10. ГЕРМАНИЯ ПРОТЯГИВАЕТ РУКИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

10. ГЕРМАНИЯ ПРОТЯГИВАЕТ РУКИ

Я скорблю, но не потому, что мне приходится умирать за отчизну, а потому, что я не поднял руку на врага… хотя мне очень хотелось добиться чего-нибудь.

Слова Калликрата, смертельно раненного в битве при Плате

Когда германские войска вошли в Данию, сопротивление прекратилось так быстро, что она стала единственной оккупированной страной, не имевшей надлежащим образом созданного правительства в изгнании. Долгое время немцы обращались с датчанами очень хорошо и все датские политические партии, в том числе и коммунистическая, продолжали действовать как ни в чем не бывало.

Норвегия была завоевана не так быстро, и все же эта кампания явилась триумфом германской армии, в котором очень важную роль сыграли «Люфтваффе». В Осло и Кристиансанне сопротивление сил норвежской береговой обороны было подавлено с помощью германских самолетов. В Кристиансанне бомбардировщики подвергли удару береговые форты, в результате чего транспорты с десантом смогли беспрепятственно войти в порт. Парашютный десант захватил аэропорт Осло, позволив совершить посадку самолетам транспортной авиации. Захват аэродромов и стремительное перебазирование на них эскадрилий «Люфтваффе» вместе с обслуживающим персоналом позволило Германии в кратчайшие сроки завоевать полное господство в воздухе.

Неразбериха в ответных действиях союзников началась еще в порту Розайт, где войска были погружены на транспортные суда отдельно от танков, артиллерии и боеприпасов. До Норвегии первые корабли дошли только через десять дней после высадки немцев. Французы подготовились к операции не лучше англичан: транспортное судно, нагруженное самым необходимым, оказалось слишком большим, чтобы войти в порт. Рассказывает генерал сэр Адриан Картон де Виарт:

«Французские альпийские стрелки были отличными воинами, идеально подходившими для выполнения предстоящей задачи, но по иронии судьбы им не хватало двух крайне необходимых вещей, что делало их совершенно бесполезными. Я хотел выдвинуть их вперед, но генерал Оде с сожалением ответил, что у них нет средств передвижения, так как их мулы еще не прибыли. Тогда я предложил выдвинуть вперед французских лыжников, но тут выяснилось, что у них недостает какого-то важного ремешка в лыжных креплениях, без которого они не могут передвигаться».

Высадившиеся в северной части Норвегии британские и французские войска продолжали сражаться, но исход кампании ни у кого не вызывал сомнения. Решающим фактором повсюду была германская авиация. Именно воздушное прикрытие позволило немцам перебрасывать через Осло необходимые подкрепления. И французы, и англичане оказались не готовы к тесному взаимодействию германских сухопутных войск и авиации. Несмотря на грубейшие просчеты руководства, Королевский флот действовал достаточно успешно, но основной урон германскому флоту нанесли норвежцы. К тому же выяснилось, что английские корабли не могут чувствовать себя в безопасности в «узких водах» — в зоне действия бомбардировщиков наземного базирования. Драгоценные крейсера ПВО, оснащенные радарами (их было всего три), не могли действовать успешно в узких фиордах с высокими обрывистыми берегами.

За шесть недель немцы полностью овладели Норвегией. Эта кампания потребовала четкой координации действий авиации, сухопутных сил и флота, и Гитлер, взявший на себя общее руководство операцией, приписал победу всецело себе. Германские генералы, отговаривавшие его от вторжения в Норвегию, теперь были вынуждены выслушивать унизительные разносы фюрера. Только гросс-адмирал Редер, поддержавший Гитлера, самодовольно улыбался.

Как и в польской кампании, победа в Норвегии была в большой степени предопределена эффективностью — порой строившейся на чистой импровизации — германской системы снабжения армии. Геринг не услышал ни слова благодарности за тот вклад, который внесли в победу «Люфтваффе»: все лавры достались Эрхарду Мильху, который, не слагая с себя текущей работы, отправился в Гамбург, чтобы лично руководить действиями Пятого воздушного флота, осуществившего самую крупную на тот момент воздушно-транспортную операцию. Более чем за 3000 вылетов самолеты «Юнкерс Ю-52» перебросили почти 3 тысячи человек, а также 2370 тонн продовольствия и боеприпасов и четверть миллиона галлонов горючего.

Самые серьезные потери Германия понесла на море. Были потоплены все десять эсминцев, задействованных для переброски десанта в Нарвик, а также танкер с горючим для них. Батареи береговой обороны в Осло потопили тяжелый крейсер «Блюхер». И в то время, когда военно-морскому флоту приходилось считать каждый корабль, Редер легкомысленно отправил линкоры «Шарнхорст» и «Гнейзенау» совершать не имевшие особого практического значения рейды в северной части Норвежского моря, где оба корабля получили серьезные повреждения, в результате которых выбыли из строя на несколько месяцев. В итоге у германского флота осталось всего три крейсера и четыре эсминца, готовых выйти в море. Адмирал Эрих Редер впал у Гитлера в немилость. Его флот не мог оказать сколько-нибудь ощутимое содействие высадке на Британские острова.

Уинстон Черчилль

Отретушировать неудачу англо-французских войск в Норвегии было невозможно. Ее следствием стало общественное возмущение, и консервативное правительство Чемберлена подверглось яростным нападкам даже со стороны своих сторонников. Два дня продолжалось парламентское обсуждение катастрофы в Норвегии. Сторонники Черчилля старались следить за тем, чтобы их критика стратегии ведения войны, выдвинутой Чемберленом, не затронула Черчилля, но, когда один из них стал перед ним оправдываться, Черчилль, вскочив с места, обратился к палате общин: «Я полностью принимаю на себя ответственность за все, что происходит в адмиралтействе, и готов нести свою часть горькой ноши».

Лейбористская партия опасалась настаивать на вотуме недоверия правительству, так как голосование могло лишь еще больше упрочить позиции Чемберлена. Но женщины-парламентарии, представляющие все партии, собрались в своем специальном зале и приняли решение настаивать на голосовании о вотуме недоверия, что заставило лидеров лейбористов также поддержать это требование.

Итак, 8 мая Черчилль произнес речь, ставшую началом дебатов по поводу вотума недоверия правительству. Возможно, это был самый тяжелый момент в его политической карьере. Всю свою жизнь Черчилль выступал против той политики, олицетворением которой являлся Чемберлен; а теперь ему предстояло стать главным защитником этого человека и его действий. Однако и сам Черчилль как первый лорд адмиралтейства нес ответственность за многие ошибочные решения, приведшие к норвежскому провалу и вызвавшие широкое недовольство, грозившее скинуть правительство. После двух дней перечисления военных успехов Германии, следствием чего стала атмосфера надвигающейся катастрофы, речь Черчилля изумила всех своей виртуозностью. Один из его помощников впоследствии написал:

«Постоянно засыпаемый вопросами со стороны лейбористской оппозиции, Черчилль отвечал возбужденно, порой даже со злостью… Он понимал, что защищает позиции, во многих отношениях безнадежные. Черчилль понимал, что, если самые яростные критики одержат верх, Чемберлен подаст в отставку и в этом случае премьер-министром скорее всего станет он сам. Но в течение всего кризиса его слова и поступки были до конца пронизаны лояльностью к премьер-министру».

Итоговое голосование показало, что преимущество правящей партии сократилось с более чем 200 голосов до 81 голоса. То обстоятельство, что многие члены его собственной партии голосовали против него или воздержались от голосования, убедило даже эгоистичного Чемберлена, что он не может оставаться на посту премьер-министра. Лейбористская партия, которая, по убеждению многих, теперь, в военное время, должна была иметь своих представителей в правительстве, отказалась при любых условиях подчиняться Невилю Чемберлену. Большинство считало, что его должен сменить лорд Галифакс, но все же некоторые наблюдатели заметили, что симпатии палаты общин склоняются в сторону Уинстона Черчилля. Король Георг VI, постоянно пытавшийся оказать влияние на политику, заявил во всеуслышание, что отдает предпочтение Галифаксу. Собратья Черчилля по Консервативной партии не питали к нему особой любви, памятуя о том, что он уже менял свои политические убеждения, и не раз, о том, что он снова и снова обрушивался на них с критикой по поводу слишком медленного перевооружения армии, оказавшейся — увы! — справедливой. Члены верхней палаты парламента (не избираемые) не забыли высказывания Черчилля, что в палате лордов «одни трясущиеся дряхлые пэры, пронырливые финансовые магнаты, ловкие мастера закулисных игр и жирные пивные короли с мясистыми носами. Здесь собрались все противники прогресса». Социалисты считали Черчилля ответственным за то, что во время шахтерских забастовок в Уэльсе в 1911 году были применены войска, и помнили о его роли во Всеобщей забастовке 1926 года. Слушавшие парламентские дебаты не могли не заметить, что во многих неудачах норвежской кампании виноват лично Черчилль.

Так все же почему Черчилль занял этот высший государственный пост? В своей речи он показал, что является полностью самостоятельной фигурой: до конца лояльный опальному Чемберлену, яростно сражающийся с политическими противниками, готовый признать собственные ошибки, но ни перед кем не склоняющий головы. Несомненно, большая часть английской общественности считала, что человек, в течение 30-х годов постоянно выступавший против Гитлера и требовавший перевооружения армии, чтобы остановить его экспансионистские притязания, лучше всех справится с задачей противостояния ему. И все же в данной ситуации пожелания человека с улицы значат немного. В свое время бытовало широко распространенное мнение, что лорд Галифакс — у кого возникли бы определенные сложности при управлении страной из палаты лордов — по этой причине сделал благородный жест и уступил место Черчиллю. Теперь появились более убедительные объяснения.

Судя по всему, Чемберлен предпочитал Черчилля как меньшее из двух зол. Однако для него заявить об этом в открытую означало навлечь недовольство своей партии, поэтому он решил действовать скрытно. Возможно, Чемберлен надеялся, что пребывание Черчилля на посту премьер-министра окажется коротким и он сам после небольшого перерыва снова вернется в дом 10 по Даунинг-стрит[38]. Некоторые утверждали, что чашу весов склонило обещание Черчилля сохранить за Чемберленом место в парламенте и должность лидера партии. Замечания Чемберлена, высказанные им его коллегам, позволяют предположить, что он считал назначение Черчилля на пост премьер-министра после того, как началась война, лишь вопросом времени. В одном недавно вышедшем историческом труде говорится: Чемберлен опасался, что как только Галифакс получит власть, он тотчас же начнет мирные переговоры с Гитлером.

Существует множество доказательств в поддержку этих предположений. Острые финансовые затруднения, испытываемые Великобританией, означали, что для продолжения войны неминуемо придется идти с протянутой рукой к Соединенным Штатам. Подобная задача вряд ли пришлась бы по душе Галифаксу, имевшему серьезные сомнения в целесообразности продолжения войны.

Уинстон Черчилль без колебаний выступал против диктаторов как правого, так и левого толка. Он был настолько ярым поборником свободы личности, что его осуждали все партии. Поскольку мать его была американкой, дочерью промышленного воротилы, Черчилль имел реалистичный взгляд на могущество Соединенных Штатов еще в те времена, когда большинство окружающих его людей смотрело на заокеанскую державу свысока и снисходительно.

Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль родился 30 ноября 1874 года во дворце Бленхейм, построенном его далеким предком 1-м герцогом Мальборо, который назвал его в честь одержанной им победы. Отец Уинстона, циничный, неуравновешенный и непредсказуемый политик, большую часть жизни мучился сифилисом, от которого в конце концов и умер. У матери Уинстона было, как утверждается, не меньше двухсот любовников, один из которых, судя по всему, стал отцом его брата Джека. Маленький Уинстон почти не видел своих родителей, воспитываясь у няни. Когда ему еще не было и восьми лет, его отдали в Хэрроу, одну из самых престижных английских частных школ. Когда составляли алфавитные списки учеников, Уинстон заметил, что будет гораздо ближе к началу, если его фамилия будет начинаться на букву «С»[39], поэтому он отбросил дефис и стал просто Черчиллем. Его успехи в школе были настолько удручающими, что директор написал матери: «Он проявил себя настолько забывчивым, небрежным, непунктуальным и несобранным во всех отношениях учеником, что я настоятельно прошу вас очень серьезно поговорить с ним по этому поводу, когда он вернется домой». Решение отправить Уинстона в военный колледж Сэндхерст было принято как из-за его слабой успеваемости, так и вследствие его увлечения военным делом.

Молодой златовласый херувим-лейтенант престижного 4-го гусарского полка, имеющий ежегодный пятимесячный отпуск, Черчилль преуспел в поло, скачках и охоте. Используя в полной мере отцовское влияние, подпитываемый щедрыми суммами, поступавшими от матери, он спешил с одной войны на другую, не делая тайны из своего желания получать медали. В 1895 году, в день своего двадцатиоднолетия, Черчилль во время посещения Кубы попал под огонь мятежников и был удостоен испанской медали. Одна английская газета ехидно заметила: «Проводить отпуск, участвуя в сражениях, которые ведут другие народы, — довольно необычное времяпрепровождение даже для Черчилля». Сражаясь с афганскими кочевниками в Северной Индии, Черчилль добился заветного «упоминания в военных сводках». Он принял участие в битве при Омдурмане на Ниле, последнем крупном кавалерийском сражении английской армии.

Черчилль получал дополнительные средства, посылая статьи в газеты и публикуя книги о своих похождениях. Он очень охотно выступал на политических собраниях, но лейтенант, критикующий старших офицеров, не пользуется популярностью. Оставив армию, Черчилль отправился военным корреспондентом в Южную Африку, где в 1899 году попал в плен к бурам. Ему удалось бежать; полицейский бюллетень с данными на розыск позволяет нам представить его: «Англичанин 25 лет, роста около 5 футов 8 дюймов, среднего телосложения, немного сутулится, говорит в нос и не может произносить звук «с»». Это описание подошло бы Черчиллю и полстолетия спустя, опуская среднее телосложение. К сему надо добавить привычку курить сигары и пить в любое время суток.

В 1900 году Черчилль начал свою долгую и неоднозначную политическую карьеру, которой было суждено принести ему бесконечное счастье и бесконечное разочарование. Он был избран в парламент от Консервативной партии, но четыре года спустя вера в свободу торговли заставила его перейти к либералам, в 1911 году доверившим ему пост первого лорда адмиралтейства (этот пост он снова занял в 1939 году). Решение Черчилля держать флот в боевой готовности после летних маневров 1914 года неоднократно вспоминалось самыми теплыми словами, но затем он взял на себя всю вину за катастрофу, которой закончилась попытка захватить в 1915 году турецкий полуостров Галлиполи. Некоторые утверждали, что взгляды Черчилля изменились слишком сильно, чтобы взваливать на него всю ответственность. Тем не менее подавленный неудачами 40-летний Черчилль оставил свой пост и в чине полковника отправился на Западный фронт. Позднее он занимал различные ответственные посты, в частности военного министра и министра по делам колоний, пока наконец в 1922 году не вернулся в Консервативную партию. С 1924 до 1929 года он занимал должность канцлера казначейства, но затем соратники по партии вспомнили его политическое прошлое, и Черчилль стал изгоем, чья карьера, казалось, закончилась. Всю свою жизнь он страдал приступами меланхолии, заслужившими ему прозвище Черный пес, но на его работоспособности это никак не сказывалось.

Бурная политическая жизнь и радикальные взгляды помогли Черчиллю нажить могущественных врагов, не подарив ему друзей. Однако он никогда не был экстремистом: наоборот, он постоянно обличал экстремизм в своих критических выступлениях. Министр либерального правительства, Черчилль в 1909 году обрушился на пропасть, разделявшую богатых и бедных, на «отсутствие установленного минимального прожиточного уровня для рабочих и, с другой стороны, безудержный рост вульгарной роскоши». В 1918 году он выступал за более мягкие требования к побежденной Германии. Его официальный биограф писал: «Самая примечательная особенность карьеры Уинстона Черчилля — это то, что почти каждый его поступок трактовался современниками в наихудшем свете». В межвоенные годы, когда как избиратели, так и политики впали в глубокий летаргический сон, энергия Черчилля будила всех и стала причиной его отставки. В мае 1936 года он обратился к депутатам парламента: «Больше не осталось ни воли, ни сил, ни умственной энергии, ни способности принимать решения?»

По воле случая Чемберлен сообщил о своем вынужденном решении уйти с поста премьер-министра в тот самый час, когда германские войска начали наступление на Францию, Бельгию и Нидерланды. Шестидесятипятилетний Черчилль пришел к власти в годину самых тяжких для Великобритании испытаний. «Мне нечего предложить вам, — сказал он, обращаясь к народу 13 мая, — кроме крови, тяжелого труда, слез и пота». Обращаясь к палате общин, Черчилль сказал: «Вы спрашиваете, какова наша цель? Я отвечу одним словом: победа, победа любой ценой, победа несмотря на все ужасы, победа, какой бы долгой и трудной ни была дорога к ней; ибо без победы немыслима наша дальнейшая жизнь». После этих слов он вышел из зала заседаний с блестящими от слез глазами, но все же бросив своему помощнику:

«По-моему, я задел этих болванов»[40].

На самом деле этим пылким речам не удалось растопить лед недоверия между Черчиллем и его бывшими коллегами-парламентариями. Один очевидец утверждает, что речь Черчилля 13 мая была принята очень сдержанно, отмечая гораздо более теплый прием, оказанный в тот же день Чемберлену. Хотя Черчилль пользовался симпатиями значительной части английского общества, холодный прием, оказанный ему в палате общин, побудил журналистов пожаловаться (Чемберлену) на то, что открытая неприязнь по отношению к Черчиллю приведет к печальным последствиям за рубежом. Только после этого председатель парламента убедил депутатов с галерки пересмотреть свое поведение. С тех пор Черчилля прилежно встречали одобрительными криками и аплодисментами.

Германский бросок на Запад

10 мая 1940 года, когда еще бушевала битва за Норвегию, германские армии, стоявшие вдоль границы с Нидерландами, Бельгией и Францией, двинулись вперед в соответствии с «Желтым планом». Две группы армий — «А» и «Б» — при массированной поддержке с воздуха действовали по плану, разработанному генералом Эрихом фон Манштейном. Наступавшая на севере группа армий «Б», состоявшая в основном из пехотных частей, передвигающихся на конной тяге, пересекла границу и вторглась в Нидерланды и Северную Бельгию. Эти нейтральные государства, прилагавшие все силы для того, чтобы не дать Гитлеру ни малейшего повода начать войну, оказали захватчикам стойкое сопротивление. Тем временем группа армий «А» незаметно продвигалась вперед по узким лесным дорогам Арденн. Союзники громогласно провозгласили этот район непроходимым для танков. Однако именно в составе группы армий «А» находилась большая часть германских бронированных дивизий.

Хотя союзники были захвачены врасплох, наступление на севере было именно тем ходом событий, которое предполагали французские и английские генералы. Планы Гамелена в спешном порядке извлекли на свет божий, а газеты запестрели фотографиями и статьями о том, как сыновья Томми Аткинса встречаются с дочерьми мадемуазель из Армантьера. Английские и французские войска, двинувшиеся вперед на северном участке фронта на соединение с голландской и бельгийской армиями, были приятно удивлены тем, как мало вреда им причиняют налеты германской авиации.

В 1940 году королевство Нидерланды в некоторых отношениях было самым иностранным государством в Европе. Голландцы держались особняком от остальных европейских народов. Их язык представлял огромные трудности даже для немцев. Их часы показывали свое время (опережая на 2 часа 40 минут германское, отставая на 40 минут от бельгийского, французского и английского, опережая на 20 минут гринвичское). Раскиданные по всему миру колонии обеспечивали Нидерланды нефтью и сырьем; Индонезия (в то время острова Ява и Суматра входили в состав голландской Ост-Индии) была «страной пряностей», к которой стремились средневековые первопроходцы. Нейтралитет в Первой мировой войне еще больше обогатил голландцев, надеявшихся остаться нейтральными и в следующую войну.

Нидерланды оказались легкой жертвой. Совершенно неприспособленная для ведения европейской войны, голландская армия была оснащена и подготовлена исключительно для осуществления полицейских функций в колониальной империи. Никто всерьез не рассматривал вероятность бомбардировки голландских городов, не имевших средств «защиты от воздушных налетов», обязательных для Франции, Германии и Великобритании. Стратегический план обороны состоял в отступлении в ту часть Нидерландов, которую ее жители называют «Голландией», где пехота должна была при поддержке немногочисленных легких танков и бронемашин защищать окопы.

На Нидерланды Германия напала, как всегда, без объявления войны. Для ускорения преодоления водных преград были сброшены воздушные десанты, которым предстояло захватить мосты и удержать их до подхода основных колонн. Широко использовались всевозможные уловки: так, например, голландские фашисты, переодетые в форму военной полиции, помогли захватить ключевые мосты через канал Юлиана. Многие жизненно важные объекты страны были захвачены-в первые же часы войны.

Бельгия была лишь немногим лучше подготовлена к германскому вторжению. Подобно голландцам, бельгийцы отказались скоординировать с Францией и Великобританией свой план обороны, чтобы Гитлер не использовал сей шаг в качестве предлога для нападения.

Бельгийская граница и мосты через канал Альберта были защищены мощными сооружениями форта Эбен-Эмаэль. Однако германская пехота быстро овладела этой огромной крепостью. К всеобщему изумлению, немецкие солдаты прилетели на планерах, которых тащили транспортные «Юнкерсы». Появившиеся в предрассветном небе, планеры бесшумно опустились на толстые железобетонные крыши, казематов, высадив отряд специально обученных диверсантов, быстро подавивших сопротивление гарнизона с помощью гранат, сброшенных в вентиляционные трубы.

Горькие обвинения, брошенные французским правительством сразу же вслед за капитуляцией Бельгии, вылились в широко распространенное убеждение, заполнившее даже школьные учебники истории, что бельгийцы сдались практически без боя. Эти небылицы еще больше подкрепили мемуары командующего одним из корпусов в армии Горта генерала Алана Брука, в которых он в первую очередь старался обелить самого себя. Немцы не разделяли подобных оценок. «Было поразительно видеть, что бельгийцы сражаются все более упорно по мере приближения конца», — сказал один германский офицер. Чем глубже исследуешь историю того трагического месяца, тем больше утверждаешься в мысли, что солдаты, моряки и летчики всех стран воевали стойко — если у них были хорошие командиры. И бельгийцы здесь, разумеется, не исключение.

И все же достаточно быстро боевой дух голландцев и бельгийцев, видящих, что английская и французская армии отходят назад, был сломлен. Нигде германские войска не встретили серьезного сопротивления, нигде их продвижение вперед не было сколько-нибудь значительно задержано. Группа армий «Б» действовала согласно плану Манштейна, и действовала успешно.

Но 13 мая стало очевидно, что действия германских войск в Бельгии и Голландии являются лишь частью общего наступления. Острые жала группы армий «А» вышли из Арденнских лесов и показались на берегах реки Маас в районе Седана. Это зрелище нисколько не смутило французов, оборудовавших мощные оборонительные позиции на противоположном берегу. Военные учебники гласили, что река задержит продвижение неприятеля. Они гласили, что немцам потребуется много времени, чтобы подтянуть артиллерию. Затем они подвергнут французские позиции длительному артобстрелу, и лишь после этого пехота начнет переправу.

Немцы выкинули учебники военного дела еще во время войны 1914–1918 годов. Новой тактикой германской армии стали инициатива, быстрота и внезапность. Их артиллерией были пикирующие бомбардировщики Рихтхофена. Пока обороняющиеся прятались в блиндажах от постоянных воздушных налетов, немцы в течение нескольких часов переправили свои танки через Маас. Отчаянные атаки легких бомбардировщиков Королевских ВВС не принесли сколько-нибудь ощутимого результата, зато доказали эффективность смертоносных зенитных орудий, защищавших переправы.

Немцев в отличие от союзников нисколько не пугали танки. Роммель, подобно хорошему директору завода, предпочитал находиться там, где идет работа. Он переправился через Маас в одной из первых лодок. Оказавшись с горсткой людей на противоположном берегу, Роммель показал, чего можно добиться с помощью одной только решительности и ничего больше:

«После этого я двинулся на север вдоль глубокого оврага по направлению к роте Энкфорта. Только мы добрались туда, как пришло тревожное сообщение: «Впереди неприятельские танки!» В роте не было противотанковых орудий, и я приказал как можно быстрее открыть по танкам огонь из стрелкового оружия, после чего они сразу же повернули назад и скрылись в лощине приблизительно в тысяче ярдов к северо-западу от Леффе. Затем из кустарника появилось довольно много отбившихся французских солдат, медленно сложивших оружие».

На карте, показывающей переправу через Маас, действия германских войск пришлось упростить, изобразив их всего несколькими стрелками. На самом деле германская армия переправлялась на другой берег реки по батальону, по взводу, по одному человеку. Под Леффе, неподалеку от Динана, люди Роммеля захватили пешеходный мостик; некоторые переправились на крошечных надувных лодках. В другом месте солдаты тащили мотоциклы по узкой бетонной плотине. В районе У немцы перебрались на противоположный берег по закрытым воротам шлюза. Легкие машины переправлялись на больших надувных лодках. Под Бувинем бронемашины были погружены на понтоны. То тут, то там германским частям удавалось захватить мост неповрежденным или же саперы быстро восстанавливали разрушенные пролеты. Как только подоспели в достаточном количестве понтоны, были наведены плавучие мосты. Находясь под постоянным огнем противника, германские солдаты, используя подручные средства и импровизируя на ходу, переправлялись на противоположный берег, накапливали силы и двигались вперед.

К вечеру 15 мая во французской обороне была проделана 50-мильная брешь. В нее хлынули танки и грузовики, набитые солдатами. Вся эта армада двинулась по огромной дуге вдоль реки Соммы к берегам Ла-Манша.

Однако это не вся правда. Многие французские части встали на пути захватчиков, отчаянно сражаясь, чтобы задержать продвижение германских частей. Пройдите по дорогам, по которым двигались наступавшие германские войска, и вы увидите обелиски и мемориальные знаки, увековечивающие память павших французских солдат. Прочтите дневники германских офицеров, и вы поймете, какими кровопролитными были здесь бои.

План «Гельб», германское нападение на Францию, Нидерланды и Бельгию, существенно отличался от кампании в Польше. Тогда германская армия вытянула вперед две руки и сомкнула их вокруг врага, окружив его. Такие операции являются древними, как сама война. Но план «Гельб» был другим. Группа армий «А» была единственным лезвием, вспоровшим оборону союзных войск. Другой руки немцам не требовалось — ее роль с успехом играло море. Танковые дивизии южной части группы армий «Б» присоединились к брошенным в прорыв соединениям, добавив стали острию ножа. Стремительное наступление германской армии отделило находившиеся на севере войска союзников от основных сил и баз снабжения. Этот молниеносный бросок, использовавший хорошие дороги, стал прекрасным примером настоящего блицкрига.

Наступающие колонны были обеспечены непрерывным прикрытием с воздуха. Для того чтобы уменьшить скопление на дорогах, люди, горючее и боеприпасы доставлялись транспортными самолетами «Юнкерс-52». Эскадрильи «Люфтваффе» неотступно следовали за продвигающимися вперед частями, перелетая на только что захваченные аэродромы. Через девять дней после начала наступления германские войска достигли Аббевиля. Бронированное лезвие вспарывало оборону союзников настолько стремительно, что им потребовалось какое-то время, чтобы осознать, что они окружены. Прижатым к морю частям пришлось в спешном порядке перестраиваться и занимать круговую оборону.

Ответ союзников

Союзному командованию потребовалось много дней, чтобы осознать истинный замысел германского наступления. Первое время считалось, что вторгнувшиеся колонны далеко не пройдут. В линии фронта образуется глубокий выступ, но союзные войска остановят наступающие части, и война станет позиционной.

В директиве Гитлера от 14 мая говорилось:

«Ход наступления показывает, что противник до сих пор не понял основную мысль нашей операции. Он продолжает бросать все свои силы на линию Намюр — Антверпен, совершенно не обращая внимания на участок фронта против группы армий «А».

К вечеру 15 мая генерал Морис Гамелен, главнокомандующий сухопутных войск союзников, наконец осознал, что допустил стратегический просчет, но он все еще не мог понять намерения германской армии. Американский посол находился во французском министерстве обороны, когда Эдуарду Даладье позвонил по телефону Гамелен, предупреждавший, что между Лаоном и Парижем нет ни одного солдата. Гамелен до сих пор не мог понять, что острие германского наступления нацелено не на Париж. Наступавшие части направлялись к берегам Ла-Манша, отрезая Париж, армейское руководство и склады боеприпасов и снаряжения от союзных частей в Северной Франции и Бельгии.

Когда наконец союзники осознали истинный замысел германского прорыва, ответный шаг стал очевиден. Согласованные удары с севера и юга должны отрезать бронированное лезвие германского наступления от поддерживающей его пехоты. Окруженные германские части, лишившись снабжения самым необходимым, будут разгромлены по частям.

Но никакого контрнаступления не состоялось, потому что основным недостатком французской армии были не вооружение, люди и даже не верховное командование. Ее ахиллесовой пятой была связь. Для того чтобы организовать подобное контрнаступление, французам требовалось не меньше трех недель. На смену измученному Гамелену был назначен новый главнокомандующий — Вейган, однако пока он добрался до Франции из Бейрута, собрался с мыслями и пришел к необходимости осуществить контрнаступление, союзные армии на севере уже были полностью окружены.

Отвратительная связь между руководством французской армии и действующими частями отразилась в том, где находились военачальники в самый ответственный момент. Генерал Гамелен, командовавший французскими солдатами на всем протяжении от Ла-Манша до Северной Африки, не покидал угрюмого Венсенского замка под Парижем. Штаба у него не было. Оперативное командование армиями в Северной Франции осуществлял генерал А. Л. Жорж (хотя даже его начальник штаба не смог бы ответить, где кончалась власть Гамелена и начиналась власть Жоржа). Штаб-квартира Жоржа находилась в 35 милях от ставки Гамелена, но сам генерал большую часть времени проводил на «личном командном посту» рядом со своей резиденцией, приблизительно в двенадцати милях от штаб-квартиры. Так или иначе, большая часть штаба Жоржа под началом генерала Думенка находилась совершенно в другом месте: в генеральной ставке сухопутных войск, расположенной в особняке Ротшильда в Монтри, где-то посередине между штаб-квартирами Гамелена и Жоржа. Думенк со своими подчиненными обыкновенно утро проводил в Монтри, а ближе к вечеру перебирался в ставку Жоржа независимо от того, там ли находился командующий. Все эти места не были связаны между собой телетайпом. В штаб-квартире Гамелена не было даже радиосвязи. Все сообщения доставлялись курьерами-самокатчиками, а Гамелен общался с Жоржем, приезжая к нему в ставку лично.

После начала германского наступления мотоциклисты покидали штаб-квартиру в Монтри каждый час. По утверждению Андре Бофре, в то время штабного офицера, некоторые из них погибли в дорожно-транспортных происшествиях. Бофре продолжает:

«Поздно ночью [с 13 на 14 мая], как только я заснул, меня разбудил звонок генерала Жоржа. «Попросите генерала Думенка немедленно приехать сюда». Через час мы были в замке Де Бондан в Ла-Ферте-су-Жуарр, где находился командный пост генерала Жоржа и его штаба. В замке, на самом деле являвшимся большим особняком, расположенным на вершине холма и окруженным парком, в просторном зале была разложена карта боевых действий. Вокруг стола на козлах сновали офицеры, отвечавшие на телефонные звонки и делавшие пометки.

Когда мы приехали, было часа три ночи. Весь замок за исключением этого зала, где царил полумрак, был полностью погружен во тьму. Майор Навро вполголоса повторял поступавшую по телефону информацию. Атмосфера в зале напоминала семью, в которой только что кто-то умер. Увидев Думенка, Жорж быстро встал и пошел ему навстречу. Он был бледен как полотно. «Наш фронт под Седаном прорван! Это катастрофа…» Упав в кресло, он залился слезами.

Впервые с начала войны я видел, как плачет мужчина. Увы, потом были и другие. Это произвело на меня жуткое впечатление».

Французские части, находившиеся к югу от германского прорыва, попытались нанести удар. 17 мая под Монкорне разномастные бронированные подразделения под командованием полковника де Голля перешли в контрнаступление, но решающую роль сыграло господство германской авиации. Хотя де Голль предпринял еще одну попытку, имевшихся у него сил — около трех батальонов — было слишком мало, чтобы хоть как-то повлиять на германское наступление. Де Голль не сдавался, продолжая терзать противника, и в конце концов был произведен в бригадные генералы.

19 мая генерал Горт из радиоперехватов узнал, что он окружен. Германские войска давили по всему периметру обороны, сжимавшемуся с каждым часом. Линии связи были нарушены, железнодорожное сообщение прервано, все сообщение приходилось осуществлять по обычной дороге. Особенно сильно это сказывалось на танках; дальность пробега гусениц была весьма ограничена, и еще больше ее уменьшало движение по шоссе. Техника постоянно выходила из строя.

Горт быстро перегруппировал свои части, чтобы создать линию обороны вдоль единственной естественной преграды, канала Аа, продолжая тем временем отражать атаки основных сил группы армий «Б». Боеприпасов и снаряжения не хватало. Сил для контрнаступления на юг не было, и все же такое действие было предпринято.

21 мая составленная в спешном порядке группировка английских частей — 2 батальона территориальных войск, батальон самокатчиков и 74 танка самых разнообразных моделей — предприняли атаку из Вими по направлению на Аррас. Наступление должно было быть согласовано с действиями французских войск, еще не успевших выдвинуться на исходные позиции. Французы просили перенести начало наступления, но англичане решили их не ждать. Так или иначе, это-наступление показало, чего может достичь хорошо организованное действие оснащенных сил. Вспоров хвост бронированного лезвия 7-й танковой дивизии Роммеля, английские войска вызвали у противника замешательство, переходящее в панику. Однако успех оказался кратковременным, так как в дело вступили «Люфтваффе», а Роммель направил 88-миллиметровые зенитные орудия против обладающих тонкой броней танков «Матильда». После двух суток боев — когда в сражение вступили французские части — у англичан осталось лишь две боеспособные «Матильды». Британские части начали отход назад. В боевом пути одного из полков, участвовавших в этой операции, записано:

«После первоначального успеха наступление захлебнулось, натолкнувшись на все возрастающую силу врага. Это предопределило судьбу БЭС. Стало очевидно, что активная роль теперь им не по силам. Отступление из Арраса само по себе уже представляло опасную операцию».

Возможно, согласованное действие английских и французских войск вынудило бы немецкую пружину сжаться. Однако нескоординированные удары лишь на время остановили германское наступление. Союзникам удалось выиграть драгоценное время: контрнаступление под Аррасом задержало Роммеля на два с половиной дня.

БЭС не были подготовлены и не имели оснащения и снаряжения для полномасштабного наступления. Никто не сомневался, что настоящий удар по прорвавшейся бронированной группе германских, войск нанесут французские части, расположенные к югу от места прорыва. Однако вместо этого последовал бесконечный обмен телеграммами, распоряжениями и предписаниями между Парижем, Лондоном и командованием БЭС (которое для переговоров с Лондоном было вынуждено прибегнуть к услугам обычных линий телефонной связи).

Несмотря на то что «странная война» предоставила долгую передышку, ни английская, ни французская армия не смогли должным образом подготовиться к современному ведению боя. Танковые экипажи были плохо обучены, на танках отсутствовала радиосвязь, дальномеры и даже бронебойные снаряды. В спешном порядке во Францию были отправлены подкрепления, но и эти части не были готовы к сражениям. 3-й Королевский танковый полк прибыл в Кале 22 мая и получил приказ немедленно выдвигаться к Сен-Омеру. Неразбериха во время выгрузки привела к тому, что часть снаряжения потерялась в порту и выдвижение полка было задержано. К 26 мая полк потерял все танки.

В то время как во французской армии имелись превосходные танки, английским конструкторам в предвоенные годы так и не удалось создать что-нибудь стоящее. В художественных и публицистических произведениях 30-х годов создатели вооружения изображались алчными беспринципными злодеями, однако правда состоит в том, что в то время заводы не хотели связываться с военными заказами. Особенно верно это было в отношении танков. Поэтому английские танки создавались специалистами по сельскохозяйственным машинам на локомотивных заводах и судоверфях в перерывах между контрактами на производство основной продукции. При изготовлении танков использовались допотопные технологии, такие, как, например, клепка, хотя еще в Вулвидже в 1934 году было доказано, что сварка необходима для современного танкостроения. Все эти недостатки сразу же выявило испытание боем — хотя экипажи были достойны лучшей участи. В одной недавно вышедшей официальной публикации говорится:

«Оглянувшись назад, мы видим, что английские танковые части имеют схожую историю: это мучительное повествование об отступлениях от одного водного рубежа к другому, где они, отчаянно сражаясь, задерживают противника на какое-то время, после чего, взорвав мосты, снова отходят назад. Это рассказ о бесконечном противоборстве с германскими противотанковыми орудиями, пробивающими насквозь тонкую броню, о самоубийственных попытках раздавить эти орудия гусеницами; наконец, это печальная сага о разведывательных бронемашинах, идущих в бой вместо танков».

Высшее командование британской армии мучилось противоречивыми представлениями о роли брони в предстоящей войне. Тяжелые танки создавались для того, чтобы медленно тащиться рядом с пехотой, как это было в 1918 году. Легкие тонкостенные модели должны были носиться галопом, словно конница. Подобная узкая специализация привела к тому, что танки союзников были рассредоточены по всему фронту, в то время как немцы показали, что танки гораздо более эффективны, если их использовать в составе бронированных дивизий. Тактическим недостатком союзников было то, что они посылали танки против танков; немцы поняли, что броню следует использовать против более уязвимых целей, предоставляя с неприятельской бронетехникой иметь дело батареям подвижных противотанковых орудий. Эксперты по танкам в армиях союзников тоже знали это, но высшее военное командование не интересовалось мнением экспертов. Горт сократил свой штаб до минимума, так что к концу мая в руководстве БЭС не осталось не только специалистов по танкам, но и разведслужбы. Это было очень серьезным упущением.

Возможно, военная разведка помогла бы союзникам избавиться от панического страха перед неприятельскими шпионами. Слухи об успешных действиях германских парашютистов, переодетых в голландскую военную форму, разрослись в рассказы о немецких шпионах, переодетых в форму старших офицеров союзных армий, направляющих солдат навстречу гибели. Местные жители, не знающие английского языка, считались саботажниками; на тех же, кто говорил по-английски, косились как на шпионов. Перепуганным солдатам повсюду мерещились сигналы и ориентиры, искусно вырезанные среди деревьев и полей. Любое мерцание света, например сквозь приоткрытую дверь, воспринималось как сигналы германских разведчиков. Слухи становились все более и более пугающими. Типичным примером может служить в остальном достаточно трезвый отчет о боевых действиях полка гвардейских гренадер:

«Особенно сильное впечатление произвел один случай тщательно спланированной разведывательной операции неприятеля. После того как обстрел германских орудий стал особенно интенсивным, обитатели фермы, где разместился наш штаб, решили покинуть свой дом. Мадам, два дня назад тепло встречавшая гренадеров беглой английской речью, попрощалась с коровами, лошадьми и своими гостями и ушла, заливаясь слезами. Через два часа штаб подвергся целенаправленному артиллерийскому обстрелу. Заподозрив неладное, гренадеры исследовали ближайшие окрестности и на всех близлежащих полях обнаружили выкошенные стрелки, указывающие прямо на дом… Всеобщую панику усиливали переодетые в английскую форму немецкие шпионы».

В том же отчете сообщается, что в течение одного 20 мая батальон казнил семнадцать «вездесущих гражданских снайперов»! Нет никаких свидетельств того, что немцы прибегали к услугам снайперов из числа местных жителей — они прекрасно обходились без посторонней помощи, — а также того, что они старательно выкашивали стрелки среди полей. Однако казни местных жителей были распространенным явлением, что вызывало жажду отмщения среди друзей и родственников невинных жертв. Острая нехватка людей, владеющих иностранным языком, сильно усложняла отношения английских солдат с союзниками и местным населением.

Оглядываясь назад, трудно не согласиться с обвинениями, выдвинутыми французами против англичан: БЭС думали только о том, как бы скорее покинуть континент. Горт так и не допустил того, чтобы его армия стала частью союзных войск. Контратака английских частей под Аррасом продолжалась всего 48 часов, и это была единственная наступательная операция БЭС. Потери, понесенные англичанами, оказались значительно менее тяжелыми, чем потери тех, кто сражался бок о бок с ними. Французы утверждали, что Горт бросил их в тот момент, когда его помощь была нужна больше всего. На их взгляд, английская армия, действовавшая на континенте, лишь организовала собственное отступление, которое прикрывали французские части.