Во всем мире лишь единицы понимали, что в стране отсутствуют финансовые ресурсы, необходимые для ведения полномасштабной войны. Все были уверены, что Великобритания, за спиной которой стоит огромная империя, обладает силой и богатством, чтобы играть роль мирового жандарма. В любом случае, грядущая война будет вестись во Франции, обладающей самой сильной армией в мире, обороняющей неприступную линию Мажино. Господствующим настроением в обществе стало то, что «Гитлера необходимо остановить». Возможно, слишком часто это произносилось с испуганной покорностью, но все же произносилось. Восторга было мало. Слишком многие еще живо помнили предыдущую войну, чтобы радоваться перспективе повторять все заново. И тем не менее общество было пропитано духом мрачной решимости, отличительной чертой англичан. Пацифисты, проповедовавшие идеи мира на каждом углу, все с большим трудом находили сочувствующих слушателей.

В ответ на всеобщие опасения разрушительных бомбардировок было решено перевести часть противовоздушной обороны на круглосуточное дежурство. Лондонцы увидели, как ночное небо исполосовали лучи прожекторов. Те, кто знал, куда смотреть, обнаружили 3,7-дюймовые зенитные орудия, укрытые за брустверами из мешков с песком, с расчетами в стальных касках. Но основу зенитной артиллерии составляли устаревшие 3-дюймовые орудия. Начались жалобы на соседство артиллерийских позиций, поступавшие от секретарей гольф-клубов, фермеров, директоров парков, муниципальных советов и простых жителей. «Практически все подобные протесты были удовлетворены», — с горечью констатирует главнокомандующий войсками ПВО.

11 апреля лорд Горт, начальник генерального штаба, предупредил государственного секретаря по военным делам Гора-Белишу, что не может поддерживать боевую готовность противовоздушной обороны с имеющимися у него в наличии людьми. Правительство должно призвать в армию резервистов, объявив частичную мобилизацию. Единственной альтернативой этому является принятие парламентом закона о призыве мужчин на военную службу в мирное время. Горт слышал речь Гора-Белиши 31 марта о необходимости введения обязательной воинской повинности и знал, что тот с пониманием отнесется к его просьбе.

Для Великобритании призыв гражданских лиц на военную службу был очень болезненным шагом. Обязательная воинская повинность уже вводилась во время прошлой войны, вызвав резкое недовольство общества. Чемберлен был против призыва в армию, потому что его предшественник обещал избирателям не вводить его ни при каких обстоятельствах до следующих выборов и Чемберлен повторил это обещание. Он также боялся яростного сопротивления со стороны пацифистски настроенной лейбористской оппозиции и профсоюзов. Хватаясь за соломинку, премьер-министр предложил неосуществимую схему, по которой обслуживать объекты ПВО должны были территориальные войска (состоящие из добровольцев, имеющих основную работу). Армия была категорична: территориальные части ПВО и так уже перегружены работой, солдаты не успевают справляться со своими военными, а также гражданскими обязанностями. В конце концов лорда Галифакса также удалось убедить в необходимости введения обязательной воинской повинности, и Чемберлен сдался.

Он выдал это за собственную мысль, хотя слово «призыв» старательно избегалось, рекруты именовались «милиционерами», обязанными пройти военную подготовку. Предложение объявить «чрезвычайное положение» было отвергнуто из опасений, что это окажет катастрофические последствия на финансовые рынки лондонского Сити.

Знаменуя торжество политики над здравым смыслом, Социалистическая лейбористская партия и либералы проголосовали против введения этой обязательной военной подготовки. Но тори смогли собрать достаточно голосов, чтобы провести это предложение через палату общин с большим перевесом: 380 против 143. По крайней мере 30 членов парламента и почти все газеты высказались за формирование нового правительства из представителей всех партий. Чемберлен оставался непреклонен.

23 апреля после одобрения кабинета министров казначейство выделило армии денег на самые неотложные нужды, но это было далеко не то же самое, что необходимое снаряжение. Читая список остро необходимых вещей, которые просто нельзя было купить в готовом виде на складе, и сознавая, как близко к войне подошла Великобритания, испытываешь холодную дрожь.

Дипломатические маневры

В ответ на вопросы, поставленные английским послом в Москве, кабинет министров получил изумивший всех длинный перечень предложений, выдвинутых Максимом Литвиновым, министром иностранных дел Сталина. Литвинов, образованный опытный дипломат, исколесивший весь мир, по национальности был еврей и был женат на уроженке Великобритании. Он неизменно выступал за усиление связей с Великобританией и Францией. Теперь Литвинов предлагал заключить договор между СССР, Великобританией и Францией на пяти-или даже десятилетний срок, обеспечивающий взаимные гарантии на случай агрессии со стороны Германии. Такой откровенный язык поверг в ужас английских министров. В гарантиях, выданных Великобританией Польше, старательно избегалось упоминание Германии: а что, если русско-английское соглашение выведет Гитлера из себя? И уж точно оно расстроит все остальные европейские страны, которым угрожает Германия. Поляки от русско-английского пакта презрительно отвернут нос: они уже ясно дали понять, что не позволят частям Красной армии пересечь границу Польши даже для того, чтобы помочь отразить германское вторжение. А прибалтийские государства? А Соединенные Штаты и доминионы? Соглашение с Советами повлияет на все без исключения международные связи Великобритании.

Французское правительство было готово изучить предложения русских и постараться найти слова, которые бы удовлетворили Лондон, но Чемберлен боялся, что известия о советских предложениях, просочившись за стены Уайтхолла, станут известны избирателям. Сообщая о них лидерам лейбористов, он взял с них слово сохранить разговор в строжайшей тайне.

Предложения русских заставили крепко задуматься английских министров. Кабинет запросил мнение высшего командования сухопутных сил, авиации и флота не один, а два раза. Во втором докладе военачальники значительно изменили свои точки зрения, и министры перестали совсем в чем-либо разбираться. В частном письме Чемберлен писал, что «испытывает глубочайшее недоверие к России». В то время как война неотвратимо надвигалась, лорд Галифакс просуммировал полное смятение этих людей, на которых с надеждой смотрела вся Великобритания, словами «нам нужно тянуть время».

Англичане все больше и больше запутывались в хитросплетении слов, выдвигая контрпредложения, которые Сталин находил еще более противоречивыми и неудовлетворительными. В конце концов косные чиновники министерства иностранных дел осознали, что если они и дальше будут не называть Германию явно в тексте соглашения, дело закончится тем, что Великобритания даст гарантии всем против всех. Русские, видя, что англичане не торопятся, заподозрили, что они хотят затянуть переговоры до бесконечности. Сталин, у которого были шпионы в высших правительственных кругах практически всех европейских стран, пришел к убеждению, что Великобритания и Франция вступят в боевые действия только в том случае, если сами подвергнутся агрессии, и решил, что спасение для России может принести только договор с ее заклятым врагом — нацистской Германией.

До сих пор не угасли споры по поводу того, кто первый, Гитлер или Сталин, выдвинул предложение заключить договор о ненападении. До прихода Гитлера к власти Германия была крупнейшим импортером Советского Союза, в свою очередь поставляя ему почти половину экспорта. Доктрина Гитлера и его шумная злобная пропаганда буквально удушили взаимную торговлю. Программа перевооружения армии настолько истощила экономику Германии, что в январе 1939 года директор Рейхсбанка должен был испрашивать санкцию Гитлера на все расходы. Германская экономика развивалась по опасному экстенсивному пути, в то же время по причинам как экономическим, так и политическим Германии становилось все труднее и труднее получать иностранные кредиты.

С другой стороны, Советский Союз постоянно намекал на то, что его очень устроил бы возврат к тому объему товарооборота, что был у него с Германией до Гитлера. Таким образом, две великие державы толкала навстречу необходимость торговых связей. Некоторые источники, в том числе советские историки, настаивают на том, что идею Советско-Германского пакта о ненападении, подписанного в августе 1939 года, впервые выдвинул Гитлер. Они ссылаются на длинный разговор, состоявшийся у Гитлера с советским послом на приеме в Берлине в январе 1939 года.

Празднование Нового года было отложено на 12 января для того, чтобы оно смогло пройти в новом роскошном здании Рейхсканцелярии, построенном архитектором Альбертом Шпеером на Фоссштрассе. Дворец сверкал полированным мрамором, мозаиками и бронзой. Кабинет Гитлера, длиной 80 футов и с 60-футовым потолком, был спроектирован так, чтобы подавлять посетителей, которым предстояло пройти по вытянутому помещению к огромному мраморному столу фюрера. На праздничном приеме папский нунций, дуайен дипломатического корпуса, обратился к Гитлеру с речью, пожелав ему счастья и успехов в новом году. Как только краткая официальная церемония окончилась, Гитлер на глазах у всех присутствующих отвел в сторону советского посла и проговорил с ним больше тридцати минут. В свете торжественного дипломатического приема это было красноречивым свидетельством того, что Германия хочет изменить приоритеты своей внешней политики. На самом деле это было ответом на встречу советских и германских торговых экспертов, состоявшуюся в Берлине 22 декабря, и последующее одобрение Сталиным выделения кредита в 200 миллионов рейхсмарок.

Вряд ли стоит удивляться, что сообщения о надвигающемся русско-германском торговом соглашении появились и во Франции и в Великобритании. В «Ньюс кроникл» от 27 января появилась более подробная статья, в которой предполагалось, что Советско-Германский договор неизбежен. Эта статья была написана Верноном Бартлеттом, известным своими тесными связями с советскими официальными кругами, и русские газеты перепечатали ее без комментариев. Возможно, расчеты Гитлера на тот вклад в германскую экономику, который привнесут Австрия и Чехословакия, ослабили его стремление заключить договор со Сталиным, ибо только в Страстную Пятницу 7 апреля Иоахимм фон Риббентроп, министр иностранных дел Германии, поручил Петеру Кляйсту, эксперту из своего аппарата, установить контакт с советскими дипломатами, чтобы ускорить продвижение переговоров. Все специалисты сходятся во мнении, что у Риббентропа не было ни таланта, ни знаний, ни опыта; работа над Советско-Германским договором о ненападении стала вершиной его карьеры.

Через несколько дней Кляйст уже чаевничал с Георгием Астаховым, бородатым советским поверенным в делах в Берлине, имевшим право встречаться с иностранцами и оставаться с ними наедине. Через десять дней советский посол в Берлине посетил министерство иностранных дел. Он поинтересовался, можно ли рассчитывать на то, что контракты на поставки вооружения с концерном «Шкода» будут соблюдаться теперь, после оккупации Чехословакии германскими войсками. Посол признался, что в действительности советское правительство хочет проверить, действительно ли Германия собирается возобновить торговлю с Россией.

На Первомайском параде в Москве Сталин встретил своего министра иностранных дел подчеркнуто холодно. Айви Литвинова, жена министра, уроженка Англии, воскликнула: «Черт бы побрал этого дурака Чемберлена!» — и все те, кто мог разбираться в едва уловимых предзнаменованиях советской внешней политики, заключили, что отныне взгляд Сталина обращен на Берлин. Французская и британская делегации, прибывшие в Москву для переговоров, подтвердили опасения Сталина. В них отсутствовали хоть сколько-нибудь значимые фигуры, и, вместо того чтобы прилететь самолетом или прибыть на борту быстроходного боевого корабля, делегации пять дней качались на волнах на борту древнего пассажирского лайнера «Сити оф Эксетер».

Придя в германское министерство иностранных дел за ответом на запрос о контрактах со «Шкодой», Астахов заметил, что новый министр в правительстве Сталина, Вячеслав Молотов, также является председателем Совета министров, то есть уступает влиянием одному только Сталину. В отличие от своего предшественника Молотов не был евреем, и это тоже было сигналом нацистам. Правда, у него была жена-еврейка, но это держалось в строжайшей тайне.

Молотов был человеком «выдающихся способностей, но при этом хладнокровно безжалостным», как написал в военных мемуарах Черчилль, добавивший, что «похожая на пушечное ядро голова, черные усики и проницательные глаза Молотова, его каменное лицо, великолепные ораторские качества и невозмутимость свидетельствовали о его способностях и мастерстве». Настоящая фамилия Молотова была Скрябин; племянник знаменитого композитора, он в детстве учился музыке, но потом занялся политикой и стал полностью зависим от мыслей и взглядов Сталина. Его назначение на пост министра иностранных дел было сигналом нацистам, что отныне они имеют дело с самим Сталиным.

Следующий внезапный прорыв вперед в переговорах произошел, когда Риббентроп предупредил Гитлера о возможности заключения военного договора России с Францией и Великобританией. Нацисты до сих пор не выходили за рамки обсуждений вопросов торговли, но это неожиданное развитие событий вынудило Риббентропа вновь отказаться от обычных каналов и направить личного представителя, чтобы тот поторопил ход переговоров. Астахов принял приглашение отужинать в отдельном кабинете в «Эвесте», уютном небольшом ресторанчике в центре Берлина, где было изобретено блюдо «бифштекс по-голштински», названное так в честь знаменитого дипломата эпохи Бисмарка. Посланник Риббентропа и его собеседник проговорили далеко за полночь, и разговор больше не ограничивался одной торговлей. Были обсуждены, и притом весьма успешно, все темы, представляющие обоюдный политический и экономический интерес.

Теперь настал черед Германии нетерпеливо подталкивать переговоры вперед, и Советы добились удовлетворения почти всех своих условий. Когда Астахов заподозрил истинные мотивы немцев, его отозвали и посадили в тюрьму, где он и скончался в 1941 году. Существовало прекрасное объяснение нетерпеливости немцев. Договор должен был быть оглашен до начала германского вторжения в Польшу, а военные действия необходимо было завершить до начала зимних дождей.

20 августа Гитлер послал телеграмму Сталину с просьбой принять германского министра иностранных дел Риббентропа, направляющегося в Москву. Эта личная просьба, направленная непосредственно Сталину, а также то, что Гитлер обращался к нему как к главе государства, в то время как он формально был лишь секретарем коммунистической партии, было весьма кстати. Летом 1939 года, как и за год до этого, на Дальнем Востоке произошли столкновения Красной армии с японскими войсками. Сталин, как и Гитлер, больше всего боялся войны на два фронта, и для того чтобы избежать ее, был готов поверить даже Гитлеру.

Предупреждения о готовящемся пакте Гитлера — Сталина, а также то, как два диктатора договорились разделить Польшу надвое, шли как в Лондон, так и в Париж. Генерал Карл Боденшатц, однополчанин Геринга времен Первой мировой войны, затем ставший его доверенным лицом в ставке Гитлера, раскрыл замыслы Германии французскому авиационному атташе в Берлине, а затем связался с британским министерством иностранных дел. Доктор Карл Герделер, один из наиболее активных антифашистов, также предупреждал западные державы. Британское министерство иностранных дел игнорировало все подобные сообщения, рассматривая их как попытки помешать переговорам Великобритании с Россией.

Гитлер был уверен, что Молотов подпишет пакт о ненападении. Настолько уверен, что 22 августа в своей резиденции в горах в Берхтесгадене обратился к высшему военному командованию по поводу предстоящего вторжения в Польшу: «Наши противники [французы и англичане] — это жалкие трусливые черви. Я видел их в Мюнхене… Впоследствии победителя не спрашивают, говорил ли он правду… Закройте свои сердца для жалости. Будьте жестокими… Сильный всегда прав».

На следующий день в Москве был подписан Советско-Германский договор о ненападении. В соответствии с вероломной феодальной природой обоих режимов многие из важных статей держались в строжайшей тайне. Риббентроп был обнадежен теплым приемом, который получили в Москве он сам и сопровождавшая его делегация. «Я все равно что был окружен старыми партийными товарищами», — сказал он. Состоялся званый ужин. Все много ели и пили, Сталин провозгласил тост за Гитлера и сказал, что ему известно, как сильно немецкий народ любит своего фюрера.

Подобно чикагским гангстерам, Гитлер и Сталин разделили Восточную Европу на две сферы влияния, договорившись, что у себя каждый может делать все, что ему заблагорассудится. Территория, доставшаяся Сталину, включала в себя прибалтийские государства и Финляндию, а в Польшу должны были вторгнуться войска обеих держав, разделив ее территорию приблизительно пополам.

Как только было объявлено о подписании договора, журнал «Лайф» связался по телеграфу с высланным из России Львом Троцким, проигравшим Сталину в борьбе за наследство Ленина, и попросил его изложить свое мнение по этому поводу. Из Мехико пришел пророческий ответ: «[Сталин] видит отчетливо вблизи, но в исторических масштабах он слеп. Изворотливый тактик, он не является стратегом».

Сталин в отличие от Гитлера чтил Советско-Германский договор. Сразу же после его подписания русские зерно и нефть, а также железная руда, марганец и хлопок потекли в Германию. Члены коммунистических партий во всех странах мира (а многие из них были вынуждены скрываться в подполье) послушно изменили свои политические взгляды и привели свою деятельность в соответствие с новым договором. Отныне коммунисты должны были выступать против любых попыток приструнить Гитлера. С началом войны коммунисты во Франции и Великобритании сосредоточили все свои усилия на борьбе против военной политики своих стран, призывая солдат союзных армий не воевать с Гитлером, так как это является предательством интересов рабочих.

Гитлер мастерски подготовился к военным действиям против Польши. Он убедился, что Великобритания и Франция не выступят против него, и именно на этой уверенности были основаны его требования к польскому правительству. Некоторые историки утверждают, что Гитлер и не собирался добиться от Польши каких-либо уступок; ему была нужна стремительная быстротечная война, которая продемонстрировала бы всему миру военную мощь Германии.

Узнав о предстоящей ратификации пакта Гитлера — Сталина, Чемберлен отозвал из летнего отпуска парламент. В своей речи в палате общин 24 августа он сказал: «Я не пытаюсь скрыть от вас то, что известие об этом явилось для правительства полной неожиданностью, и неожиданностью крайне неприятной». Чемберлен поведал о том, как 11 августа была встречена прибывшая в Москву англо-французская делегация, а Советы тем временем вели секретные переговоры с нацистами. Вероятно, негодование Чемберлена вызвало у Сталина улыбку. Коварство и обман были неотъемлемой частью политики коммунистического диктатора. Возможно, Гитлер тоже улыбнулся. Какова теперь вероятность, что у «червей» хватит глупости объявить войну?

Немцы не могли понять, что даже о Чемберлена нельзя вытирать ноги вечно. Пришло время выпрямиться во весь рост и при необходимости вступить в бой. Однако Великобритания еще не была готова к войне, у нее не было достаточно сил и денег для того, чтобы начать воевать. Перед Чемберленом стояла неразрешимая задача. Его очень тревожило то, как ход событий повлиял на быстрое истощение золотых запасов Великобритании: 30 миллионов фунтов было вывезено из страны за один день. Обсуждался вопрос об установлении контроля за валютными операциями (чтобы помешать конвертации фунта стерлингов в другие валюты), но правительство ограничилось лишь тем, что удвоило процентную ставку, доведя ее до 4 процентов, и обратилось с просьбой к деловым кругам не приобретать акции иностранных компаний и не вывозить капитал из страны. Несмотря на все свои опасения, Чемберлен постарался ясно выразить свою точку зрения. Он написал Гитлеру:

«По-видимому, заявление о подписании Советско-Германского пакта воспринято в некоторых влиятельных кругах в Берлине как указание на то, что вмешательство Великобритании на стороне Польши стало событием маловероятным, с которым отныне можно не считаться. Более серьезной ошибки невозможно представить. Каковой бы ни была природа Советско-Германского соглашения, обязательства Великобритании по отношению к Польше остаются неизменными, о чем постоянно заявляет во всеуслышание правительство Его Величества.

Существуют голословные утверждения о том, что, если бы правительство Его Величества ясно выразило свои позиции в 1914 году, великой катастрофы удалось бы избежать. Независимо от того, есть ли хоть крупица истины в этих утверждениях, правительство Его Величества полно решимости не допустить повторения этого трагического недопонимания. В случае необходимости Великобритания без колебания и промедления использует все имеющиеся в ее распоряжении силы, а если военные действия начнутся, исход их предсказать будет невозможно… Надеюсь, Ваше Превосходительство самым тщательным образом взвесит все те соображения, что я Вам привел».

Но даже это не убедило Германию в том, что англичане собираются воевать. Гитлер сказал Геббельсу, что Чемберлен подаст в отставку. Геббельс, человек более хитрый, записал в своем дневнике: «Полагаю, скорее польское правительство подаст в отставку под нажимом Англии. Для Англии это единственный шанс выпутаться из этой заварухи, не вступая в войну». Германская армейская верхушка также была уверена в этом. Генерал Гальдер, начальник генерального штаба, записал в своем дневнике:

«Англии необходимо спасти свое лицо… Всеобщее впечатление: большой войны Англия не хочет».

Великобритания и Франция вступают в войну

Германская армия вторглась в Польшу рано утром в пятницу 1 сентября 1939 года. В течение всего этого и следующего дней Лондон давил на Париж, требуя объявить войну. К вечеру в субботу появились слухи о том, что последуют новые уступки. В 10.30 вечера члены парламента разыскали Чемберлена, ужинавшего вместе с Галифаксом. На улице бушевала гроза. Парламентарии потребовали от премьер-министра действий. В воскресенье утром Чемберлен выступил по радио с обращением к нации, объявив о начале войны и сказав: «Мы будем сражаться против сил зла, против жестокости, вероломства, несправедливости, угнетения и преследования». В то время, пока он был в эфире, в Лондоне завыли сирены, предупреждающие о воздушном налете. Американский посол поспешил в бомбоубежище вместе с женой и двумя сыновьями. Кеннеди был уверен, что Великобритания не сможет долго противостоять военной мощи Германии.

Персонал германского посольства в Лондоне сирены нисколько не напугали. Во время воздушной тревоги на коммутатор в министерстве иностранных дел пришел прямой срочный вызов из германского посольства с просьбой связаться с лордом Галифаксом. Этот звонок вызвал некоторое замешательство, так как он пришел всего через несколько минут после объявления войны. Попытки связаться с Галифаксом в его кабинете оказались тщетными, так как он уже ушел оттуда. Известив об этом германское посольство, англичане спросили, не сможет ли заменить Галифакса его заместитель. Да, ответил представитель посольства, они просто хотели попросить о том, чтобы в их отсутствие позаботились о живущей в посольстве старой черной собаке, которую нельзя забрать в Германию. Когда лорд Галифакс наконец появился в министерстве, ему передали эту просьбу, и он тотчас же отдал распоряжение присматривать за собакой.

Уинстон Черчилль, назначенный утром в воскресенье первым лордом адмиралтейства, отправился с женой в Вестминстер, где жил его зять, комик Вик Оливер. Они выпили шампанского «за победу», после чего Черчилль, вздремнув, отправился в адмиралтейство, чтобы приступить к работе.

Франция, в которой обязательная воинская повинность была давно устоявшейся нормой жизни, вступила в войну, имея армию численностью 2,7 миллиона человек, большинство из которых были резервисты. Их задачей была защита своей страны, и многим предстояло нести службу в неуютных подземных казематах линии Мажино, где царил нездоровый климат. И призывники, и резервисты были плохо вооружены и плохо обучены, и почти все роптали по поводу того, что их оторвали от дома.

В 1939 году танки «Хочкисс» и «Сомуа», состоявшие на вооружении французской армии, ничем не уступали танкам других ведущих мировых держав, а 47-миллиметровое орудие, установленное на «Сомуа», превосходило все то, что имелось у немцев. И численностью французские танковые войска нисколько не уступали германским. Но французские генералы никак не могли сойтись во мнении, как использовать танки. В 1939 году они все еще экспериментировали, не только с составом танковых дивизий, но и с тем, как использовать их на поле боя. Танки использовались рассредоточенно, на них возлагались разведывательные функции или же они придавались пехотным частям. В 1939 году, когда были созданы три настоящие танковые дивизии, произошел уклон в противоположную сторону, и чрезмерно большое относительное количество танков сделало эти соединения неуклюжими и уязвимыми.

Для того чтобы получить мощные эффективные бронированные силы, необходимо смешать компоненты в нужной пропорции. Германские танковые дивизии напоминали миниатюрные мобильные армии, включающие в свой состав пехотные части, инженерные подразделения, противотанковые батареи, артиллерию и зенитную артиллерию. Подобные войсковые соединения, посаженные на колесную или гусеничную технику, были способны быстро реагировать на постоянно меняющуюся обстановку на поле боя. Германия подготовила десять таких дивизий для вторжения в Польшу[33].

Профессиональная французская армия коренным образом отличалась от массы солдат, набиравшихся по призыву, и была обособлена от них. Регулярные войска по большей части размещались за пределами метрополии в колониях, в Африке и в Индокитае, где делались карьеры. Офицерский корпус, элита страны, не считал, что армии следует дистанцироваться от политической жизни. Очень немногие офицеры считали правление социалистов, пришедших к власти во Франции в 30-е годы, успешным; монархические и правоэкстремистские идеи находили поддержку в самых высших слоях армии. Большинство офицеров было уверено, что со временем армии предстоит играть более активную роль в политической жизни страны.

Народ Франции был разобщен; многочисленные фашистские, коммунистические, социалистические и монархические движения разделили все слои общества. После подписания Советско-Германского пакта в августе 1939 года Москва приказала коммунистам не участвовать в войне против Гитлера. Эти различия во взглядах означали, что французы вступили в войну, не видя перед собой цели, которая к тому времени уже до некоторой степени объединила англичан. Французское правительство объявило Германии войну под сильным нажимом Великобритании и с большими сомнениями. Национальной ассамблее даже не было предложено голосовать по поводу объявления войны. Парламентариев просто попросили без обсуждения проголосовать за одобрение того, чтобы Франция «выполнила свои международные обязательства». Некоторых левацких лидеров, пожелавших выступить, заставили замолчать. Сразу же вслед за объявлением войны все политические экстремисты, а также противники войны, в том числе и весьма умеренные, были взяты под стражу.

Договор, заключенный с Польшей, требовал от Франции в случае начала войны развернуть боевые действия на западе. Руководить этой операцией было поручено генералу Морису Гамелену, 68-летнему главнокомандующему французской армией, оказавшему катастрофическое влияние на внешнюю политику страны в предвоенные годы. «Низенький, коренастый, слегка полноватый, с крашеными волосами, он, если бы не военная форма, вполне мог сойти за благопристойного аббата…» Гамелен буквально запретил любые рассуждения по поводу моторизации и механизации армии, сказав, что все лекции и статьи на эту тему должны утверждаться высшим военным руководством. Хотя близко знакомые с ним считали, что Гамелену недостает ни ума, ни решительности, мир почему-то считал его высококлассным военным специалистом. Вероятно, именно поэтому он решил обойтись без штаба.

Дать отпор нацистам было необходимо еще в марте 1936 года, когда Гитлер, поправ условия Версальского договора, оккупировал демилитаризованную Рейнскую область. Несмотря на то что правительство Великобритании в то время было настроено крайне нерешительно, премьер-министр Франции Сарро и министр иностранных дел Фланден потребовали от Гамелена очистить Рейнскую область от германских войск, но тот отказался, объяснив, что Германия имеет 22 боеспособных дивизии. На самом деле у нее было только три дивизии. Впоследствии выяснилось, что немцы имели приказ немедленно отступить в случае сопротивления, и именно об этом поступке, совершенном в соответствии с политикой умиротворения, больше всего сожалел Идеи.

Гамелен принимал решения и лишь после этого придумывал обоснования. Именно его невысокое мнение о чехословацкой армии повлияло на решение Союзников уступить Гитлеру в Мюнхене. Он убеждал политических лидеров Франции и Великобритании, что «Западная стена» — линия германских пограничных укреплений, именуемая в английской прессе «Линией Зигфрида», — задержит продвижение французской армии и даже заставит ее отойти к линии Мажино. На вопросы о силе французской армии Гамелен начинал превозносить ее мощь, искусно добавляя такие тревожные оговорки, как «это будет современный вариант битвы на Сомме». Подобных заявлений было достаточно, чтобы политики подписали любой навязанный Гитлером документ.

Однако когда наступил черед следующего кризиса, Гамелен не стал выражать сомнений по поводу боеспособности польской армии. Он считал ее грозной военной силой, и это убеждение позволило ему в случае начала военных действий напасть на Германию через три дня после мобилизации во Франции. По расчетам, война на два фронта должна была вынудить Германию распылить силы, и поляки получали возможность защищаться. И 7 сентября 1939 года восемь французских дивизий — в том числе две моторизованные и пять танковых батальонов — двинулись вперед и заняли район между линией Мажино и Западной стеной. Германские войска отошли назад, оставив около 200 квадратных километров территории и с полсотни деревень, покинутых жителями, но обильно напичканных минами и ловушками. Военные корреспонденты ликовали, описывая выдающиеся победы французской армии и прорыв в глубь Германии. Их слова подкрепляли фотографии и кадры кинохроники.

По мере приближения конца сентября раскрывалась истинная сущность «Саарского наступления» — это был лишь пропагандистский трюк. Французская армия отошла назад, потеряв 27 человек убитыми и 22 ранеными, а также несколько самолетов. К концу октября стороны вернулись на исходные позиции. Теперь, когда нам известен боевой дух Гамелена и его склад ума, кажется весьма вероятным, что «Саарское наступление» было поставлено специально для того, чтобы показать обоснованность опасений, высказанных Гамеленом французскому правительству по поводу вступления в войну на стороне Чехословакии.

Всего через неделю после начала войны канцлер казначейства привел на заседании кабинета министров страшные факты: финансовое положение Великобритании отчаянное, гораздо хуже того, что было в 1914 году. Союзник Франция также находится в более худшем положении, а три государства, бывших союзниками в предыдущую войну — Россия, Италия и Япония, — теперь стали потенциальными врагами. Общие золотовалютные ресурсы Великобритании составляли 700 миллионов фунтов, и надежды увеличить эту цифру были ничтожно малы. К тому же поскольку после Первой мировой войны правительство отказалось выплачивать долги Соединенным Штатам, все дальнейшие закупки необходимо было оплачивать наличными. Несомненно, все присутствующие на заседании поняли прозрачный намек канцлера: единственным шансом спасения является вступление Америки в войну на стороне Союзников. И произойти это должно как можно скорее.

Две недели весь мир наблюдал за тем, как германские армии прокладывают себе дорогу в глубь Польши. Затем последовал финал-гротеск: Красная армия хлынула через восточную границу. Всем стало понятно — для этого стоило лишь взглянуть на карту, — что если Германия и Россия дружны настолько, что организуют совместное наступление на Польшу, то их дружба позволит германской армии оставить на польской границе лишь чисто символические силы, а остальную мощь своей военной машины, перегруппировав, бросить на Запад.

Кампания в Польше

Впервые мир получил возможность увидеть в деле новую германскую армию, использующую как новые, так и старые виды оружия и методы ведения войны. Исход кампании в Польше был решен тем обстоятельством, что германская армия ехала на войну по железной дороге. Приграничные железнодорожные узлы были стартовыми площадками захватчиков. Бронированные и моторизованные соединения составляли всего около одной шестой части сил вторжения; в остальном это была та же медленно тащившаяся на конной тяге армия, которая была на фронтах Первой мировой войны. Лишь десять процентов армии было посажено на гусеницы и колеса, но даже эта попытка механизировать наступающие части была выполнена только после того, как в 1939 году для военных нужд было реквизировано 16 тысяч гражданских автомобилей. Автомобильная промышленность Германии в предвоенные годы совершила огромный количественный скачок, но ей так и не удалось полностью обеспечить транспортными средствами армию. Да и качество германских автомобилей оставляло желать лучшего. Лишь очень немногие германские автомобили могли переносить тяготы армейской жизни. Однако для «молниеносной войны» подобные мелочи не имели значения. К тому времени, как снаряжение развалится, враг уже будет разгромлен.

Германские армии вторглись в Польшу с запада и севера, а также с юга, используя базы в Чехословакии. Географическое положение Польши и то обстоятельство, что исторически угроза для нее исходила как с запада, так и с востока, мешали созданию эффективной оборонительной системы. Подобно французам, поляки не желали отдавать неприятелю большие территории, поэтому все оборонительные сооружения были построены вдоль границы в надежде задержать германские армии, выиграв время, необходимое для того, чтобы отмобилизовать армию и организовать контрнаступление, а также для того, чтобы Великобритания и Франция обрушились на Германию с запада.

Впервые мир увидел упредительные воздушные налеты, с которых теперь начинаются почти все войны. Германская разведка — как наземная, так и аэрофотографическая — подготовила список целей, и, несмотря на непогоду, «Люфтваффе» удалось уничтожить большую часть польской авиации в первые часы войны. Налеты бомбардировочной авиации среднего радиуса действия на польские города помешали осуществить в полном объеме мобилизацию армии. На передовой роль артиллерии выполняли пикирующие бомбардировщики «Штука»: в школах от летчиков требовали 50-процентного попадания в круг с радиусом 25 метров. (Stuka — сокращение от немецкого слова Sturzkampfflugzeug — «пикирующий бомбардировщик». Это название могло применяться в отношении любого самолета подобного класса, но преимущественно его использовали для обозначения бомбардировщика «Юнкерс Ю-87».)

Польская армия, особенно авиация, сражалась стойко, но она не имела оснащения для того, чтобы вести современную войну. С помощью бронированных дивизий германская армия прорвала фронт. Следом за ними в брешь проникли обычные пехотные части, окружившие польские войска в два кольца, одно внутри другого. Вторые клещи сомкнулись на семнадцатый день кампании в Брест-Литовске, центральном городе Восточной Польши. В тот же день Красная армия перешла восточную границу Польши. Борьба еще продолжалась, но исход войны был предрешен.

Немцы, всегда готовые учиться, тщательно разобрали итоги кампании. В первую очередь выяснилось, что необходимо улучшить снабжение горючим и боеприпасами быстро продвигающихся вперед частей. Командирам батальонов и полков было предписано находиться ближе к передовой. Артиллерию надо было выдвигать вперед значительно быстрее. Легкие танки — T-I и Т-II — понесли очень большие потери — из строя выбыло соответственно 89 и 83 процента машин; в то время как потери среди средних танков T-III и Т-IV были всего 26 и 19 процентов. Все заводы были переориентированы на выпуск средних и тяжелых танков; легкие танки были переоборудованы для разведывательных целей и управления боем; часть машин были переделаны в самоходные противотанковые орудия. Все нововведения были направлены на то, чтобы в следующий раз удар получился более мощным и более стремительным. Для военных, считавших, что мобильные силы революционизируют военное искусство; польская кампания была слишком ортодоксальной. Они жаждали блицкрига.

Лорд Горт

Шестой виконт Горт, наследственный пэр Ирландии, назначенный командующим Британскими экспедиционными силами, к нововведениям относился осторожно. Большую часть Первой мировой войны он прослужил штабным офицером, но, направленный на передовую в составе гренадеров, Горт проявил себя бесстрашным командиром. К концу войны он собрал поразительную коллекцию наград за личное мужество: «Крест Виктории», три ордена «За отличную службу» и «Военный крест». В 1937 году боевой послужной список Горта сыграл важную роль в его назначении начальником Имперского генерального штаба, высшим военачальником Великобритании. Горт стал самым молодым военным, занявшим эту должность; ему было присвоено внеочередное звание, для того чтобы он смог обойти таких опытных генералов, как Брук, Дилл и Уэйвелл. Горта лично выбрал Лесли Гор-Белиша, военный министр, хотевший влить в армию новые жизненные силы. История показала, что выбор его не был удачным.

В сентябре Горт ушел с поста начальника Имперского генерального штаба на еще более заветную должность — командующего БЭС. К тому времени он успел нажить себе множество врагов, в их числе был и его шеф Гор-Белиша. Именно разлад между Гором-Белишей и самым высокопоставленным генералом позволил армейской верхушке начать кампанию против министра. Особо неприятный привкус этой грязной интриге придавало то обстоятельство, что Гор-Белиша был еврей. В конце концов генералитет разделился, а Горт — чьи подчиненные, такие, как неукротимый Алан Брук, не отличались особой преданностью — так и не стал сильнее. После Дюнкерка, когда Горту потребовались влиятельные друзья, он не смог найти ни одного.

Считалось, что «Толстяк» Горт — именовавшийся в английской прессе не иначе как «Тигр» Горт — отвечает за Британские экспедиционные силы непосредственно перед королем и правительством. В действительности он был только командующим армией — одной из нескольких армий. Генерал Морис Гамелен, верховный главнокомандующий, рассматривал БЭС лишь как вспомогательную составляющую своей западной линии обороны, но Горт не предпринимал никаких шагов, предварительно не проконсультировавшись с Лондоном. Эта двойственность сыграла свою роль в трагедии БЭС.

Британские экспедиционные силы