Положение отчаянное, но руки не складываем. Катерина берет дело в свои руки…
Положение отчаянное, но руки не складываем. Катерина берет дело в свои руки…
Когда меня схватили и увезли в неизвестном направлении, наступил первоначальный шок. Положение казалось совершенно безнадежным.
— Ну все, капец, финал. Так я подумал тогда, — рассказывает Сергей Цыплаков. — Деньги все изъяты, в карманах — ничего. Вожак схвачен. А Катя тогда сказала: «Будем работать!»
Где раздобыть средства? Катя предложила ограбить одну из опечатанных СБУ конспиративных квартир. Там могли быть деньги. Помню, как пришел от этой идеи чуть ли не в ужас. Вскрыть опечатанную квартиру? В моей шкале ценностей по состоянию на март 2014-го это было очень большое преступление, на которое было крайне сложно пойти. Я еще не знал, что это настолько не преступление, настолько мелочь по сравнению со всем остальным, что будет дальше.
Но в самом начале весны нам и в тяжком кошмаре не могло привидеться то, что выпадет на долю Донбасса дальше. А в тот момент я, признаюсь, растерялся. Как это — вскрыть официально опечатанное жилище? Как вскрыть, как заходить? Тогда это казалось мегастрашной вещью. Сейчас, конечно, иное дело. Мелкая шалость. Как будто бумажку бросить с балкона.
Когда Павел был арестован, я точно помню — задержали еще ребят, составлявших его охрану. Их взяли с травматическим оружием. Соколенко, Самвэла, Мардара…
Но мои товарищи вспоминают, что акции протеста не прекратились. Теперь уже — против моего ареста. В девять часов вечера 6 марта митинг собрался у здания СБУ в Донецке. Люди требовали освобождения народного губернатора. Тогда случились столкновения с милицией, она задержала десятки человек.
— Все равно, растерянность у нас была, — вспоминает Екатерина Губарева. — После того как Павла схватили, от нас в страхе перед репрессиями отшатнулась примерно четверть прежнего актива. Ведь все пошло всерьез. Я оказалась в Ростове на квартире у Александра Проселкова, евразийца. Муж схвачен и брошен куда-то в застенки. Что с ним? А у меня — трое детей на руках, один — вообще грудной. Тогда и пришлось брать дело в свои руки. Сначала — просто как соратнице народного губернатора. А потом — как руководителю. Очень помог Проселков.
Он меня встретил ночью 2 марта, разрешил нам пожить у себя в квартире. Сам уехал к сестре. Я очень боялась: новый город, новые люди… Я прошлась у него по квартире, а у него книги патриотические на полках, как у моего мужа… Я поняла — точно, свои люди…
Когда Павла взяли и увезли, Александр написал берущий за душу текст к листовке: мол, русские женщины в трудный момент берут на свои плечи мужское дело. Проселков предложил: давай поднимать людей на митинги, пусть даже пока связи с Павлом нет. Скажи, что он оставил план действий.
И все это очень хорошо восприняли. Лидер не пропал, есть план. Мы почти не кривили душой: потом Паша из СИЗО смог присылать «малявы», в которых расписал в сущности то, до чего мы и сами дошли…
Ингода я сама удивляюсь: как удалось справиться? Сначала, буквально в самый первый день после ареста лидера, мы принялись искать тех, кто был арестован. И первое мое сообщение в соцсетях — срочно требуются юристы, которые могут на волонтерских началах искать ребят…
Катерина припоминает, как вечером 6 марта люди пошли митинговать к СБУ. Их повел один провокатор, заявивший: «Я — за Губарева!» Тот самый, что уже раз «кинул» нас со спортсменами и «болгарками» во время штурма обладминистрации. Тогда мы думали, что Пашу держат в местном управлении госбезопасности. Разъяренные манифестанты стали раскачивать и опрокидывать автомашины, перегораживать мусорными баками улицы. Тогда и пошли массовые задержания. Митинг боролся: люди пытались блокировать автозаки, их раскачивать.
— Но, думаю, этот митинг был своего рода «договорняком», — рассказывает мой друг Мирослав Руденко. — Провокатор был той фигурой, которая пыталась перехватить Народное ополчение Донбасса после ареста Павла, приручить его. Ему никто никогда не давал никаких полномочий. А он уже объявил себя преемником Губарева, его заместителем. Его люди пытались захватить трибуны митингов, начали самочинно собирать деньги. Так что было и такое самозванство…
— Мне телефон дали этого человека, — добавляет Катерина. — Звоню и говорю ему из Ростова: «Я, конечно, все понимаю — ты активный, ты выступаешь на митингах, но есть ребята, которые делали дело вместе с нами. Тебя среди них не было. Муж мне ничего о тебе не говорил. Есть ребята, которым Паша действительно доверяет и которые являются его опорой…»
…С одной стороны, польза от него вроде бы была в том, что он раскачивал массы. С другой — его действия с ломанием дверей и «псевдозахватом» административных зданий подводили многих лидеров и активистов под статьи «Хулиганство», «Захват админзданий». Вкупе с неприкрытой оперативной съемкой милиции все это позволяло в любой удобный момент арестовать активистов. Появилось огромное количество мошенников, которые собирали деньги «на адвоката» Павлу Губареву, для внесения залога. Но никто ни копейки не передал Екатерине Губаревой или адвокату, кроме одного уважаемого человека из Крыма по имени Сергей Валерьевич. Ополчение в это время (а это уже организация, состоявшая из нескольких сотен человек, хотя организационная структура была в зачаточном состоянии) существовало на личные средства Губаревых и личные средства активистов. Первые две недели после ареста Павла работа велась на 1 тысячу у.е. в неделю. Практически все эти деньги тратились на листовки и немного — на бензин. Финансовая ситуация создавалась крайне тяжелая.
К 10 марта Екатерину Губареву актив Народного ополчения объявляет своим вожаком. Ведь она находилась в РФ, а значит, ее сложно было запугать, ликвидировать или купить. Она быстро собрала вокруг себя советников из числа патриотически настроенных сторонников Русской весны, что могло бы смягчить ущерб от отсутствия харизматичного лидера. И у нее не было личных целей, кроме освобождения Павла. Одним из лучших советников в ту пору был Александр Проселков, очень толковый.
Забегая вперед, скажу, что Александр Проселков положил за Новороссию свою душу. Он приехал на Донбасс уже в мае 2014 года, стал моим советником, всегда и везде был со мной рядом. По возвращении в очередной раз из Ростова в Донецк на машину, в которой ехал Проселков, было совершено нападение. Александр погиб от пяти сквозных ран. Александр был глубоко порядочным, умным и деловым человеком. Как же мне не хватает его! Покойся с миром, друг. Царствие Небесное.
А весной 2014 года люди поднимались и выходили на митинги. 9 марта — новая манифестация. Над толпой поднимается флаг России. И 10 марта Народное ополчение Донбасса проводило в Донецке акции протеста под лозунгом: «Свободу Павлу Губареву!» Каждый раз удавалось собирать по пять и более тысяч человек на площади Ленина.
Нельзя было допустить хаоса и потери управления всем делом. 10 марта 2014 года состоялось совещание командиров, где они приняли, увы, ошибочное (как позже выяснилось) решение — строить организацию без жесткой вертикальной иерархии. Руководство должно было осуществляться советом городских и районных командиров ополчения. Причиной этого решения стало серьезное давление на вожаков ополчения, уже заявленных как заместители Павла Губарева. Для проведения агитации нужно было оставаться на легальном положении, а значит, все ключевые фигуры становились уязвимы для СБУ. Если же структуру делать сетевой, без четкой иерархии, то эсбеушникам труднее определиться, кого хватать. Так, Сергею Цыплакову несколько месяцев удавалось скрывать свою роль в движении и не привлекать к себе внимание «компетентных структур». Без Цыплакова же рушились организация и связь.
Но, к сожалению, такая структура при недостаточно подготовленных командирах оказалась нежизнеспособной и затормозила развитие организации. Теория о неуязвимости сетевых структур оказалась хороша на бумаге, однако в жизни требовалось твердое центральное руководство.
— Как мы тогда со всем смогли справиться? Наверное, Бог помог, — рассказывает Катерина. — Я не боялась остаться ни с чем и с детишками на руках. Я-то своих детей прокормлю, даже если Паша остался бы в тюрьме… Еще и его прокормлю…
Да, сознаюсь: когда все только начиналось, сперва говорила супругу: «Давай дома пересидим, не лезь во все это, прошу тебя». Он меня не послушал, как всегда, впрочем. А потом пришлось включаться в его борьбу. Чтобы у него была опора в моем лице. Чтобы рядом был человек, который не спросит: «На фиг ты это делаешь? Ты посмотри: это же преступление!». Чтобы наоборот было: «Паша, вперед! Я с тобой».
Мы лихорадочно искали людей. Нельзя было потерять свой актив, дать его перехвататать «органам».
Действительно, за окном стоял еще март 2014-го. Из Москвы звучали слова по поводу защиты русских на Украине. Но тему Донбасса высшая власть в Москве пока дипломатически обходила. Никакой гарантии того, что с нами поступят так, как с Крымом, у нас просто не было. Никакие тайные посланцы спецслужб России к нам не прибывали, никаких инструкций не давали. Да и силовая операция по подавлению Донбасса еще не началась: «временный президент» Турчинов объявит ее только 7 апреля 2014-го. Мы действительно не могли предвидеть, как поступит РФ. Может, мы вообще окажемся предоставленными сами себе? И мне, Павлу Губареву, придется лет на десять отправиться на зону?
В это смутное межвременье, когда еще и ДНР-то не существовало, возникали какие-то эфемерные альянсы, какие-то недолго жившие координационные комитеты. Необходимость действовать, а не говорить, опасность попасть за решетку проверяла каждого на прочность. Тогда и становилось видно, кто на что годен. Я и сам через это прошел. Когда с тобой встречаются сотни, если не тысячи людей. На каждого рассеивалось внимание. У них на лбу не написано — честный, порядочный, ответственный, готовый действовать в любых условиях, даже самых экстремальных. И смотришь: человек вроде нормальный, а оказывается — пустой и трусливый. На другого смотришь — какой-то он ненормальный, странный. А он оказывается бойцом, со стержнем. Я поэтому доверял только тем, кого знал близко. Вот и Катерина, и мои соратники столкнулись с той же проблемой.
Мирослав Руденко вспоминает:
— С 8 по 10 марта прошли митинги под лозунгом: «Свободу Павлу Губареву». У меня тогда еще как раз сын родился. Двинулись мы в те дни «грабить» опечатанную квартиру Губарева. Зашли.
— Забрали документы на машину и на дом… Фотографии какие-то, жесткий диск с компа и еще что-то, что Катерина дала. — подхватывает Серега Цыплаков. — Еще Губарева чемодан взяли, дорожный. Там было собрано на случай войны еще в январе 2014 года: тушенка, крупы, предметы гигиены…
Я действительно все это закупал еще в начале февраля. Предчувствовал грядущую гуманитарную катастрофу. Ребята тогда все, что нужно, вынесли из моей квартиры. Один из наших ребят-активистов, позывной Конфетик, всем этим добрый месяц питался.
Катерина рассказывает, как приходилось вести борьбу практически без всего. Встречаться приходилось в «Макдоналдсе», в суши-баре.
— Тогда мы в первый раз, кстати, увиделись с ныне знаменитым Алексеем Мозговым, — продолжает Сергей Цыплаков. — Выступал он у нас на одном из митингов. Предложил: давайте помогу вам делать настоящее ополчение. Дескать, бойцы найдутся, нужен лидер. С того времени мы и начали с ним координироваться, помогали друг другу. Было это где-то уже в конце марта 2014-го…
Когда пишутся эти строки, Алексея Мозгового уже нет в живых. Он погиб от рук профессиональных убийц-диверсантов. Это произошло 23 мая около 18 часов у села Михайловка. Мы познакомились с ним лично уже после тюрьмы. Алексей — один из первых людей, кто добыл оружие и проявил волю сражаться до победного конца. Это был глубоко порядочный человек, честный, искренний, прямолинейный, слегка грубоватый. Мы хорошо взаимодействовали. Несколько раз он обращался за помощью, мы помогали ему, давали людей из Мобилизационного управления, специалистов по настройке оружия. Несколько раз встречались в штабе, обнимались при встрече. Настоящий человек, казак, поэт…
Мы будем помнить тебя, Алексей Борисович! Пусть земля тебе будет пухом, Леха!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.